Андрей Троицкий - ФАЛЬШАК
– Ой, извините, – смутился Панов.
– Ничего, все в порядке, – сказал Покровский, посмотрев на разлитый стакан водки. – У меня еще есть грамм сто. Я налью.
Меньше всего сейчас хотелось затевать перебранку или пустой спор.
– Я виноват…
– Ничего страшного, – повторил Покровский и постарался перевести разговор на другую тему. – Скажите, у вас тут кто-то из близких похоронен?
Панов не ответил, он согнулся над могилой, доставая упавший стакан из-за цоколя памятника.
– У нас тут никого нет, – Ищенко шагнул вперед, держа правую руку за спиной. – Мы тебя ждали.
Покровский замолчал, не зная, что ответить. Он хотел поднять руку, чтобы защититься, но не успел даже пошевелиться. В следующее мгновение флакон прочертил в воздухе короткую дугу. Врезался в голову Покровского чуть выше виска и разлетелся вдребезги. Панов засмеялся. Он видел, как жертва неловко спиной, повалилась сначала на лавку, затем на мокрую землю. Удар оказался тяжелым, прицельным, он вырубил Покровского в одно мгновение. Но уже через минуту он очнулся от нестерпимого жжения на шее и левой стороне лица.
Панов поставил подметку ботинка на горло Покровского. Тот захрипел, до конца не понимая, что же случилось. Нужно подать голос, позвать на помощь сторожа или посетителя, случайно оказавшегося рядом. Кровь залила глаза, стекала за ворот рубахи. Глубокие порезы, оставленные на голове «розочкой» разбитого флакона, забились липкой грязью, в голове шумело, а подметка ботинка мешала дышать. Но хуже всего, что лицо и шею залила какая-то химия, содержавшаяся в разбитом пузырьке. Жидкость нестерпимо жгла кожу, которая покраснела и пошли мелкими водяными пузыри, напоминающими прыщи.
– Убери ногу, – выдавил из себя Покровский. – По… Пожалуйста.
Ищенко, наклонившись над жертвой, ловко обшарил карманы. Но не нашел ничего интересного. Отшвырнул в сторону тощий бумажник, ключи, мелкие деньги.
– Убери ногу.
– Тихо ты, паскуда, не шуми, – сказал Панов. – Тут не положено шуметь. Это кладбище. Место, где люди обрели вечный покой. А ты, гнида, всю малину обсираешь…
– У него ничего нет. Даже сотового телефона.
Ищенко выпрямился, вытер испарину рукавом плаща. Панов убрал ногу с горла своей жертвы, присел на лавочку и, прикурив сигарету, минуту молчал. Он курил, стряхивая пепел на лицо Покровского, покусывал губу, иногда сплевывал сквозь зубы. Покровский обхватил ладонями лицо, он чувствовал, как под подушечками пальцев лопаются водянистые прыщи, а кожа тонким чулком слезает с левой щеки, уха и шеи.
– С тобой пока не случилось ничего плохого, – наконец сказал Панов. – Немножко обжег морду. Поцарапался. И всех дел. Но может произойти страшное, непоправимое. Ты умный человек, поэтому ты жив, и я с тобой разговариваю. Да, ты умный… Самый умный из тех, кто имел дело с Архиповым. Жбан просто держал деньги в паршивых тайниках. Потому что не доверял ни банкам, ни людям, ни самому себе. Архипов сорил бабками направо и налево. Когда пришла пора платить за красивую жизнь, он ходил по миру с протянутой рукой. Наверняка и у тебя клянчил: Олег, пожертвуй на мое спасение, иначе мне башку открутят. Приходил?
Вместо ответа Покровский застонал громче.
– А ты незаметно двигал бабки за границу, – Панов раздавил окурок о рубашку Покровского, прожег дырку. – И мы ничего не могли с тобой поделать, не могли помешать. Потому что ты был самый ценный кадр в этой команде. Я правильно излагаю?
Покровский держался за лицо, скрипел зубами, прилагая все силы, чтобы не вырубиться от боли.
– Я был в деле с самого его начала до конца. На вас не наезжали бандиты, вас не трогали менты, потому что ваши задницы оставались прикрытыми. Без вашего ведома. Вас берегли. Вам отстегивали высокий процент. Но теперь все кончилось. Потому что все на свете кончается. Так случилось. Не по моей воле. А теперь я хочу, чтобы ты один из всех этих мудаков остался жив. Ты подлечишь морду и уедешь к своим деньгам, чтобы не вспоминать все это дерьмо. Договорились?
– Договорились, – Покровский снова застонал. – Что вы хотите?
– Мне нужно знать, где сейчас прячется Архипов. И не лепи горбатого, будто он сдох. Подумай… Всего несколько слов, и мы расстанемся навсегда. И больше не встретимся. Твои царапины скоро заживут, и ты снова будешь нравиться девушкам. Впрочем, девки и так придут от тебя в восторг. Под человека с такими деньгами ляжет любая лярва. Ну, где он? Я жду.
– Я читал, будто Архипов погиб. Сгорел во время пожара в его галереи.
– Ты в своем репертуаре. Об этом я тоже читал. Так где он?
Ищенко стоял за могильной оградой. Он озирался по сторонам, вздыхал, понимая, что путного разговора все равно не получится. Они с Пановым ждали появления Покровского с раннего утра, знали, что в день рождение сына он обязательно появится. И вот дождались…
– Он погиб, – прошептал Покровский.
– Ты меня разочаровал, земляк. Это твое последнее слово?
– Я точно знаю, что он умер. Вы напрасно старались. Если бы Игорь остался жив, ты, скот, хрен бы чего из меня вытянул. Все равно бы отсосал…
– Мы зря потеряли время. Какая же ты тварь.
Панов плюнул, вытащил нож с обоюдоострым клинком, пластмассовой наборной рукояткой и медным тыльником. Задрал рубаху Покровского, полоснул его клинком по животу. Но Покровский уже не чувствовал боли. Он впал в пространное полуобморочное состояние. Панов взял нож обратным хватом, нагнулся и вогнал лезвие под ребро, точно в печень. И повернул рукоятку на девяносто градусов.
Глава двадцать первая
Бирюков появился на улице Королева под вечер, когда зажгли фонари, а дождь, моросивший весь день, затих. Тряхнув руку Архипова, он скинул плащ, прошел в комнату и упал в кресло.
– Слушай, я тут просто подыхаю от беспокойства, а ты как сквозь землю провалился, – Архипов, освобождая стол, складывал в пластиковый пакет пустые бутылки из-под пива и рыбные объедки. – Ни слуху, ни духу. Позвонил и снова пропал. Понимаешь, каково мне тут одному?
– Я бы с удовольствием поменялся с тобой местами. А телефонные разговоры нам противопоказаны.
– Тогда не будем торопить события, – сказал Архипов, решив не сообщать о визите Покровского. Иначе Бирюков поднимет шум, станет орать, что квартира засвечена, с минуту на минуту сюда явятся бандюки, надо срочно съезжать с этого места, если жизнь дорога. – Сначала перекусим и глотнем пива. А потом все подробности. Лады? Я тебя угощу отличным лещом.
Бирюков равнодушно кивнул головой и прикурил новую сигарету. Вчера утром он получил от Пенкина полтора десятка дискет и три лазерных диска. По словам адвоката, бегло просмотревшего содержимое электронных носителей, на них содержались все или почти все дела, которые вел Самойлов за последние восемь лет. Бирюкову пришлось пойти на расходы и купить портативный компьютер. Заперевшись в старухином клоповнике, он начал с просмотра дискет. Открывая документ за документом, Бирюков убедился, что электронный архив Самойлова составлен бессистемно, словно впопыхах. Даже знающему, искушенному в юридических тонкостях специалисту понадобится ни одна неделя, чтобы привести в порядок, как-то систематизировать весь этот сумбур. Справки, показания свидетелей защиты, копии заявлений, иски и встречные иски, заключения судебных экспертов, фотографии потерпевших и обвиняемых, имена, фамилии, сотни имен и фамилий… От этой бухгалтерии голова пошла кругом.
К середине ночи Бирюков закрыл компьютер, погасил свет и повалился на диван. «Кажется, пять тысяч баксов, которые получил Пенкин за то, что открыл сейф моим ключом, выброшены на помойку. Блин, все псу под хвост», – вслух сказал он и через минуту заснул. Сегодняшним утром, раскрыв блокнот для записей, Бирюков включил компьютер. На этот раз он решил работать по системе: просмотр документов дело десятое, начать следует с фотографий, содержавшихся на лазерных дисках. Фотки – вот ключ ко всей этой тарабарщине. И уже к полудню он сделал два важных открытия.
Открытие первое: семь с шесть с полловиной лет назад адвокат Самойлов защищал в суде некоего Бориса Ивановича Панова, уголовного авторитета по кличке Пан, обвиняемого в убийстве работника бензозаправке Ткачева. Пан нанес Ткачеву восемь ножевых ранений, сел в свою машину, заправленную покойным, и уехал с места преступления. Пана взяли уже на следующий день. Ему грозило от восьми до пятнадцати лет лагерей. Но Самойлов в суде сумел доказать, что Ткачев в разговоре, состоявшемся на заправке, походя неуважительно отозвался о самом Панове и его матери. Якобы работник заправки был нетрезв и настроен очень агрессивно. Пан, впавший в состояние сильного душевного возбуждения, то есть аффекта, вызванного неправомочными действиями потерпевшего, выхватил нож и нанес обидчику ножевые ранения.
Действия Пана были переквалифицированы судом с убийства на совсем другую статью, нанесение тяжких телесных повреждений. Заседатели определили ему один год лишения свободы, из которого Пан уже отбыл в СИЗО семь месяцев. Итак, человек, похитивший Архипова, чуть не подстреливший Бирюкова, убивший милиционеров на территории брошенных гаражей – Панов, бывший подзащитный Самойлова.
