Анатолий Афанасьев - В объятьях олигарха

Ничего особенного, конечно, гримасы черного пиара, но все–таки неприятно.

На ковре возле рабынь примостился старый приятель генерала, мэр Раздольска Зашибалов. Пожилой сатир развлекался тем, что пощипывал пухлых блондинок за разные укромные места, отвлекая их от работы, а у одной, расшалившись, сорвал с лобка пучок кудрявых волосков, отчего рабыня завизжала дурным голосом. Генерала раздражало легкомыслие Зашибалова, но он терпел, зная, что игрун не угомонится, пока не распалит себя до предела. Отчасти ему сочувствовал. Увы, детские забавы — это все, на что способен бедолага. Генерал наслаждался любимым лакомством, сосал черносливину, потом разгрызал вместе с косточкой ядреными зубами — и проглатывал. Его личный медик, итальянец синьор Паколо уверял, что ничего нет лучше для нормального стула, чем перетолченный таким образом чернослив.

Одна из рабынь неосторожно прихватила кожу на лодыжке и, почувствовав боль, Анупряк–оглы резко пнул ее ступней в грудь. Женщина опрокинулась на ковер и потянула за собой Зашибалова, захрюкавшего от удовольствия.

— Оставь их, наконец, в покое, Зиновий, — не выдержал генерал, выпрямился и спустил ноги с ложа. Запахнул парчовый халат.

— Пошли прочь, мандовошки! — рыкнул он на рабынь, и те с такой быстротой исчезли, что показалось, ушли сквозь стену. Генерал перебрался за низкий ореховый столик, накрытый для угощения. Туда же переполз Зиновий Германович, все еще перевозбужденный, посиневший, как мертвяк.

— Напрасно ты так, Ануприй–джан, — с укором сказал он. — Сбил с волны. В кои–то веки… Я ведь чувствовал, чувствовал, вот–вот и получится. Уже был почти наготове.

— Будет тебе, Зина, — скривился генерал. — Сколько раз тебе так казалось, а толку?.. Пиколу надо слушать, виагру с водкой пить, а ты не слушаешься. Ты никого не слушаешься, Зиновий. У тебя скверный характер. Вешать пора.

— От виагры у меня изжога, — пожаловался мэр. — Если пить. А от инъекций — судороги. Тупик. Но я надежды не теряю. Есть и другие средства.

Анупряк–оглы догадывался, о чем речь, но ему надоело без конца обсуждать личные проблемы Зиновия, на которых тот особенно зациклился после того, как остался не у дел. На месте города Раздольска, где Зашибалов был мэром, торчали одни головешки. Плацдарм подготовлен для гуманитарной акции затопления, операцию они провели блестяще, без потерь и кровопролития (несколько тысяч упертых руссиян, отказавшихся переселяться в соседние резервации, усыпили «Циклоном‑802», потом безболезненно сожгли вместе с домами, при этом уложились в начальную благотворительную смету), теперь Зашибалов ожидал нового назначения и, разумеется, рассчитывал на протекцию влиятельного друга–триумфатора, но вел себя совершенно по–дурацки.

Генерал налил обоим по стакану малинового пунша, заправленного вытяжкой из пятимесячных человеческих эмбрионов. Драгоценное снадобье, доступное лишь миротворческой элите, по мнению ученых продлевающее жизнь до бесконечности. Возможно, преувеличение, но думать об этом приятно.

— Сегодня улетаешь, Зина, — напомнил Анупряк- оглы. — Может быть, поговорим немного о делах, а не только о твоей эрекции, хотя, поверь, это тоже очень важная для меня тема. Ведь мы компаньоны.

Зиновий посмотрел удивленно. Улыбнулся наивной улыбкой, делающей его похожим на легендарного реформатора Гайдара, чем он чрезвычайно гордился.

— О чем говорить, Ануприй? Я ведь только в Париж и обратно. К триумфу вернусь. Что может случиться за такое короткое время? Или ты что–то знаешь, чего я не знаю?

— Ничего серьезного, — успокоил генерал. — Датчики отмечают повышенную биологическую активность руссиян, скорее всего, это связано, как обычно, с сезонными мутациями… Но все же кое–что меня беспокоит. Зина, мы не должны расслабляться, если хотим осуществить наш план.

Зашибалов, отхлебнув пунша, важно кивнул. Их план, многократно обсужденный во всех деталях, действительно требовал неусыпного внимания, ибо его реализация зависела от множества нюансов, иногда трудноуловимых. В Париже он должен был получить от некоего высокопоставленного чиновника гарантии, что его утвердят членом большого совета корпорации «Всепланетного капитала». Это наконец- то открыло бы перед ним путь в кресло московского мэра, которое пятый срок подряд занимал поддельный раввин

Марк Губельман, изрядно всем надоевший. Губельман кичился своей родовитостью, голубой кровью, но в действительности был бездельником и краснобаем, каких свет не видывал, неспособным принимать судьбоносные решения. Сейчас обстоятельства складывались благоприятно для того, чтобы дать ему пинка. Никто не умалял его былых заслуг перед цивилизованным сообществом, но Губельман сам себе был наихудший враг. Недавняя поздравительная телеграмма Фреду Неустрашимому по случаю его дня ангела, где он ничтоже сумняшеся приравнивал себя к меченосцам, неприятно поразила даже его единомышленников, ибо свидетельствовала о необратимом умственном расстройстве. Дни Губельмана сочтены, и вопрос только в том, кто сумеет занять его место на ближайших всенародных выборах.

— Как я понимаю, Ануприй–джан, у тебя какое–то поручение ко мне?

— Хочу, чтобы ты кое–что выяснил. Подключил своих европейских осведомителей.

Зашибалов знал генерала давно, вместе они нагородили немало чудес, но не переставал удивляться его умению принимать разные обличья: то это был дикий волосатый наемник, остервенелый в бою, с нечленораздельной речью, состоящей из междометий и мата, а то, напротив, воспитанный господин европейского закваса, цитирующий Ницше и Чубайса, умеющий при случае галантно облобызать ручку даме, — и между этими двумя были еще несколько промежуточных, столь же убедительных ликов. Сейчас он общался с тем Анупряком–оглы, которому больше всего доверял: с изворотливым бизнесменом, знающим цену каждой копейке, просчитывающим наперед самые каверзные ходы конкурентов. Даже его устрашающая первобытная внешность смягчилась, облагородилась, в маленьких свинячьих глазках мерцал тусклый свет познания.

— Что значит «кое–что выяснил»? Выражайся яснее, Ануприй–джан.

Анупряк–оглы смущенно почесал волосатую грудь под халатом.

— Не притворяйся, Зина. Ты же знаешь о последнем наезде этих лощеных демокряков из Интернет–клуба?

Зашибалов напрягся, вспомнил.

— Ах, вот ты о чем? Неужто воспринял всерьез? Да кто их слушает, этих помойщиков? И какая кому разница, есть у тебя хвост, нет хвоста? Кого это волнует по большому счету?

— Ошибаешься, Зинуля. — Генерал слегка поморщился от бесцеремонности компаньона. — Не такая уж мелочь. Разве забыл, наш душка–президент уже не раз предлагал провести биологическую чистку в высших структурах? Го- веныш позорный! В Америке любой алкаш знает, что у непогрешимого Фреда козлиные копытца… Но если ему подадут информацию под нужным соусом, результаты могут быть непредсказуемыми.

— Как кавалер золотого паука, ты личность неприкосновенная.

— Не будь придурком, Зинуля, речь не о моей башке, о вещах более важных… Нет, я должен знать, кто стоит за подлым вбросом. Поименно. И быстро. До триумфа, а не после. После поздно. Справишься с этим?

Озадаченный Зашибалов допил свой пунш будто в забытьи.

— Наверное, это возможно, хотя рискованно.

— В чем риск, Зинуля?

— Если активно наводить справки, подумают, ты чего- то боишься. Нам это надо? Кто поверит в героя, опасающегося собственного хвоста, прости за невольный каламбур, Ануприй… Разумнее дать встречную опровергающую информацию.

— Какую? Фотку голой жопы без хвоста? А рядом мою рожу?

— Ты остроумный человек, Ануприй, чернь тебя любит за это, но сейчас мне не до смеха… Когда ты последний раз сдавал анализы?

— Первого числа, как и ты, Зинуля.

— Почему бы не опубликовать результаты на нашем сайте? И сопроводить комментарием. Дескать, задумайтесь уважаемые сограждане. Может ли человек с таким духовным потенциалом иметь обезьяний хвост? Начнется бурная полемика, тем лучше. Мерзавцы поневоле высунутся из нор. Тут им и крышка.

Анупряк–оглы смотрел на друга с уважением. Налил еще по стакану пунша.

— Звучит идиотски, но именно поэтому может выгореть. Коварный ты, Зинуля, как змея. Тем более не понимаю, почему так тянешься к креслу московского мэра? Почему не хочешь занять пост в совете «Всепланетного капитала»? Совсем другие перспективы.

Зашибалов опустил глаза, чтобы генерал не заметил мелькнувшую в них усмешку.

— Ты великий воин, мой генерал, — заметил он вкрадчиво и почтительно. — Но, как все великие, рожденные повелевать, не придаешь значения таким пустякам, как история.

— И что говорит твоя история?

— Один из ее уроков в том, Ануприй–джан, что ни одно крупное мировое событие, ни один глобальный передел мировых богатств не происходил без прямого или косвенного участия этой дикой и подлой страны. Не вижу оснований, почему бы этой тенденции не сохраниться в будущем. Поэтому, полагаю, когда придет срок валить американского ковбоя, мне лучше оказаться здесь, чем в любом другом месте. Чтобы было, на кого опереться.