Неле Нойхаус - Живые и мертвые
– Что это значит? – спросила удивленно Пия, растягивая свои затекшие конечности.
– Он понял, что ситуация стала довольно напряженной, и ему потребовалось время, чтобы скрыться, – предположил Боденштайн. – Надо обыскать дом. Джем, позвони, пожалуйста, криминалистам, они должны здесь все перевернуть. А Кай пусть объявит Томсена во всеобщий розыск.
– Он уже это сделал, – сказал Джем.
Наверху на кухонном столе они нашли свое служебное оружие и мобильные телефоны, которые лежали так, как они их положили. Каминная печь в гостиной распространяла тепло, в помещении было жарко, как в сауне, и Пия, которая промерзла до костей, быстро согрелась. Вместе с Боденштайном и Джемом она обследовала дом. После расставания с женой Томсен устроил здесь все так, как ему это казалось наиболее практичным: в гостиной вместо дивана и кресел находилось несколько спортивных снарядов и беговая дорожка, в другой комнате стояли пустой письменный стол, неубранная кровать и гардероб, дверцы которого были открыты.
– Он убрал вещи, – констатировала Пия, – и одежду забрал с собой.
– Томсен пустился в бега, – подтвердил Боденштайн мрачно.
– Коллеги, – крикнула женщина-полицейский с лестницы. – Поднимитесь наверх и посмотрите.
Тремя комнатами и ванной на верхнем этаже, казалось, никто не пользовался. Они не отапливались, и здесь стоял затхлый запах. Молодая женщина-полицейский повела Пию и Боденштайна в комнату рядом с ванной, дверь которой выходила в коридор. Раньше это была комната сына Томсена Бенни. Под скатом крыши стояла постель мальчика. На стенах висели пожелтевшие постеры футбольной команды «Айнтрахт Франкфурт» сезона 1997/1998. На стене рядом с письменным столом одна к одной расположились шесть пустых пробковых досок. Кто-то, очевидно, в спешке оторвал прикрепленные к ним листки, так как на досках повсюду торчали прикрепленные кнопками обрывки бумаги, и множество кнопок валялись на ковре.
– Вот этот листок лежал на полу, за письменным столом. – Женщина-полицейский взволнованно улыбнулась и протянула Боденштайну лист бумаги. – Его, видимо, выронили и не заметили.
– Посмотри-ка! – Боденштайн быстро прочитал написанное и тихо свистнул. – Это, похоже, протокол слежки.
Он передал листок Пии.
– Действительно! – кивнула она. – Рукописное досье на Максимилиана Герке. Его полный распорядок дня на период с мая по август 2012 года! Кто-то постоянно за ним следил несколько недель.
– Томсен – наш снайпер! – сказал Боденштайн убедительным тоном.
– Но посмотрите на почерк. – Пия наморщила лоб. – Это явно не мужской почерк. Скорее молодой девушки.
– Что здесь еще висело? – Боденштайн стал внимательно рассматривать шесть пробковых досок. – Они все сплошь продырявлены.
– Их шесть штук, – заметил Кем задумчиво. – Означает ли это что-нибудь?
– Что ты предполагаешь? – поинтересовалась Пия.
– Возможно, каждая доска предназначена для определенной жертвы, – ответил тот серьезным тоном. – Если это так, то у снайпера на прицеле еще два человека.
* * *
Наконец возбуждение улеглось!
Спустя двенадцать дней, в течение которых у них не было никаких следов, никаких зацепок и никакого успеха, команда лихорадочно погрузилась в работу, имея новую мотивацию и движимая осторожной эйфорией. При максимальном напряжении и полной концентрации собирались мельчайшие детали, исключались противоречивые концепции и обобщались факты, но картина, которая складывалась из уже имеющихся фрагментов, все еще оставалась довольно абстрактной.
– Редактор «Эха Таунуса», между прочим, отрицает, что поддерживал контакт с Герке, – сообщил Боденштайн своим коллегам. – Он утверждает, что к нему приходила Каролина Альбрехт, дочь жертвы № 2, и просила показать извещение о смерти своей матери. Кроме этого извещения, он показал ей два других, которые у него были, и дал ей копии.
– А что по этому поводу говорит фрау Альбрехт? – спросила Пия. – Зачем она собиралась поехать к Герке?
– Возможно, она его знала, – пожал плечами Боденштайн. – Он ведь был знакомым ее отца.
– Я пока до нее так и не дозвонилась. К сожалению, у нас нет номера ее мобильного телефона.
За окнами уже давно стемнело, но никому и в голову не пришло отправиться домой. Кто-то заказал для всех пиццу в итальянском ресторане на Элизабетенштрассе. Все ели, стоя или сидя прямо на столах оперативно-диспетчерской службы специальной полицейской комиссии, а Остерманн тем временем подводил предварительные итоги.
На чердаке дома Марка Томсена, вопреки его утверждению, были найдены две винтовки и патроны, аккуратно разложенные в специальном шкафу. Правда, исходя из документов, отсутствовали пистолет и длинноствольная винтовка. Кроме того, были конфискованы несколько толстых папок с бумагами, но Боденштайн не надеялся найти там новые сведения, так как то, что представлялось Томсену важным, он забрал с собой. У него было достаточно времени для этого. Поиски Томсена и его собаки продолжались, его фотографии были переданы прессе. Обратились к его бывшей жене, и то, что она рассказала, подтверждало не только его мотивацию, но и психологический портрет преступника, который нарисовала Ким: у Томсена после смерти сына в голове было только одно – обличить врачей за их неэтичное поведение. Он приходил в бешенство от того, что его никто не слышал. К тому же он был блестящим снайпером, который даже в экстремальных ситуациях оставался хладнокровным и спокойным. При разговоре с его бывшей женой вскрылась причина, по которой Томсен был уволен из полиции. Инцидент, в детали которого она не вдавалась, привел к временному отстранению от должности, судебному разбирательству и его увольнению без почестей и привилегий.
Надеясь, что Томсен допустит ошибку и будет искать убежища у супругов Винклеров в Глазхюттене, они установили скрытую слежку за их домом. Кроме того, они обзвонили всех членов ПРУМТО, которых нашли через веб-сайт, но никто из них ничего не знал. Марк Томсен как сквозь землю провалился.
И хотя все указывало на него как на преступника, Боденштайн не сбрасывал со счетов и других подозреваемых. От Эрика Штадлера они получили подтверждение истории с Патриком Шварцером и выяснили, что имеется достаточно широкий круг посвященных в этот инцидент. Врач «Скорой помощи» и санитары были, например, вне себя от ярости, когда подвыпивший Шварцер угодил на автомобиле в кювет.
Остерманн тем временем наводил справки о Йенсе-Уве Хартиге.
Благодаря запросам в бундесвер и полицию он вышел на некоторые новые имена, но все они не имели никакого отношения к Кирстен Штадлер, кроме Марка Томсена.
В доме Фрица Герке не нашли ничего, что могло бы представлять хоть какой-то интерес. Старик перед самоубийством все очень тщательно убрал. Он не оставил посмертного письма, зато была ссылка на завещание, в котором он спустя два дня после смерти Максимилиана указывал в качестве единственного наследника Немецкий фонд трансплантации органов.
– Ирония судьбы! Он, дипломированный врач и глава фармацевтического концерна, не смог помочь своему единственному сыну, – заметил Нефф, который как бы случайно расположился за письменным столом рядом с Ким. – Не спасли даже миллионы.
– Но он ведь помог сыну, – возразила Ким. – Сердце ведь пересадили.
Пия посмотрела на свою сестру. Мимолетная мысль пронеслась у нее в голове.
– А где учился Герке? – спросила она.
– В Кёльне, – ответил Нефф.
– Скажи, Кай, вы уже проверяли номера телефонов в мобильнике Герке?
– Да. К счастью, он не собенно часто звонил на мобильные номера, а предпочитал стационарный телефон. Это упростило нашу работу. – Кай нашел нужный список и протянул его Пии.
– Последний звонок перед смертью действительно был сделан профессору Дитеру Рудольфу, – констатировала она. – А перед этим он звонил доктору Гансу Фуртвэнглеру в Кёльн. Кто он такой?
Кай сразу набрал имя на своем компьютере.
– Звонок сегодня утром был сделан с номера с кодом Франкфурта, – продолжала Пия, – со стационарного телефона, принадлежащего доктору Петеру Ригельхоффу.
– Я где-то уже слышал это имя, – сказал Боденштайн и задумался.
– Он адвокат, – подсказал Остерманн. – Я уже проверил.
– Точно! – кивнул Боденштайн. – Этот тип из «Эха Таунуса», который обратился ко мне после пресс-конференции в Ратуше, упоминал его имя. Ригельхофф был адвокатом Франкфуртской клиники неотложной помощи, который разработал мировое соглашение с семьей Штадлер. Какое отношение он имеет к Герке?
– Мы это выясним, – сказала Пия и снова вернулась к изучению распечатки телефонных звонков. – С доктором Гансом Фуртвэнглером Герке разговаривал 14 минут, после этого он набрал номер стационарного телефона доктора Симона Бурмейстера в Бад-Хомбурге. Разговор продолжался всего 12 секунд.
