Филипп Ванденберг - Пятое Евангелие
Эта пресс-конференция, во время которой речь шла в основном о возможном причислении к праведникам одной монашки из Южной Америки, проводившей социальную работу в трущобах Рио и поплатившейся за свои благие намерения жизнью семь лет назад, ничем не отличалась бы от других, если бы Дезмон Брэйди, глава офиса американского телеканала Эн-би-си в Риме, не задал под конец свой вопрос:
— Падре, вы бы не могли рассказать подробнее, что стало причиной возникновения слухов о работе над новым папским посланием?
Ответ Вилошевича был краток и беспристрастен:
— Мне очень жаль, но я подобной информацией не располагаю.
— Говорят, это послание будет называться «Fides Evangelii», — не отступал Брэйди.
Последняя фраза всполошила всех присутствующих журналистов. В очередной раз оказалось, что у американца из Атланты отличные связи в Ватикане. Поговаривали, что его снабжали информацией даже те, кто работал в самой приемной Папы.
Вилошевич надеялся, что удастся отделаться коротким ответ, но сейчас ему было совсем не до шуток. Остальные журналисты тоже начади давить на него, а глава пресс-службы Ватикана не производил впечатление человека, способного достаточно долго стоять на своем и утверждать, что он ничего не знает.
— Господа, — сказал Вилошевич, — все вы знакомы с точкой зрения Церкви, в соответствии с которой дела, связанные с католической верой, являются делом католической церкви и общественности.
На эту фразу Чезаре Бонато из итальянского агентства новостей ANSA отреагировал моментально: «Chiacchierone!»— что означало примерно то же самое, что «болтун», и, если бы Вилошевич понял это замечание, имело бы определенные последствия. Но журналист тут же добавил вопрос относительно того не хотел ли он, Вилошевич, намекнуть, что именно упомянутое дело является для курии в высшей степени секретным.
Рассерженный и в некоторой степени обиженный чиновник Ватикана ответил:
— Не существует никакого папского послания, а потому оно не может быть в высшей степени секретным. Я благодарю вас за внимание.
Все должны были понять, что ритуал окончен. Вилошевич и его ассистенты, два молодых капеллана из Рима и из Вероны собирались уже сойти с белого подиума Надо заметить, что в католической церкви ни одно событие не проходит без подиума. В этот момент Бонато выкрикнул так громко, что перекрыл шум, царивший в помещении:
— Падре Вилошевич! Тот факт, что вы отрицаете существование послания Папы, вряд ли означает, что оно не существует, верно?
Такая формулировка вопроса заставила всех присутствующих улыбнуться, но она полностью соответствовала манере говорить, которую так любили чиновники Ватикана. Вилошевич знал Бонато. Он знал также, насколько хорошо этот репортер разбирается в делах, связанных с Церковью, ведь в свое время сам собирался быть священником, пока не встретил на своем пути искушение в виде прелестной молодой девушки. Поэтому Вилошевич поспешил к Бонато, надеясь, что удастся поговорить с ним наедине, чтобы их разговор больше никто не услышал. Но как только глава пресс-службы Ватикана оказался рядом с репортером, обоих тут же окружили остальные журналисты, как Иисуса и Филиппа перед тем, как хлебов стало в несколько раз больше.
— Что вы хотите этим сказать? — раздраженно спросил Вилошевич.
— Что же, — неторопливо ответил Бонато с вежливостью. Которая внешне выражена столь ярко, что может стать причиной скорее обратного эффекта, — всем нам известна политика Ватикана, целью которой является сохранение в тайне некоторых вещей. Это, так сказать, особенность католической церкви, которая не делает нашу работу проще.
— Вы услышали все, о чем мне известно! — воскликнул Вилошевич, но по его неуверенному взгляду можно было понять, что сам он не особенно в это верил.
— … О чем вам позволено говорить! — исправил священника Дезмон Брэйди. — А дозволено вам не так уж и много. Большая часть правды остается за стеной молчания.
Всего лишь за несколько мгновений настроение в зале резко изменилось. Все присутствующие были возмущены, и глава пресс-службы взглянул на своих ассистентов в надежде, что они придут ему на помощь. Но они не производили впечатления людей, способных помочь падре в подобной ситуации, и сами выглядели абсолютно беспомощными. Больше всего их пугал Брэйди. В одном из репортажей о политике Ватикана он позволил себе ряд довольно резких высказываний, а также имел смелость утверждать, что ни нацисты, ни коммунисты не окружали свою деятельность такой плотной завесой таинственности, как курия в Риме. Но если о тайнах говорить, то они вряд ли останутся тайнами и будут забыты. Поэтому Ватикан предпочитал о тайнах молчать. Возможно, именно по этой причине на тот репортаж Брэйди за Леонинскими стенами никак не отреагировали. Его никто даже не пытался в чем-либо обвинить. Смысл репортажа исчез, как запах фимиама.
Вилошевич вызывающе взглянул на Брэйди:
— Что вы хотите этим сказать?
— Я выразился достаточно ясно. В отличие от вас, падре Вилошевич. Но прошу принять во внимание, — добавил он излишне вежливо, — что мои упреки направлены не против вас лично — думаю, вы отдаете себе в этом отчет, — а против государственного секретариата и священных обязанностей сановников в Ватикане. Возможно, нужно наконец вспомним в какое время мы живем.
Чезаре Бонато, по-видимому, решил, что этого вполне достаточно, и напоследок сделал замечание, способное заставить покраснеть любого приверженца Папы:
— Это было бы не первое папское послание, которое, хоть его и составляют для верующих, никогда до них не дойдет. Я думаю о Папе Пие XI.
Это замечание подействовало на падре Вилошевича как нокаутирующий удар боксера. Он поискал глазами выход, но журналисты окружали главу пресс-службы столь плотным кольцом что о бегстве можно было забыть. Сам падре, Брэйди и большинство здесь присутствующих знали, на что намекал Бонам. Пий XI подготовил в 1938 году энциклику под названием «Ниmani Generis Unitas»[56], которая так никогда и не стала достоянием общественности. До сих пор неизвестны обстоятельства, помешавшие издать папское послание. Однако все знают, что речь в нем шла о расизме и антисемитизме, и энциклика в то время могла иметь огромное значение.
Вилошевич был буквально загнан в угол. Ему не оставалось ничего, кроме как атаковать Бонато: — Возможно, вы обладаете лучшими контактами в курии, чем я. Что вам известно о новой энциклике? Мне было бы очень интересно вас послушать!
Вилошевич, очевидно, надеялся, что его замечание прозвучит в достаточной степени иронично и разрядит обстановку, но оно лишь подогрело недовольство остальных журналистов. Началась неразбериха. Из отдельных выкриков можно было сделать вывод, что речь идет о не так давно найденном пергаменте, текст которого написали во времена Иисуса из Назарета. По Риму ползли абсолютно дикие слухи. Некоторые утверждали, что перевод рукописи Святая Церковь собиралась сохранить в тайне, как это произошло с предсказаниями Малахиаса, содержание которых было известно, однако ни один простой смертный не видел их своими глазами.
— Все это слухи и провокация! — возмущенно ответил Вилошевич. От ярости на лбу у него вздулась вена, которая к тому же сильно потемнела и придавала внешности падре нечто демоническое. — Назовите источник, из которого вы получили данную информацию! Тогда я охотно проведу расследование и передам официальный ответ лично вам в руки!
Брэйди лишь язвительно ухмылялся. Он ответил, что ни один журналист в мире не назовет источник, из которого была получена секретная информация, поскольку такие действия положили бы конец деятельности его информанта. Бонато ничего не говорил, лишь сочувственно улыбался, глядя на главу пресс-службы Ватикана. Однако состоявшаяся дискуссия свидетельствовала о том, что до каждого из присутствующих здесь журналистов дошли тревожные слухи, которые уже довольно длительное время расползались от стен Ватикана по всему Риму. Во всяком случае, существовало невероятное множество версий относительно того, что же на самом деле послужило причиной для беспокойства. Один испанский радиокорреспондент утверждал, что его святейшество тяжело болен и что болезнь эта неизлечима. Ведущий одной из колонок в «Мессаджеро» обладал сведениями о том, что третья тайна пророчества Фатимы была раскрыта самым жутким образом (однако сам он не мог пояснить, что же, собственно говоря, было жутким). Корреспондент журнала «Шпигель» в Риме утверждал: по его информации, целибат отменят уже в этом году, А Ларри Стоун из «Ньюсуик» уверял, что на самом деле речь шла о массовом отречении от Церкви епископов в Южной Америке. Эту спекуляцию все присутствующие высмеяли, несмотря на совершенно серьезное лицо Стоуна.
Вилошевич воспользовался тем, что журналисты развеселились и утратили бдительность, и начал интенсивно прокладывать себе дорогу к выходу из зала д’Анджели. Он подобрал свою сутану, хотя прекрасно понимал, как недостойно выглядит падре, поступая подобным образом. Но практическая сторона дела оказалась на тот момент гораздо важнее: глава пресс-службы мог делать гораздо более широкие шаги, а соответственно развивать значительно более высокую скорость. Не опуская сутану, Вилошевич промчался по каменному полу длинного коридора к мраморной лестнице, ведущей на третий этаж Апостольского дворца, где за высокими белыми дверями, запертыми за исключением одной, находится резиденция кардинала, выполняющего обязанности госсекретаря.
