Тонущая женщина - Робин Хардинг
Пребывая в вынужденном заточении, я тщательно обыскиваю весь дом – ищу хоть что-то, указывающее на то, где может находиться мама. Я роюсь в шкафах, заглядываю в самые темные уголки подвала, вытаскиваю из гаража какие-то коробки, методично перебираю их содержимое. На дне одного пыльного ящика я нахожу связку незнакомых ключей. На ней три разных по форме ключа, без бирок. Может, мама томится где-то взаперти? В каком-нибудь шкафу? В грязном чулане? От этих мыслей мне становится дурно.
Полицейские, нагрянув в дом с ордером на обыск, внимательно осмотрели кабинет Бенджамина, в том числе сейф. Перерыли все шкафы и выдвижные ящики, но договора о полном подчинении так и не нашли. Однако где-то же он есть. Если я его найду, это хотя бы подтвердит анормальность наших супружеских отношений. Скоро состоится предварительное судебное заседание по делу Бенджамина. Если к тому времени следователи не обнаружат следы незаконных платежей, не найдут более надежных свидетелей или не представят новых уличающих аудиозаписей, Бенджамина, возможно, освободят из-под стражи. Конечно, самая главная улика – это Картер Самнер. Но если его отыщут, если он расскажет все, что ему известно, мы все, все трое, окажемся за решеткой.
Наступил день, на который назначено первое судебное заседание. Договор так и не нашли. И мою маму тоже. С тех пор, как она исчезла, прошло уже несколько дней, и я с ума схожу от беспокойства. Сидя на кухне у барной стойки, я без аппетита грызу засохший тост и поглядываю на часы. По словам моего адвоката, предварительное судебное заседание может продлиться пару часов. Прокурор изложит обстоятельства дела, представит доказательства и свидетелей, в число которых меня не включили. Я умоляла не вызывать меня в суд, боялась, что адвокаты мужа разнесут мои показания в пух и прах, но теперь меня гложут сомнения. А вдруг мое присутствие на суде как-то повлияло бы на ход процесса? Я молюсь, чтобы судья и без моих показаний поверил, что Бенджамин Лаваль действительно замышлял убить меня.
Прошел час. Я кладу на тарелку холодный тост и наливаю себе немного виски. Крепкий напиток обжигает небо, пищевод, заставляя меня морщиться. Но желанный эффект достигнут: я впадаю в нечто похожее на оцепенение. Теперь я ничего не могу изменить. Остается только ждать. И надеяться. «Держать кулаки», как посоветовала мой адвокат. Виски делает ожидание чуть менее тягостным.
Наконец звонит мой мобильник. Сначала я слышу в трубке тяжелый вздох. Потом:
– Хейзел, дело против вашего супруга закрыто, – сообщает Рашель Грэм. – Мне очень жаль.
Бокал выскальзывает из моей руки, падает на столешницу, но не разбивается. У меня подкашиваются колени, и я хватаюсь за бортик раковины. Такое чувство, будто я тону, будто из комнаты откачали весь воздух. Но адвокат продолжает, полагая, что я ее внимательно слушаю:
– Судья счел недостаточными представленные доказательства того, что подследственный совершил преступление.
– А как же аудиозаписи? – выдавливаю я из себя. Мой вопрос звучит как вздох изумления.
– Это непроверенная информация, – объясняет она. – Адвокаты заявили, что не имеют возможности подвергнуть перекрестному допросу Картера Самнера. А без образца его голоса невозможно доказать, что на записи говорит именно он, и то, что сама запись является подлинной.
Я открываю рот, но из горла вырывается лишь безобразный хрип.
– Адвокаты вашего супруга заявили, что аудиозапись могли изменить, подделать. Даже изготовить фальшивку.
– Фальшивку? – Я наконец обретаю голос. – Но кто мог это сделать?
– Любой, кто затаил злобу на Бенджамина Лаваля, – отвечает она. – У него, как у адвоката, врагов хватает. – И после небольшой паузы добавляет: – Или же это мог сделать кто-то из его близкого окружения.
Я стискиваю зубы.
– А то, что он передал деньги Картеру Самнеру?
– Следствие установило, что со счетов Бенджамина Лаваля наличные не снимались, – сообщает она унылым тоном. – А вот с вашей карты наличные снимали несколько раз. На общую сумму пятьдесят тысяч долларов.
– Я никогда не снимала наличные! – восклицаю я. – Мне это было запрещено! – Именно по этой причине пятьдесят тысяч для Ли мне пришлось выкрасть из сейфа Бенджамина. Но этого я не добавляю.
– Суду были представлены выписки по вашим картам. – В ее голосе слышится подозрение. Я понимаю… Деньги снял Бенджамин. Он меня подставил.
– И на записях с видеокамер наблюдения никаких улик нет? – Вопрос риторический. Я и так знаю, что нет.
– Почти на всех видеозаписях – вы, Хейзел.
Я вспомнила свой недавний эмоциональный срыв, который наверняка зафиксировали видеокамеры. Психопатка швыряет журналы и фотографии, разбивает дорогую хрустальную вазу.
– Когда его отпустят? – вдруг встрепенулась я.
– Через несколько часов. Вам лучше покинуть дом.
– Куда же мне идти? – Мой вопрос обращен не только к ней, но и к самой себе.
– Существуют специальные приюты для женщин. Вас там примут. Адреса я могу прислать. Но если вы считаете, что ваш муж представляет для вас угрозу…
– Если? Он убил свою первую жену! Похитил мою мать!
Рашель отвечает не сразу, и, пока она молчит, я начинаю понимать, как моя реакция выглядит со стороны: это слова истерички, обезумевшей женщины, напридумавшей себе бог весть что. Как раз то, чего всегда и добивался мой муж.
– Возможно, имеет смысл подыскать приют в другом городе, – продолжает она. – Защиты со стороны полиции у вас уже не будет. С точки зрения закона вам теперь ничто не угрожает.
Угрожает. Теперь мне грозит еще большая опасность.
– Или… – говорит Рашель мягким материнским тоном. – Может быть, вам стоит лечь в какую-нибудь клинику. Там вы будете в безопасности и под защитой. Отдохнете. Получите психотерапевтическую помощь.
Она думает, что у меня нервный срыв. Что я тронулась рассудком и меня надо изолировать от общества.
– Обойдусь, – резко отвечаю я. – Я сама способна о себе позаботиться.
– Что ж, – вздыхает Рашель. – Удачи вам, Хейзел.
Но это означает «прощайте».
Глава 60
Чемодан с вещами я уже собрала. Но я беру еще один, кидаю в него все, что попадает под руку: предметы искусства, статуэтки, модную дорогую одежду… все, что может представлять особую ценность. Чтобы выжить,
