Александр Волков - Два брата
Сильно призадумались епископы, получив царское послание. Снять клятву с царя — что скажет народ? Как отнесется к ним Алексей, если ему удастся выпутаться из этого дела? Отказать же в снятии клятвы — разгневать грозного царя Петра… И они решили отделаться пустыми фразами из священного писания, которые царь мог толковать по своему произволу:
«Да сотворит господь, что есть благоугодно пред очами его… Сердце царево в руце божией есть… Да изберет ту часть, куда рука божия его преклоняет…»
Подписались три митрополита, пять епископов, четыре архимандрита, два иеромонаха.
Петр плюнул, прочитав уклончивый ответ.
— Ой, бородачи! — сказал он. — Многому злу корень попы. Хитры: на ту и на другую сторону клонят! Ладно же: «Сердце царево в руце божией»? Значит, что ни сделаю, все от бога? Слышишь, Данилыч, прикажи с Алешкой обращаться, как с преступниками по уставу положено.
— Не слишком ли круто, ваше величество?
— Пусть пожнет, что заслужил.
Письмо от духовного собора было получено 18 июня. И на следующий день Алексея пытали в первый раз…
После пытки палач положил царевича на нары, набросил на него кафтан.
— Теперь говори, что истинного и что ложного в твоих прежних показаниях, — проговорил Толстой, — да помни: ежели станешь лукавить, опять бит будешь.
Алексей торопливо заговорил:
— Желал смерти отцу. Не единожды говорил, что, как стану царем, всем батюшкиным любимцам конец будет…
Писцы скрипели перьями, стараясь не пропустить ни одного слова из показаний Алексея.
И все же у царевича хватило присутствия духа скрыть от судей поездку Стратона Еремеева в Голландию; царевич прекрасно понимал, что таким признанием он сам подпишет себе смертный приговор.
* * *Царь Петр созвал совет, который должен был вынести решение по делу Алексея, рассмотрев все его «малослыханные в свете преступления». Сто двадцать семь человек из высших чинов государства, из военных, моряков и гражданских служащих были избраны для этого царем.
Петр не хотел единовластно решать судьбу мятежного сына, хотя и сознавал, что имеет на то полное право. Он создал небывалое до тех пор на Руси судилище из представителей гражданской, духовной и военной власти. Царь еще раз доказал, что интересы государства для него выше личных интересов.
Петр дал суду наказ:
«Прошу вас, дабы истиною сие дело вершили, чему достойно, не флатируя (или не похлебуя)[188] мне. Також и не рассуждайте того, что тот суд ваш надлежит вам учинить на моего, яко государя вашего, сына; но, несмотря на лицо, сделайте правду и не погубите душ своих и моей, чтоб совести наши остались чисты в день страшного испытания и отечество наше безбедно».
Ни один голос на суде не поднялся в защиту Алексея. Поборники старины уже не повернут назад Россию.
24 июня 1718 года судилище в сто двадцать семь человек единогласно вынесло суровый, но заслуженный изменником приговор: смерть!
Первым подписал приговор светлейший князь Меншиков, за ним — генерал-адмирал Апраксин, канцлер граф Головкин, Петр Толстой и все остальные.
25 июня царевича Алексея снова привели в пыточную камеру.
Допрашивал преступника сам Петр.
— Говори! — раздался холодный голос царя. — Бунт против меня умышлял? Сообщников себе приговаривал?
Царевич ответил едва слышным голосом, сильно заикаясь:
— Писал митрополиту киевскому, чтоб он привел в возмущение тамошний народ. Токмо не ведаю, дошло ли оное до его рук.
* * *На следующий день, в шестом часу вечера, царевич Алексей Петрович умер.
27 июня был опубликован царский манифест:
«Всемогущий бог восхотел через собственную волю и праведным своим судом по милости своей дом наш и государство от опасности и стыда свободити, пресек вчерашнего дня его, сына нашего Алексея, живот приключившейся… жестокой болезни, которая вначале была подобна апоплексии…[189]»
Глава XII
МИРНЫЕ ПЕРЕГОВОРЫ
Россия и Швеция решили начать мирные переговоры; местом для них были избраны Аландские острова.
Главой русской делегации царь Петр назначил своего давнего сподвижника Якова Вилимовича Брюса, делегатами Швеции были барон Герц и граф Гилленборг.
Брюса сопровождала большая свита: секретари, переводчики, писцы, чины воинской охраны. Попал в эту свиту и Бахуров. Трифона Никитича сделало дипломатом хорошее знание шведского языка, который он старательно изучал уже несколько лет. Случайно услыхав об этом, Бахурова вызвал к себе вице-президент Коллегии иностранных дел Шафиров.
Бахуров отговаривался:
— Увольте меня, господин вице-президент, от сего неприятного для меня поручения. Привык уж я к своей службе.
— А это очень хорошо, — невозмутимо возразил Шафиров. — Нам на конгрессе и такие люди нужны, кои торговый политик понимают. В мирном трактате без статьи о торговле не обойтись.
— У меня дипломатических способностей нет, — жалобно взывал Трифон Никитич.
— Когда его величество приказывает, то должны найтись и таковые! — серьезно сказал Шафиров.
Бахуров был переведен на службу в Коллегию иностранных дел.
В конце декабря 1717 года русская делегация выехала в финляндский город Або, расположенный на восточном берегу Ботнического залива. Широкой полосой из нескольких больших, сотен мелких и многих тысяч мельчайших островков и скалистых шхер перекинулись там от одного берега моря до другого Аланды. Среди опасного лабиринта мелей и скал могли находить дорогу только опытные лоцманы.
Обосновавшись в Або, русская делегация приступила к переговорам со шведами.
Больным местом дипломатических конференций и конгрессов являлся вопрос о старшинстве делегатов. Оберегая свое достоинство, каждая сторона хотела главенствовать над другой; бывало, что предварительные разговоры и споры о церемониях тянулись месяцами.
Бахурову, знатоку шведского языка, досталась важная роль: он два раза ездил в Швецию с поручениями. Приходилось пересекать по льду Ботнический залив.
Плотно завернувшись в медвежью доху и укрывая лицо от леденящего зимнего ветра, Трифон Никитич сидел в санях, вздрагивая при каждом толчке, — а случались они почти беспрерывно, — и думал:
«Попал Трифон в дипломаты, так терпи. А и хорошо же теперь дома, в Питере!..»
Брошенное Шафировым замечание, что если понадобятся дипломатические способности, то они найдутся, оправдалось. Трифон Никитич оказался на редкость крепким спорщиком: упорство было заложено в его характере от природы. В новой должности приходилось в словесных битвах оберегать достоинство Русской державы, а Бахуров спорить умел.
Наконец стороны сошлись на определенных условиях процедуры. Но тут в дело вмешалась весна: лед разбух и потрескался. На Аланды невозможно было попасть ни на санях, ни на корабле.
Аландский конгресс открылся 12 мая, когда море очистилось ото льда.
На сухой возвышенной площадке были построены два навеса. Под одним из навесов за длинным столом, покрытым красным сукном, разместилась русская делегация; под другим навесом, за таким же столом — шведская.
Переводчики сидели за маленькими столиками, поставленными на открытом воздухе.
После взаимных приветствий слово взял барон Герц.
— Если предварительно не будет решено о возвращении шведской короне Лифляндии и Эстляндии, то о мире не может быть и речи, — начал шведский делегат. — Заявите, господа, свое согласие на эти условия, и тогда уж будем говорить об остальном.
Бахуров ясно и четко перевел заявление Герца. Секретари скрипели перьями, стараясь записать дословно.
Парики членов русской делегации неодобрительно закачались. Для ответа встал старший из полномочных министров царя, Яков Брюс:
— Если вы, господа шведы, не признаете сразу, что Эстляндия и Лифляндия должны остаться за Россией, то, конечно, не может быть разговоров о мире! Ведь не соизволит же его царское величество государь Петр Алексеевич согласиться на то, чтобы посреди его владений оставались шведские земли. Сие несовместимо с достоинством державы Российской и угрожать будет нашей безопасности. Финляндские земли мы возвратить согласны.
Так взгляды двух делегаций с самого начала резко разошлись.
После нескольких бесплодных заседаний русские делегаты донесли в Петербург:
«Шведские министры ясно дают знать, что им с другой какой-то стороны, противной этому миру, делаются многие предложения».
9 июня Герц уехал повидаться с королем и представить ему мирные предложения русских. Заседания конференции приостановились. Делегации скучали.
Трифон Никитич пристрастился к рыбной ловле. По целым часам сидел он в рыбачьей лодке и, спустив лесу в море, терпеливо ждал клева. Пойманную рыбу готовил по какому-то особенному, «своему» способу и угощал ею товарищей. Все находили кушанье превосходным и хвалили Трифона Никитича. Сам Брюс побывал у него дважды, и у него утвердилось мнение о Бахурове как о весьма усердном и исполнительном чиновнике.
