Виктория Платова - Тингль-Тангль

– Человек есть мыльный пузырь, – тут же переводит этот парень.

– Верно! – Мика потрясена.

– Я не думаю, что это правда. Я думаю, что все обстоит как раз наоборот. Человек – это лучшее, что может произойти с миром. Или с богом, как тебе будет угодно.

Или со мной, мысленно добавляет Мика. Этот парень – несомненно, человек, хотя на языке у Мики вертится масса определений, самое безобидное из которых и есть бог. Бог, не имеющий отношения ни к одной из мировых религий. Бог, сам не ведающий о своем божественном происхождении. Простодушный, как тунец, сардина или осьминог.

Город, лежащий у ног Мики, по-настоящему красив.

И слишком велик для нее. Слишком огромен.

Чем занималась Мика все последние годы? Копалась в микроскопических вещах. Свежее мясо и свежие овощи, морепродукты, зелень, рыба, трюфели, крупы – все это было много меньше, чем сама Мика, все это умещалось в руке.

Город в руке не уместишь. И небо над ним – тоже.

Этот парень сидит напротив Мики, спиной к городу. Этому парню можно не волноваться по поводу города. Город и так принадлежит ему.

И немножко Мике.

– Тебе нравится здесь? – стрелы его улыбки пронзают Мику навылет.

– Очень. Я почти счастлива, – Мика только чуть-чуть лукавит, она действительно счастлива, впервые за много лет и без всяких «почти».

– Знаешь, что нужно сделать, чтобы счастье было полным?

– Что?

– Покурить.

– Я не курю, – произнеся это, Мика чувствует, что заливается краской, – как будто она совершила что-то постыдное и была поймана за руку.

– Это легко исправить. Даже интересно.

Мика в жизни не брала в руки сигарет, сигаретный дым ее раздражает, он противопоказан тонким химическим реакциям, которые происходят на кухне «Ноля», он плохо сказывается на здоровье привезенных из Неаполя крошек-анчоусов и привезенной из Иокогамы мраморной рыбы, он сбивает с ног филейные части теленка, привезенные из провинции Лимузэн. Потому-то Ревшан и Резо всегда курят на улице, а бедняжка Ральф вообще отказался от пагубной привычки смолить что бы то ни было.

Включая марихуану.

Мика ждет, что жилеточный бог вынет из своего кармана пачку сигарет, но вместо этого он вынимает сигару.

Мика знает, что такое сигары, посещения «Табачной лавки № 1», где торгуют кальянами, не прошли даром. Сигарам в «Табачной лавке» отведена целая стена, они лежат в цветастых коробках, плотно прижавшись друг к другу, толстые и смуглые, перетянутые цветастыми же полосками бумаги. Ассоциации, которые они вызывают:

Черчилль, Фидель Кастро, роман «Сто лет одиночества» 8 мягкой обложке, вместо закладки на семнадцатой странице лежит дисконтная карта обувного магазина на Большом проспекте.

Ах, да, еще – Че Гевара, а «Куба» расшифровывается как Коммунизм У Берегов Америки.

Не слишком-то оригинально.

Сигара, которую достал этот парень, не слишком-то похожа на толстомясых участников der Zigarren Karneval[48], устраиваемого «Табачной лавкой». Она много тоньше и изящнее, и к тому же из нее торчит совсем уж тонкая палочка. Но все же это сигара – ничто другое.

– Это сигара, – неизвестно чему радуется Мика.

– Точно, но не совсем. Это – бриссаго.

– Бриссаго? Что такое бриссаго?

– Я приучусь различать твой голос, расслышу, замечу его в тиканье телетайпа, в том, как колышется дым от моих сигар из Бриссаго.

Стихи. Мика не сразу понимает, что этот парень читает стихи, хотя она должна была сообразить: воздух над ним сгустился, а за спиной, подобно тюленю или морскому котику, перекатывается со спины на живот огромное закатное солнце.

Такого солнца с земли не увидишь.

– У тебя здорово получается читать стихи.

– Просто стихи хорошие.

Хорошие, и даже чувственные, вот только рифма немножко подкачала, но Мика скорее вырвет себе язык, чем скажет об этом.

– А зачем здесь палочка? – наивно интересуется она, указывая глазами на сигару в руке этого парня.

– Это не палочка. Это травяная лучинка. Прежде чем начать курить, нужно ее вынуть. Это обеспечит хорошую тягу и дым будет проходить свободнее. И не придется откусывать кончик.

Мика не слишком довольна лучинкой и не слишком довольна тем, что этому парню не придется откусывать кончик: тогда бы его губы коснулись сигары, а Мика коснулась бы сигары потом, и это тоже можно было расценивать как опосредованное прикосновение.

– Ну, ты готова к новым ощущениям?.. Еще вчера.

Еще вчера она была готова к ним и еще вчера их испытала: жжение внизу живота, томительная влажность между ног, торчащие соски, – впрочем, к сигаре бриссаго это не имеет никакого отношения.

– Да. Готова.

Мика ждет, что он отдаст сигару ей (галантный Ральф так бы и поступил, бедняжка), но он совсем не торопится сделать это. Сунув благословенную бриссаго в рот, он прикуривает ее от не менее благословенной зажигалки «Зиппо», Мика даже успевает заметить рисунок на ней:

одинокий кактус и койот, воющий на луну.

Сделав глубокую затяжку и выпустив струю дыма, этот парень прикрывает глаза: должно быть, это нечто совершенно потрясающее – сигара бриссаго.

По Микиному телу пробегает дрожь – так ей хочется поскорее завладеть бриссаго. Огненно-коричневый цвет сигары и светлые прожилки на ней сразу же напоминают Мике седло мопеда этого парня – самое потрясающее в мире.

Вряд ли бриссаго пахнет кожей, но Мика может поручиться, что, как и в случае с седлом, над сигарой трудились дети. Долго и тщательно, нежными маленькими пальцами они расправляли табачные листы, а потом скручивали их, – до чего же славно все получилось!

И детский рабский труд здесь ни при чем.

– Теперь ты… – этот парень протягивает сигару Мике: сейчас она коснется губами туго скрученных табачных листов, которых касались его губы – два ганзейских когга, сомкнувшиеся бортами, два норманнских шнеккера, два гокштадских дракара – и это можно будет считать уже не опосредованным прикосновением, а опосредованным поцелуем.

Отчаянно затянувшись и запустив дым в легкие, Мика ожидает естественной и неприятной реакции дистиллированного организма: першения в горле, приступов тошноты, сведенных в судороге конечностей. Но ничего подобного не происходит. Напротив, вкус бриссаго – это как раз то, чего ей страшно не хватало в жизни.

Сладковатый.

Немного тягучий.

Наполненный ароматом магнолий, камелий и глициний. В своей кулинарной практике Мика несколько раз использовала лепестки магнолии и глицинии для приготовления соусов, но истинное значение этих цветов поняла только сейчас.

– Ну как? – интересуется этот парень.

– Потрясающе!

Увлекшись бриссаго, Мика и не заметила, что он придвинулся к ней почти вплотную. Стоит ей протянуть руку, и она может коснуться его лица, на котором нет ни единого волоска, а есть только узкие, вытатуированные полоски, ко-фати, фатина, хику-ату, ваи-о-кена, поэ-поэ, тии-нути-ои, пакека. Еще пара затяжек – и она коснется. Еще три – и она обязательно сделает это.

У Мики кружится голова – не сильно, но приятно. Ей хочется смеяться и плакать одновременно, совершить какую-нибудь вселенскую глупость, отрастить волосы до щиколоток, отрастить крылья, бросить постылую работу в «Ноле» (Мика уже считает ее постылой, ну надо же!), и заняться сигарами, Hechoа тапо, среди детей, утонувших в табачном листе, она будет смотреться довольно забавно.

– Ничего подобного в жизни не испытывала, – Мика еще раз жадно затягивается, сигарное грехопадение успешно завершено. – Лучше только ололюки и аяхуаска.

– И еще пейот, – этот парень пристально смотрит на нее. – Не знал, что ты увлекаешься наркотиками.

– Я соврала, – тут же начинает трусить Мика. – Ничего я про них не знаю, просто слышала эти названия. Не помню от кого… Но бриссаго – это нечто. С сегодняшнего дня буду курить, как ненормальная. И только бриссаго.

– Вряд ли у тебя это получится…

– Почему?

– Бриссаго не продаются в России.

– Что же делать? Я умру без бриссаго. Правда-правда.

– Не волнуйся, я не дам тебе умереть. – Она, Мика, мечтала прикоснуться к нему после нескольких затяжек, но он делает это первым. Этот парень осторожно и совсем не по-родственному гладит Мику по щеке. И нельзя сказать, что он чересчур осмелел или зарвался: он просто берет то, что ему принадлежит по праву. А принадлежит ему все. Если завтра или еще сегодня на том месте, где он прикасался к Микиной коже, вдруг проклюнутся камелии или глицинии, Мика не удивится.