Дебютная постановка. Том 2 - Александра Маринина
Да уж, в осторожности Дивееву отказать было нельзя. Научился разговаривать с оперативниками и следователями. С виду – открыто, доброжелательно, ничего не скрывая, но на самом деле он тщательно взвешивает каждое слово, чтобы ничего не утверждать и чтобы на его показания нельзя было с уверенностью сослаться…
Значит, тележурналист Гайворонский и чемпионка Ракова могут подтвердить, что Константин Левшин был в Успенском в ту ночь, когда умер певец Астахов.
Юра покосился на спящую соседку, встал, стараясь двигаться как можно аккуратнее, чтобы ненароком не разбудить женщину, достал с багажной полки дорожную сумку, вытащил тетрадь с конспектом материалов уголовного дела Виктора Лаврушенкова. Сумку снова засунул на полку и так же осторожно сел на место. Ему казалось, что свои записи он помнит наизусть, но после той встречи с Дивеевым он еще раз перечитал их. Дачников и местных жителей опрашивали: не видели ли они той ночью посторонних в поселке. В деле есть рапорты участкового и кого-то из оперов, где изложены результаты подомового обхода. Посторонние, конечно, были, потому как к дачникам частенько приезжают всякие гости, а вот не видел ли кто человека, которого никто здесь не знал и к себе не приглашал? Такого человека, если верить рапортам, не выявили.
А ведь он был. И даже разговаривал с дачницей Ангелиной Раковой. Но по вполне понятным причинам Ракова об этом умолчала. Юра отчетливо помнил, что чемпионка в те дни совершенно точно была в Успенском. На даче жила вся семья: родители, Ангелина с мужем и ее младшие брат и сестра. Муж, правда, работал и приезжал только на выходные, в будние дни его не было, остальные же находились в поселке безвылазно. Мальчишек именитая спортсменка не жаловала, подступиться к ней было невозможно, но пацаны использовали любую возможность хотя бы поглазеть на самую лучшую в мире лучницу. В тот июньский день 1966 года Юрка со Славиком и всей их ребячьей компанией наблюдали из-за кустов, как Ангелина на берегу озера делала свои мудреные гимнастические упражнения. Спортсменка долго выполняла комплекс, потом так же долго плавала, а когда ушла, мальчишки стали пробовать повторить то, что видели, и горячо обсуждали, для чего нужно то или иное упражнение. Спорили так яростно, что чуть не подрались. Одно упражнение Славик сделал много раз, и кто-то из парней, занимавшийся в секции бокса, предупредил, что назавтра мышцы будут сильно болеть и не стоит так усердствовать в первый раз, а Славка огрызался и твердил, что ничего ему не будет. На другой день, когда весь поселок обсуждал смерть Владилена Астахова, Славик жаловался, что не может руки поднять – так больно, и, наверное, тот боксер говорил правду.
Получается, у Раковой был роман с Гайворонским, и в те дни, когда мужа не было на даче, она по ночам бегала на свидания к любовнику, приезжавшему на своей машине. Понятное дело, что рассказывать об этом нельзя, оба состоят в браке и оба члены партии. Политического обозревателя наверняка выперли бы с телевидения и больше никогда не выпустили бы за границу после такого скандала. Да и Ракова, скорее всего, поплатилась бы не только своей семейной жизнью, ведь после того, как она привезла золото с чемпионата мира, ее даже избрали депутатом Верховного Совета РСФСР.
Гайворонский до сих пор раз в неделю вещает с телеэкранов, сильно постаревший и обрюзгший, но не утративший лоска, а о Раковой давно уже ничего не слышно. Помнят ли они о том неприятном инциденте? Наверняка. Такое не забывается. Готовы ли дать показания? А вот это большой вопрос.
* * *
Начать Юрий решил именно с Раковой: найти к ней ходы оказалось совсем несложно. За прошедшие четырнадцать лет женщина из красавицы-чемпионки и депутата Верховного Совета превратилась в озлобленную одинокую тетку, работающую учителем физкультуры в школе на окраине Москвы. Когда-то училась в Институте физкультуры, как и подавляющее большинство тех, кто стремился связать свою жизнь со спортом, но была отчислена за неуспеваемость и систематические прогулы. С мужем развелась, больше в брак не вступала, поучилась с грехом пополам еще где-то, где требования были не такими высокими, получила диплом, дающий право работать в школе. На тренерскую работу ее, естественно, не брали даже в детские спортшколы: дурная репутация тянулась за Ангелиной еще с инфизкульта. За что конкретно ее не любили, Юра выяснить не успел, но отметил тот факт, что все, кто говорил о Раковой, непременно отмечали, мягко говоря, недостаток интеллекта, а один из собеседников сказал без экивоков: «Дура клиническая».
В общем, не сложилась у человека жизнь, начинавшаяся столь блистательно и обнадеживающе. Недостаток ли ума тому причиной, характер или просто судьба и обстоятельства – в данном случае значения не имело. Важно только то, что к обыкновенному учителю подойти с вопросами куда проще, нежели к телезвезде-международнику, находящемуся под неусыпным надзором КГБ. «Вообще-то странно, – подумал Юра. – С «выезжантов» Комитет, по идее, должен был глаз не спускать что в шестьдесят шестом, что сейчас. Как же они проглядели Гайворонского, который крутил внебрачный роман? Как допустили? Ответ может быть только один, и если он правильный, то меня к нему все равно не подпустят даже на километр, и пытаться не стоит. Остается только Ракова».
Ангелину он нашел в школе, и та, не колеблясь ни секунды, согласилась ответить на любые вопросы.
– Мне скрывать нечего, – заявила она. – Я вся как на ладони. А что случилось?
Ну надо же! Сначала выражает готовность поговорить и только потом спрашивает, что случилось. Беспечность? Полное отсутствие настороженности и предусмотрительности? Глупость? Возможно, данные Ангелине Раковой характеристики не так уж далеки от истины. Смотреть хотя бы на один шаг вперед она, кажется, не приучена. Это как же нужно было себя вести, чтобы из всенародно известной спортсменки, депутата Верховного Совета РСФСР превратиться в скромного учителя физкультуры, которого никто не знает и не помнит? Что нужно было натворить? Каких людей настроить против себя?
Бывшая спортсменка была, судя по внешнему виду, в прекрасной форме, но лицо ее, некогда казавшееся мальчугану Юре безумно красивым, превратилось в нечто сухое и угловатое. Впалые щеки, выступающие скулы, острый подбородок, выщипанные в тоненькую ниточку брови – все это создавало впечатление карандашного наброска. Не лицо, а быстро сделанный углем эскиз. «Говорят, что злоба иссушает. Неужели правда?» –
