Анна Малышева - Саломея
– Не говорите, мерзость, но… Опыт научил меня тому, что тупые, или, скажем так, редко думающие люди с потрясающим хладнокровием осуществляют такие жестокие действия. Для них это имеет самый приземленный, бытовой характер… Все равно что цыпленка для жарки разделать! Уверен, что Наталья Павловна, как более духовно развитая личность, сама пилку в руки не взяла бы, хотя и руководила сестрой!
Наталья Павловна также настояла на том, чтобы сестра нанесла бездыханному телу удар ножом в область сердца. Так она рассчитывала имитировать убийство, но, зная физиологию лишь приблизительно, указала место неточно. Нож сердца не задел…
Это был только один из фактов, который меня насторожил, когда на второй день после убийства стали поступать отчеты экспертов. Что под убийство маскировали естественную смерть, стало ясно сразу, и я сразу же эти сведения засекретил. Преступник никак не должен был заподозрить, что его выдумка не удалась. Мне нужно было, чтобы он праздновал победу и продолжал расправляться со своей настоящей жертвой… С этой девочкой. Что голову ей подкинули, мне тоже было понятно, потому что не такая она, извините, дура, чтобы хранить подобный предмет, когда ее вот-вот могут обыскать! Голову на квартиру Кириной подруги отвезла все та же Анастасия Петровна, когда после нахождения вами трупа покинула пост, сославшись на сердечный приступ. Для меня, честно говоря, нет ничего удивительного в том, что кто-то из жильцов коммуналки вдруг опознал Михаила. Таких «зорких» свидетелей, которые видели как раз то, что тебе требуется, всегда найдется достаточно… И скольких людей они сажают напрасно, я вам даже передать не могу! Но вернемся к нашим сестрам…
Сестры расправились с телом на квартире у профессора по очень простой причине – соседа снизу в те дни как раз не было дома. Наталья Павловна знала это точно и учла, боясь наделать шума возней в шесть утра. Отделенная голова сразу была упакована и подготовлена для перевозки на квартиру, куда уехала Кира. Далее взялись за транспортировку тела. Сестры совместными усилиями перетащили в соседнюю квартиру труп, завернутый в позаимствованное там же толстое покрывало. Покрывало выбрали за цвет, на котором не видна кровь, и к тому же рассудили, что даже если следствие обнаружит пятна, то не сочтет удивительным то, что убийство было совершено на постели. Сестры не учли только тяжести своей ноши.
Они выронили тело на ковер уже в квартире Киры и окончательно все перепачкали кровью, когда перетаскивали его в ванную комнату. Было ясно, что придется прибираться, и тут Наталья Павловна снова продемонстрировала свой блестящий ум, задала мне новую загадку… Понимаете, я все ломал голову, почему преступник так тщательно убрался, да еще в час, когда весь дом просыпался и он мог привлечь внимание соседей?! Неужели оставил столько отпечатков пальцев, что вынужден был протереть всю мебель в комнате? И почему не тронул ванную, где было найдено тело? Что он пытался скрыть, а что – подсунуть мне? Ведь это была такая же инсценировка, как все, что проделали с телом несчастного профессора. В комнате не нашлось никаких отпечатков вообще или очень старые, смазанные, бесполезные для нас. А вот ванную не убирали, и там обнаружились пальчики Киры и Шапошникова… Значит, преступник шифровал не их… Но кого? Кого? – Следователь погрозил кому-то невидимому, будто продолжая давний спор: – И вот, я догадался! Можете верить или нет, но мне все стало ясно сразу после того, как Шапошников рассказал о двери, соединяющей квартиры! Меня озарило, как профессор проскочил мимо вахтерши, которая с одиннадцати вечера сиднем сидела на посту. Вы спросите, разве он не мог приехать раньше, когда та была в больнице у сына? В том-то и дело, что нет! – И Журбин торжествующе рассмеялся: – Судя по билету, найденному в кармане его пиджака, профессор прибыл в Москву чартерным рейсом, который приземлился в аэропорту в одиннадцать тридцать вечера! Итак, вахтерша должна была его видеть, но не видела… А это значило, что либо милая женщина врет, либо он проник в квартиру иным путем… Каким?! Это я и понял, когда Шапошников рассказал про дверь. И тут же понял еще одно: профессор умер в собственной квартире. Ну, уж об этом, скажете вы, я никак догадаться не мог, это я уже задним числом придумываю! Ан, нет! Я просто понял наконец смысл этой странной уборки после фальшивого убийства!
Он придвинулся к женщине, лицом к лицу, так, что Елену обдало его горячее, пахнущее коньяком дыхание:
– Это была классическая обманка! Они вовсе не затирали чьи-то там отпечатки пальцев, нет! Они просто пытались скрыть, что несчастный профессор той ночью в квартире у Киры не был! Он же не бесплотный дух, должен был оставить отпечатки в комнате, но их – не было! Разве что остались какие-то древние, затертые, запыленные, но они в расчет идти не могли, нужны были свежие… И тогда, чтобы заморочить мне голову, преступник решил уничтожить любые следы человеческого присутствия в комнате. На самом деле прятал он – пустоту. А это, скажу я вам, дело ювелирной сложности и не каждому по силам. Ванную он нам «подарил» во всей неприкосновенности, чтобы было кого сажать – ясно же, что при таком дефиците отпечатков мы будем рады любым… А в себе он был уверен и прятать ему было нечего. После действительно подтвердилось, что сестры орудовали в квартире Киры и прибирались в резиновых перчатках. – Внезапно он раскинул руки, будто собираясь обнять нечто огромное, и молодецки потянувшись, воскликнул:
– Гора с плеч, говорю вам, гора! Жаль, что реки вскрываются, а то бы взял неделю за свой счет и уехал на рыбалку! – И заговорщицки подмигнул Елене: – А как вы ее подцепили с шампунем для ковров, а?! У вас настоящий талант к нашему делу, Елена Дмитриевна, и просто удивлению подобно, что такая женщина сушит свой мозг, продавая какие-то пуговицы… Хотя, кажется, вы уволились? Сейчас без работы?
– Уже нет. – Елена была удивлена тем, как мало ей польстили услышанные похвалы. Она взглянула на часы: – Но опять могу потерять работу, если вы начнете меня вызывать для «важных бесед», как сегодня… У меня начался первый рабочий день, кстати!
– Клянусь, в последний раз беспокоил! – пообещал Журбин, прижав руки к груди. – До свидания, и успехов!
Следователь не поинтересовался, где она теперь работает, и, переступив порог его кабинета, Елена была уверена, что он уже благополучно выбросил из головы все только что произнесенные комплименты и теперь восхищается исключительно собой.
«И его трудно за это винить, – думала женщина, проходя по уже знакомым коридорам, предъявляя пропуск на выходе, отыскивая на забитой стоянке машину. – Он все узнал бы и без моего участия, пусть чуть позже… Паутина была сплетена на совесть, и вот уже в ней дрожат, намертво запутавшись, две крупные мухи… “Паука на жалованье”, как он сам себя называет, ждет награда, и он с чистой совестью может сказать, что справился сам. А мне лучше забыть о том, что творилось в моей жизни последние десять дней, вырвать их из памяти и выбросить, как листы из ежедневника, где записаны уже устаревшие планы и ненужные телефоны. Забыть навсегда!»
Был понедельник, и вечером она приступала к работе в новом отеле, где уже официально числилась помощником администратора. Елена покривила душой, намекая следователю, что тот оторвал ее от работы. Смена начиналась в девять вечера и заканчивалась в девять утра – режим, немыслимый для нее прежде. Но женщине как раз хотелось перевернуть свою жизнь с ног на голову, окружить себя совершенно новыми занятиями и людьми, чтобы не осталось ни времени, ни сил на воспоминания.
В прошлую пятницу, на другой день после решающего объяснения с Натальей Павловной, от нее съехала Кира. Девушка объявила о своем переезде внезапно и почему-то начала оправдываться тонким детским голосом, уверяя, что так будет удобнее для всех и что она отлично устроится у школьной подруги… Елена остановила поток этих не– уклюжих доводов, произнеся одну-единственную фразу:
– Ты теперь взрослый человек, поступай, как считаешь нужным.
Помедлив, девушка, с надеждой глядя ей в глаза, спросила:
– Можно будет как-нибудь вам позвонить?
– Почему же нет? – вопросом ответила Елена.
Кира грустно улыбнулась:
– Когда говорят «почему же нет», это как раз и зна– чит – «нет».
– Я вовсе не это имела в виду. – Поколебавшись, женщина протянула руку и слегка похлопала Киру по плечу. Скупая ласка вызвала неожиданную реакцию. Девушка отвернулась, скрывая слезы.
– Вы единственная по-человечески ко мне отнес– лись, – призналась она на прощание, уложив свои немногочисленные вещи. – Единственная… Со времени маминой смерти.
– Мне кажется, люди относились бы к тебе иначе, если бы ты сама им это позволила. Ты всех отпугиваешь. – Елена говорила мягко, но настойчиво, так, как всегда обращалась к сыну, и эта манера снова себя оправдывала. Кира, почуяв нотацию, не возмутилась, а внимательно слушала. – Ты производишь впечатление человека, который не позволит себя жалеть. А тебе как раз нужна жалость! Ну, кто решится прорываться сквозь эту колючую проволоку? Вокруг мало героев, к сожалению…
