Кремовые розы для моей малютки - Вита Паветра
— Что — «почему»?
— Краснобай и прощелыга. Шеф, они все такие, что ли?
Господин комиссар устало вздохнул.
— За малым исключением.
За оч-очень малым. Процентов десять — достойных, порядочных людей, не более. Остальные тебе лихо могут процесс развернуть туда, куда им выгодно: черное это белое, Луна из голландского сыра, а бедная жертва — сама себя порешила, «с особой жестокостью.» Только сидишь и глазами хлопаешь. Минуты считаешь — когда же этот фарс, это публичное позорище, наконец, закончится? Скорей бы уже… м-да. Слова тихо говоришь разные. Те, что при дамах не произнести.
— И мысленно убиваете не только преступника, но и адвоката? Ой, простите. Шеф! Опять не сдержался.
Господин комиссар усмехнулся.
— Да уж, на твой рот не мешало бы замок повесить. А ключ выдавать по святым праздникам. Или дома — и все, все!
— Как же я свидетелей буду опрашивать, господин комиссар?
— Аргумент, — засмеялся Фома. — Значит, отменяется. А насчет того: расправляюсь ли я мысленно с негодяями и хитроумными лжецами? Бывает, конечно. Я же не ангел и не святой — всего лишь комиссар полиции. Но мысленно, только мысленно. Потому что все должно быть по закону. И чтобы не провоцировать общественное осуждение полицейских и последующую поддержку «несчастного» убийцы, чтобы не превращать суд над ним в ловко сыгранный спектакль, в лютое позорище, словом, чтобы не брать грех на душу — ты должен себя сдерживать. Сдерживать и еще раз сдерживать. Как там написано? До семи и семидесяти семи раз. Тогда все должно будет пойти по плану. И зло будет наказано.
Майкл Гизли молчал, «переваривая» услышанное. Он переминался с ногу на ногу, тих вздыхал, морщил лоб.
— Не томись — спрашивай.
— Шеф, а зло всегда будет наказано?
Фома остановился и улыбнулся.
— Я бы хотел ответить: да, конечно, разумеется! Не хочу тебе врать — нет, не всегда. Бывают особые случаи, когда это попросту невозможно. Вот как сегодня. Милая старушка, ласково хихикая, наворотила дел — и разгребать их последствия нам придется еще очень долго. Наворотила — и умерла. Ушла от ответственности, от грядущего наказания. И теперь хихикает уже в Аду, злорадствуя. Таких, как она, там в подручные берут.
И другие случаи бывают, хуже этого. Сам все потом узнаешь и поймешь, ты парень хоть и наивный, да неглупый.
— А..?
— Бэ. Тебе еще мало? В общем, держать себя в узде и верить, что справедливость восторжествует. И не лезть в философские дебри, понятно? Блюсти закон и думать головой, а не задницей. В шахматы играть умеешь? — неожиданно спросил господин комиссар.
— Не-эт. А что?
— Научись. Помогает мыслить неординарно и просчитывать на несколько шагов вперед. И свои действия. И противника.
— Слушаюсь, господин комиссар!
— Давай-давай, — улыбнулся тот. — Уф! Аж в горле пересохло, давно я столько не разговаривал. Пойдем-ка мы отсюда, стажер Гизли. Что у нас там есть — чай, кофе?
— И чай, и кофе.
— Вот и хорошо.
Уже в кабинете господина комиссара, Майкл Гизли спросил:
— Шеф, а кто же убил эту бедолагу?
— Вот не кидался бы с табуреткой на старушку — непременно узнали бы.
Громила-стажер понурился и вздохнул. Ему было стыдно. И, правда, как теперь это узнать — с того света писем не шлют, а показаний под протокол не дают — уж тем более. Наломал он сегодня дров, угу.
— Не переживай, Миша, узнаем. Есть одно соображение.
[i] Матфея: 22–14, Новый Завет
Глава 20
«Дурацкий исход дела получается», думал Фома, меряя шагами кабинет. Маршрут: дверь — окно — стол у торца — глухая стена и шкаф с документами. Сто раз исхоженный, вдоль и поперек. Однако так ему лучше думалось… «Что-то я упустил, какую-то сущую ерунду — на первый взгляд, конечно.
Так, еще раз.
Допустим, старуха не убивала. Она утверждала, что оставила в кухне живую Фриду Петерссон, она последней видела служанку живой. Старуха не сказала, что увидела ту на полу, бездыханной… а почему, кстати? Возможно, Фриде стало плохо с сердцем или упала от дикого переутомления, однако ее оставили лежать на полу, без помощи. Зачем старуха соврала, почему не вызвала докторов? Да потому что застала Фриду уже мертвой, холодеющей. Доктора ей были ни к чему. Вот и не стала суетиться, привлекать к себе лишнее внимание. Быстренько организовать похороны, на следующий день, а потом — забыть об этом неприятном случае, думала миссис Тирренс. Бывают в жизни огорчения, что поделать? Разве ей могло прийти в голову, что Хильда — тихая, покорная, немая Хильда, Хильда-тугодумка — что-то разглядит, сообразит и, бросив хозяйку на растерзание толпы покупателей, рванет в полицию? Просить о восстановлении справедливости. Хех!
Можно исключить старуху — ей и впрямь было невыгодна смерть Фриды. Миссис Тирренс хорошо умела считать деньги, даже слишком хорошо. Убивать курицу, несущую золотые яйца — нелепость, идиотизм. В тот день вокруг вертелось уйма народу. Что если там оказался кто-то из родственников пострадавших от ее фирменного лакомства? Решил отомстить за пострадавшего — мужа, сына, жену, любовницу… да кого угодно! Но почему так грубо, топорно? Подсыпать мышьяк в ****, поместить его на кухню — заметим, чужую кухню! Надо еще знать, где она находится. И знать наверняка — старуха примет отраву. Гарантии где? Так можно, ради одного недруга, перетравить кучу народу. И толку не добиться. Не только преступление, но идиотизм высшей категории. Нет, гости-мстители отменяются.
Внезапно Фома остановился, едва не налетев на угол стола. А что если… что если сестру, якобы нежно и горячо любимую, отравила сама Хильда? Рыдала, просила о помощи? Убила сгоряча или же наоборот — давно собиралась убрать сестру с глаз долой. Завидовала, ненавидела — исподтишка? Как вариант. Потом утомилась от таких страстей, лопнуло терпение — взяла и убила. А как увидела результат — испугалась. Жалко стало, сестра все-таки, да еще близнец. У них, вроде, связь очень тесная. А зачем пришла, если могла смолчать? Решила пустить нас по ложному следу. Она простодушна, но совсем не глупа. Может, и так: хочет, чтоб ее преступление открыли, ее наказали, вот и привлекает внимание полиции.
Кто там у них еще есть? Друзей у старухи не было, одни заказчики. Шумных вечеринок она в своем «кукольном» саду не устраивала, хотя гостей — вроде этой несчастной высокородной авантюристки, иногда пускала. Кто-то из мастеров приходил и уходил, в любое время. В тот день их не было, если Хильда не врет. Есть еще одна девица — младшая внучка. Долорес ди Сампайо.
