Вера Русанова - Туманный берег
- А я поклясться могу, что ты и координат её не найдешь. Потому что их у тебя нету. Или есть телефон какой-нибудь прачечной. Мне такой тоже давали. Ну, давай, звони!
Марина растеряно подтянула к себе красную записную книжку, пролистнула несколько страничек, глядя при этом прямо перед собой. Потом сказала неуверенно и почти испуганно:
- А ведь, ты знаешь, Лиль, у меня, действительно, нет её телефона. Записывала где-то: "Света с Автозаводской" и все. Ну, сколько мы встречались? Раз пять, может быть. Два раза по магазинам шлялись, однажды в кафе сидели... Она как-то сама появлялась: "Привет-привет! Чем занимаешься? Пошли гулять!"
- Как твоя Света выглядела?
Та испугалась ещё больше:
- Как? Да обыкновенно! Я же тебе, по-моему, говорила: белая, фигуристая, размалеванная. В общем, ничего особенного. Пятнадцать раз на улице встретишь и не запомнишь.
- Отлично! - Лиля невесело усмехнулась. - Но без белых-то волос ты её, надеюсь, узнаешь?
Маринка прикрыла ладонью рот:
- Так это что, действительно, так серьезно? Ты думаешь, что это она... То есть, это получается, что я... Лиля, кто это?!
- Потом скажу, - она встала и, не дожидаясь приглашения, прошла в комнату. - Собирайся, поедем. Посидим возле одного замечательного подъезда, воздухом свежим подышим. Я пока книжки у тебя в шкафу посмотрю. Не возражаешь?
Марина, естественно, не возражала. Первой бросилась в комнату, схватила с полки косметичку и флакон туалетной воды, убежала в ванную. Лиля же подошла к шкафу и тихонько щелкнула ногтем по черному пластмассовому носу львенка-талисмана. Львенок равнодушно таращил на неё косенькие глазки, а она думала о том, другом львенке, нарисованном уже мертвой рукой на грязном подвальном песке...
Вернулась подруга минут через десять. Слегка подкрашенная, напряженная, с темнеющей в глазах тревогой. Извинившись за то, что копается, открыла дверцу шифоньера, достала белый бюстгальтер и длинное вискозное платье, стягивающееся сзади на талии мягким пояском. Торопливо переоделась, бросив смятый халат на кровать, сглотнув слюну, сообщила:
- Я готова. Поехали.
И они поехали. Сначала на троллейбусе, потом на метро. Прошли сквозь арку благопристойной "китайской стены" района, с магазинами, сбербанками, парикмахерскими и фотоателье. Немного поплутали по дворам. Наконец, забрались в сырую темную глушь, где серые "панельки" уныло выглядывали из зарослей корявых тополей с огромными лопухастыми листьями.
На лавочку перед самым подъездом садиться, естественно, не стали перешли на противоположную сторону детской площадки и там устроились рядом с ребристыми гаражами-"ракушками", занявшими полгазона.
Ждать пришлось долго. Маринка все искурилась и начала уже нервно хихикать на тему того, что надо было взять с собой помидоров, вареных яичек и термос с чаем - как на пикник. Лиля не отвечала. Она ощущала себя снайпером, которому дается три секунды и только один выстрел. Выстрел, который нужно успеть сделать между ударами собственного сердца.
Через два часа несчастная Марина принялась тихо подскуливать:
- Ну, сегодня же выходной! Может она, вообще, не появится? Может она уехала? Так и будем до ночи здесь сидеть?
И в этот момент дверь подъезда распахнулась.
Она вышла, приложив ладонь козырьком ко лбу и сощурившись на солнце. Убрала руку от лица, поправила на плече белую летнюю сумочку, сделанную из переплетенных полосок кожи. Слегка покачиваясь на тонких каблуках, спустилась с крыльца. На ней не было ни солнцезащитных очков, ни парика. Незагорелое, довольно бледное лицо, на самом деле, хорошая фигура. Лиля с удивлением поняла, что впервые это заметила. Подчеркнуть талию, наложить яркий макияж, надеть парки - черный, либо белый - и получится совсем другая женщина. Другая, незнакомая...
- Светка! - выдохнула Марина. - Честно слово, Светка! Только со стрижкой и одета не так, как обычно... Лиля, кто это? Как ты её выследила?
- Это Алла, - ответила она почти спокойно и, разжав ладонь, выронила на землю сломанную и перекрученную зеленую веточку. - Алла Леонидовна Денисова. Талантливый педиатр, попытавшийся когда-то спасти новорожденную дочь Олеси Кузнецовой...
Спустя три часа Лиля зашла в главный подъезд областной прокуратуры, сказала дежурному, что у неё нет повестки, и её никто не вызывал, но ей необходимо срочно встретиться со следователем Андреем Щурком. Дежурный куда-то позвонил, её пропустили. Она некоторое время постояла на лестнице, борясь с головокружением и противным, скользким страхом, заставляющем все тело противно дрожать. Расстегнула сумочку, проверила, на месте ли фотографии...
В результате случилось именно то, чего она больше всего боялась. Следователь был в кабинете не один, а с тем самым, наглым и белобрысым оперативником, жевавшим когда-то шоколадку с "лионом". Оперативник сидел на подоконнике и курил, стряхивая пепел в банку из-под кофе. Темноволосый следователь что-то писал на листе бумаги. В кабинете висело кружевное облачко сизого дыма, в грязное оконное стекло билась несчастная оса.
- Ба! Какие люди! - воскликнул оперативник, отставив банку и хлопнув себя ладонями по коленям. И зло добавил. - Только рыжие! И где ж это мы прятались?
- Я уже не прячусь. Я пришла, - сказала она.
- А чего так? Деньги кончились? Жрать стало нечего? Ребенок где?
- Оля со мной... То есть, сейчас она в одной квартире, с ней няня. Няня ничего не знала, она не в курсе.
Следователь словно бы и не удивился её приходу. Спокойно отодвинул листок в сторону, вздохнул:
- Очки, пожалуйста, снимите.
Лиля только теперь сообразила, что до сих пор стоит в солнцезащитных очках. Торопливо сдвинула их на лоб, передернула плечами:
- Извините...
- Ничего... Вы пришли сделать чистосердечное признание или... Или случилось что-то еще?
Она заглянула в его карие глаза, и на секунду ей показалось, что он тревожно ждет чего-то... Впрочем, белобрысый тут же перебил:
- Да, ладно, Андрей! Пусть сама все рассказывает. Наши с тобой соображения - это наши с тобой соображения. Пряталась же она почему-то столько дней?
Да, - её ноги снова противно ослабели, от дыма совсем разболелась голова. - Случилось что-то еще. Никакого признания я делать не буду, потому что я и раньше не лгала вам ни словом. Почти не лгала...
- Почти? - ехидно уточнил оперативник.
- Почти... Я соврала в том, что касалось подруги. Это была не подруга, меня вынудили пойти в это кафе, заставили надеть плащ и очки. В общем... В общем, не надо так усмехаться: я все вам расскажу по порядку. Каких-то особенных доказательств у меня нет, но вот это, - она расстегнула сумочку, достала фотографии. - С этого я хотела бы начать. Это касается львенка, "лиона". Вы ведь подумали про "Леона", так? Про фильм Бессона, и про то, что Олеся таким образом меня обвиняла?
Следователь и белобрысый быстро переглянулись.
- Рыжая, но не дура! - почти весело заметил оперативник. Щурок же выбрался из-за стола, подошел и взял из её дрожащих рук фотографии.
На первом снимке была Олеся, поднимающая тост в студенческой компании, на второй - она же, делающая дома уроки. Учебник русского языка, мохнатый мишка на диване.
- Она не могла нарисовать этого львенка, - проговорила Лиля, боясь, что вот-вот расплачется: нервное напряжение было слишком сильным. - И она его не рисовала. А намек вы, действительно, поняли правильно. Вас тыкали носом в меня, вам объясняли: "убийца воспитывает ребенка".
- Присядьте, - следователь кивком указал на стул. Она села, нервно теребя дрожащими пальцами ремешок сумочки, в то время как он вглядывался в фотографии. Белобрысый тоже сполз с подоконника, встал у него спиной, по-гусиному вытянув шею.
- Понимаете, - продолжала она. - Это должен был быть врач или кто-то имеющий доступ к её истории болезни, но не очень наблюдательный человек. Олеся ведь попадала в аварию: у неё печень пострадала, почка и рука. Рука сильнее всего, Вадим говорил. Он рассказывал, что там нервы какие-то, чуть ли не сухожилия собрать как следует не удалось. В общем, подвижность не восстановилась, рукой она почти не владела. Это должно было быть записано в карточке!
Оперативник уставился на неё озадаченно, но беззлобно:
- Ну? И что? Поэтому она стала писать левой рукой, поэтому и львенок нарисовал левой, поэтому он и корявый такой. Травма была недавно, с левой она тоже ещё обращаться толком не научилась...
- Нет! - Выкрикнула Лиля, судорожно прижав сжатые кулаки к щекам и устыдившись визгливости собственного голоса. - Нет же! Я тоже так думала! Я думала, что же мне во всем этом не нравится. А потом поняла! Я вчера только поняла. Фотографию одну увидела, а там семь человек за столом: у всех вилки в правой руке, а у одной девчонки - в левой...
Она ещё не договорила, а следователь уже понимающе кивнул и усмехнулся, и развернул фотографии к свету.
- Смотри, Серега, - негромко сказал он, положив по одному снимку на каждую ладонь. - Смотри и соображай. Ну, допустим, эта фотка могла быть сделана уже после аварии, хотя, вообще-то, если честно, Кузнецовой здесь лет восемнадцать. Ну, а эта-то? Ей тут лет семь-восемь, правильно?
