Антон Леонтьев - Миф страны эдельвейсов
– Все, хватит! – воскликнула Анна, поднимаясь. Потом нагнулась над полицаем – тот не дышал.
– И поделом скоту! – произнес с довольной улыбкой Димка, откладывая в сторону ухват. – А то ишь чего задумал, гад! Туда ему и дорога, прихвостню фашистскому!
Анна попыталась привести полицая в чувство, но у нее ничего не вышло – Симончук не шевелился. По всей вероятности, был мертв.
– Что ты наделал? – ахнула Анна, запахивая на груди порванное платье. – Димка, ты же убил его!
– Ну и отлично, – заявил подросток, пнув ногой тело Симончука. – И это только начало, так со всеми фрицами будет. Скоро подрапают с нашей советской Родины к себе в логово, но мы их нагоним и там добьем. Как товарища Симончука!
И мальчишка смачно плюнул в лицо полицаю.
Послышались голоса, в избу вошли дед Василий с бабой Шурой. Возникла немая сцена – несколько мгновений старики молча смотрели на поверженного полицая, затем баба Шура спросила испуганно:
– Да что ж здесь такое приключилось? Ему что, поплохело?
Димка радостно пояснил:
– Еще бы не поплохело, если его три раза ухватом по кумполу отделал. За версту было слышно, как черепушка треснула.
Дед Василий, приблизившись к Симончуку, внимательно осмотрел его и задумчиво почесал бороду:
– Мертв, как пить дать. Да, заварил ты кашу, хлопец.
– Так он на Аньку покушался, поганец! – с вызовом сказал Димка. – И кричал, что всех нас немцам сдаст, а те расстреляют. И наверняка бы так сделал, фашистский прихвостень!
Баба Шура, мелко крестясь, запричитала:
– Пропали мы все, пропали! Немцы нас не пощадят, убьют! Ох, Димка, что же ты наделал, бесенок!
– За убийство своих людей фрицы жестоко карают, – покивал дед Василий. – Не только нас повесят, но и еще полдеревни. Ты о чем думал-то?
Димка надулся и продолжил:
– Так давайте прямо сейчас к партизанам уйдем!
– К каким партизанам, дурья ты башка! – зыркнул на внука дед Василий. – Ты знаешь, где их лагерь? Или думаешь, как только за околицу выйдешь, так они тебя и поджидают? Даже если и уйдем, то что будет с другими? Фрицы здесь бойню устроят, и все из-за того, что ты Симончука пришиб. Эх, бедовая ты голова, Димка!
Подросток, который минуту назад был полон гордости и решимости продолжать борьбу с оккупантами, сник. Испуганно взглянул на тело Симончука и сказал со слабой надеждой в голосе:
– Может, еще очухается? Бывает же такое, что людей за мертвых принимают, а они потом в себя приходят.
Анна взяла руку Симончука и попыталась нащупать пульс. Бесполезно. Сердце сельского полицая не билось.
– Да сдох он, точно, – махнул рукой дед Василий. – Я что, мертвяков в Гражданскую не видел? Мальчишка ему башку проломил, тут уже никакой дохтур не поможет.
– Так что же делать? – опять завыла баба Шура. – Горе нам, несчастным! Фрицы всех замордуют! Эх, бегите-ка хоть вы, Аннушка и Димка, авось повезет, на партизан наткнетесь. А мы с дедом уже свое отжили, останемся в деревне, вину на себя возьмем. Может, немцы нас и пощадят. Ну а если нет, так примем смерть, куда ж деваться.
– Нет, никуда мы не пойдем, – тряхнула головой Анна. – Все равно далеко не уйти, скорее на немцев наткнемся, чем на партизан. Но и правда, что же делать? Вас мы оставить не можем, а если все вчетвером уйдем, то немцы выместят злобу на прочих жителях Гусёлки.
Женщина заметила, что и старики, и Димка приуныли. Еще бы, ничего хорошего их не ждало – самое позднее утром немцы хватятся своего верного вассала и найдут его мертвым у них в избе. Тогда-то все и начнется! Вон что тут было не так давно. А еще, говорят, соседнюю деревню несколько дней назад дотла спалили вместе с жителями за то, что кто-то убил одного-единственного ефрейтора. Не пожалели ни женщин, ни детей, ни стариков – больше сотни человек на тот свет разом отправили.
Внезапно у Анны мелькнула мысль.
– Помоги-ка мне, – велела она Димке, и они совместными усилиями перевернули полицая. Удивительно, но крови на голове у того почти не было, только небольшая ссадина.
– Череп внутри треснул, – заметил с видом знатока дед Василий. – Хороший удар, внучок. Ты его как свинью прибил.
– Та-ак, крови нет, – задумчиво произнесла Анна. Страх у нее уступил место азарту. – Сказать, что кто-то на него напал, нельзя, следов насилия нет...
– Что ты задумала, Аннушка? – спросил дед Василий. И сразу сам же продолжил: – Ага, понимаю! Явных следов убийства нет, значит, можем из избы его вытащить и в канаву положить. Пускай думают, что он себе шею сломал, когда спьяну туда угодил.
– Господи, сделай так, чтобы все хорошо прошло! – взмолилась баба Шура. – А тебе, Димка, боженька грех смертоубийства простит, так как это полицай поганый был.
Пришлось обождать. Часа через три, когда заснули и немцы и деревенские жители, в избу проскользнул Димка и прошептал:
– Никого нет, часовые дремлют, офицеры свет потушили.
Дед Василий взвалил мертвеца себе на спину и вышел на улицу. За ним следовали Анна и Димка. К счастью, небо заволокли тучи, так что не светили ни луна, ни звезды, деревня была погружена во тьму. Отойдя на порядочное расстояние от своей избы, дед Василий скинул мертвого полицая в канаву. Раздался приглушенный удар. Димка и Анна осторожно спустились в канаву и обильно оросили покойника вином. Бутылку женщина всунула в руки Симончуку – немцы должны увериться в том, что он, перепив, в темноте не разобрал дороги, свалился в канаву и расшибся насмерть. Если им повезет, то никаких неприятностей не будет.
Столь же осторожно троица вернулась в дом, где баба Шура скоблила пол, устраняя небольшие пятна крови. К утру все улики были уничтожены, но страх остался.
На сон у Анны было всего два с небольшим часа – к половине шестого, к началу трудового дня, ей надлежало быть в здании бывшего сельсовета. Она пришла туда вовремя и старались ничем не выдать своего волнения. О смерти Симончука стало известно ближе к полудню – его обнаружили два немецких солдата.
Среди оккупантов возникла небольшая паника. Молодая женщина прислушивалась к разговорам, стараясь понять, что же у гитлеровцев на уме. К ее большому облегчению, никто и не подумал о том, что Симончук стал жертвой убийства. Военный врач, поверхностно осмотрев тело и почувствовав терпкий аромат спиртного, быстро пришел к выводу, что полицай, накачавшись под завязку, не разобрал дороги, свалился в канаву, где и нашел свою смерть.
О кончине Симончука никто не печалился. Даже немцы, казалось, относились к бывшему политагитатору с брезгливостью и плохо скрываемым презрением. Димка заявил, что если оккупантов и тех, кто на них работает, так легко кокнуть, то он будет этим заниматься каждый день. Баба Шура отхлестала его полотенцем, крича, чтобы он и думать забыл о таких глупостях.
– Один раз нам боженька помог, потому что Симончук смерть заслужил. Но если ты снова на кого руку поднимешь, то беды не миновать!
* * *Прошла осень, настала зима. Немецкие войска увязли под Сталинградом, и дата захвата города все отодвигалась и отодвигалась. Анна слышала обрывки разговоров офицеров и поняла, что дела шестой армии под командованием генерала Паулюса плохи. Затем по деревне прокатился слух о том, что Красная Армия перешла в наступление и Сталинград стал ареной кровопролитных боев.
Несколько дней спустя после Нового года (зима стоял лютая!) по приказанию оккупационных сил все жители деревни были согнаны на площадь перед сельсоветом. Немцы ходили хмурые и злые – несмотря на берлинскую пропаганду, они знали, что если не произойдет чуда, то две советские армии в ближайшее время соединятся и войска Паулюса окажутся в западне.
Один из офицеров принялся зачитывать список имен. Тем, кого называли, надлежало выходить вперед. Немцы останавливали свой выбор на молодых и здоровых. Прозвучало и имя Анны. Она сделала шаг вперед и оглянулась – дед Василий и баба Шура остались неназванными.
Так набралась группа из сорока с лишним молодых женщин. Им велели отправиться в здание бывшего сельского клуба. Никто не знал, что именно их ожидает. В клубе находились офицер и писарь, а также военный врач. Медик осматривал женщин, причем делал все так, как будто речь шла не о людях, а о животных, – велел открывать рот, задирал юбки, хватал за груди. Почти все женщины, за исключением трех или четырех, получили «добро». Анна, оказавшаяся перед столом врача одной из последних, тоже была вынуждена терпеть унизительную процедуру. Медик осмотрел зубы и уши, спросил, есть ли у нее вши, залез за пазуху и остался доволен.
– Говоришь по-немецки? Отлично! Такие нашему рейху особенно нужны, – констатировал медик и велел Анне присоединиться к прочим женщинам.
– Что они задумали? – перешептывались несчастные. – Наверняка для каких-нибудь работ нас отбирают. Говорят, что немцы драпать отсюда собираются. Еще бы, сила теперь на нашей стороне! Вот, попили нашей кровушки, гады, теперь их черед настал слезы проливать!
