Лилия Беляева - Убийца-юморист
— Очень бы хотела с тобой повидаться, Люба…
— Это зачем еще?
— Может быть, могла быть тебе полезной…
— Какая чушь! Бредятина! Чем это ты мне можешь быть полезной? Чем? Я же тебе уже сколько раз говорила — мне никакие советчики не нужны! Я — сама по себе! Поняла? Все поздно, все…
— Люба, ты такая красивая…
— Завела шарманку… Гуляй и дыши свежим воздухом! Не мешай мне читать сказки братьев Гримм!
Трубка брошена. Загадка осталась: «Почему эта девушка затаилась? Почему так упорно не желает встречаться со мной? Какие тайны скрывает её душа? Кому может повредить, если она вдруг разговорится? Значит, все-таки, она не сама сиганула с восьмого этажа… Значит, кто-то помог…»
Впрочем, обо всем этом можно было думать до бесконечности, а толку… Мне было известно доподлинно одно: врачи поставили девушку на ноги. Она вернулась домой. На улицу не выходит. Дышит воздухом, выбредая на балкон. С подругами по телефону разговаривает только о пустяках: о погоде-природе, о кино-театрах, выставках, последнем модном цвете плащей и юбок.
Есть у меня подозрение: боится чего-то Люба. Или кого-то. Даже из дома выходить боится…
Но рано или поздно её бюллетень закончится… И что тогда? Как она поступит? Если боится? Что-то придумает, чтобы и дальше отсиживаться в четырех стенах?
Упорная девушка Люба. Мне известно и то, как бились с ней следователи, пытаясь выведать, что это было, там, в гостинице «Орбита», сама ли она решила свести счеты с жизнью или…
Я, признаться, затаила обиду на эту непробиваемую девушку, на её насмешливый, небрежный тон, какой она взяла для ответов на мои вполне доброжелательные вопросы.
Я только потом, потом скажу себе: «Какая же ты эгоистка! Какая слепая, глухая эгоистка!..»
Пока же я, раздраженная Любиной несговорчивостью, бегу по следу дальше… Меня не покидает теперь ощущение, что, наконец-то, нащупала очертания того, что похоже на ключ к разгадке последовательных смертей четырех писателей и певца Анатолия Козырева. Хотя повторюсь, мои предположения и мне казались невероятными и бесстыжими…
И тем не менее… Другого не было дано. Следовало отработать эту чудовищную версию. И потому я сразу же, едва переговорив с Любой, глотнув кофе, раскрыла телефонную книжку. Ага, вот он, наинужнейший, а точнее, один из наинужнейших…
Рассчитывала на сердечный ответ и полное благорасположение? Ничуть. По опыту знаю, что первая реакция пожилых людей на звонок журналиста — оторопь и подозрительность. Далее «персонаж» или «клиент» будет тянуть, что вот, мол, всегда готов встретиться, но только не сегодня и не завтра, а через недельку, есть дела, которые не терпят отлагательств…
Однако ничуть не бывало! Мне ответил приветливый, спокойный голос:
— Милости прошу. Если у вас есть серьезный интерес к жизни и деятельности Владимира Сергеевича — я рада побеседовать с вами. Вы готовы прямо сейчас? Пожалуйста! Пусть вас не смутит наше небольшое семейное торжество… Оно идет к концу… Мы к вашим услугам. Записывайте: подъезд шестой, код…
«Ну надо же, какие ещё встречаются воспитанные люди! Ну надо же!» подумала я, уже на бегу к босоножкам дохлебывая кофе.
Клавдия Ивановна, первая жена-вдова В. С. Михайлова, жила в высотке, где находится гостиница «Украина». Надо только зайти с противоположной стороны.
Я все проделала, как велено, нашла шестой подъезд, нажала кнопку кода и вошла в сумрачный вестибюль.
Вот тебе и раз: со стороны-то казалось, что в этой высотке светло и празднично. Однако и в квартире Клавдии Ивановны было темновато, несмотря на обилие окон, и всюду горели торшеры. Пахло старостью, тленом, хотя кругом стояли вещи добротные, из резного дерева, а диван и кресла были обряжены в холщовые чистые чехлы. Угнетало и обилие фотографий в рамочках на стенах, напомнившее наш советский колумбарий.
Впрочем, стол в гостиной был накрыт красиво и распространял вполне свежие, аппетитные запахи разных яств.
Хозяйка поспешила мне налить бульону в большую зеленоватую чашку и положила на тарелочку рядом с моей левой рукой несколько аккуратных пирожков с поджаристой спинкой:
— Ешьте, ешьте! Я вспомнила прежнее, решила побаловать внучка… Вы его не узнали?
Я его узнала. Это был молодой человек, недавно вернувшийся из Америки и уже успевший войти в отечественную пятерку самых продвинутых клипмейкеров. Конечно, я знала, что он — Михайлов, но как-то не связала это со старым дедом-писателем.
— Игнат! — поклонился он мне издали, из кресла, в котором раскинулся вальяжно, покуривая сигару с золотым ошейником. Стрижка короткая, без затей, но в ухе серьга, на шее — тонкая цепочка с крестиком. Мускулист, спортивен, бицепсы эффектно бугрятся под короткими рукавами белой футболки. А джинсики ношеные, и как бы даже грязноватые, намекающие на суровость трудовых будней носителя. Еще усы присутствуют, смоляного цвета.
— Ну так вот, — продолжал он свою речь, обращаясь как бы в пространство, хотя мог бы поглядывать хоть изредка на свою бабушку или на пожилого человека в клетчатом пиджаке и бежевых брюках, который так тщательно зачесал остатки седых волос со лба и на темечко, что казалось наклеил. Он тоже покуривал, но сигарету. На его пальце блестело обручальное кольцо, на лице — очки в золотой оправе. Он встал, здороваясь со мной, и поцеловал мне руку. Ишь ты, поди ж ты!
— Ну, стало быть, — говорил Игнат в пространство, близкое к потолку, отводя руку с сигарой в сторону. — Я отнюдь не претендую на то, чтобы быть вписанным золотыми буквами в эти самые… как их… скрижали истории. Но мое открытие чего-то стоит! Так вот, господа, изучая быт и нравы нашей святой Руси, пришел к выводу, который считаю весьма одиозным, но тем не менее единственно верным. Хотя он, признаю, противоречит извечному стремлению всякого рода плакальщиков и народе, ибо эти самые плакальщики… включаю сюда и Гоголя, и Достоевского, и Карла Маркса и прочих, излишне идеализировали народные массы и принижали роль и значение высших классов. Я же открыто говорю, что никаких особых противоречий между трудовым народом, то есть крестьянством, и дворянами не существовало. Декабристы, приехавшие из Европы, не уловили самую суть обоюдной привязанности бар и крепостных взаимную зависимость. Я пришел к ортодоксальному, но одновременно исторически безупречному постулату: между русским дворянством и крепостными крестьянами существовала гармония внутренних отношений! Подлинная гармония, основанная, если хотите, на любви к своим традициям и родной природе.
Господин в очках чуть-чуть пересел, судя по тончайшим полудвижениям, с одной стороны зада на другую и забарабанил по столешнице:
— Браво, сынок! Ума у тебя палата! Америка раскрепостила твои спавшие до сих пор интеллектуальные силы! Какой рывок в философии! Какое откровение! Ты первый и, должно быть, единственный открыл гармонию между кнутом и пряником! Браво! Брависсимо! Никогда не сбривай усы — они придают твоим высказываниям солидный вид!
— Папа, с тобой никогда не поговоришь всерьез, — обиделся молодой человек и даже надул губы. — Америка, действительно, открывает горизонты…
— Только вот вы, с открытыми горизонтами, бежите обратно в Россию, в страну, как вам кажется, непуганых идиотов, и принимаетесь стричь овец.
— Папа! При посторонних! — попытался предотвратить катастрофу знаменитый клипмейкер, который, как я запомнила, голых дев в своих убойных клипах сажает на коров и ослов, улетающих в визуальную даль между разбегающимися небоскребами. Та ещё фантазия и небывальщина!
— Мы все для таких, как ты, посторонние, — резанул его папаша. — Это вы, зелень зеленая, решили, что можно грабить Россию безнаказанно! Как туземцев! Прилетели, пограбили — и опять пировать в Монте-Карло или Лас-Вегас… Из-за вас, из-за твоих дружков Семы Новогорского и Фимы Гукина Россия встает на дыбы! Во что телевидение превратили? В тель-авивскую тусовку!
— Отец! Ты что, полный антисемит?
— Дурак ты, Игнатий! Полный дурак со знанием английского! Меня можешь не слушать и обвинять в антисемитизме, хотя… что ж… ты — прав… переизбыток евреев во всех сферах, грабят Россию со всех концов. Финансовая власть оказалась в еврейских руках. Почти все деньги России в еврейских руках. Да не дергайся! Сиди, слушай. Это не я говорю, а еврей, писатель Эдуард Тополь. Мимо тебя пролетело его интервью в «Аргументах и фактах»? Он пробует остановить своих зарвавшихся собратьев. Он восхваляет еврейские таланты, сметку, но предупреждает эту нацию, что им и в России грозит Холокост.
— Да ты что, отец!
— Да вот так, сын мой, прессу читать надо! Тополь говорит дело: когда в Германии все немецкие деньги оказались в руках еврейских банкиров, которые думали только о преумножении своих богатств и власти, там появился неукротимый антисемитизм и Гитлер, и все прочее.
