Ночь накануне - Уэнди Уокер
Я говорила себе это, пока друг детства поднимался по лестнице. Яркий дневной свет, ворвавшийся в темное пространство, исчез вместе с Гейбом, едва тот закрыл за собой дверь.
Опекун вернулся днем. Не могу сказать, во сколько это было, ни как долго он ходил по делам. Я уверена лишь в том, что время, проведенное в одиночестве, показалось мне вечностью.
В холодильнике нашлись сэндвичи с арахисовым маслом и мармеладом, размазанными по ломтям белого хлеба. В детстве я поглощала их дюжинами, наедаясь про запас, и мне показалось одновременно милым и пугающим то, что хозяин помнил мои прежние пристрастия и удосужился соорудить бутерброды, заботливо завернув их в целлофановые пакеты. Рядом стояли бутылки с минералкой и крюшоном.
Как он и велел, я воспользовалась ведром, чтобы справить малую нужду, и, вылив его в раковину в подсобке, долго держала под горячей водой. Затем включила холодную и сбрызнула лицо. Я промыла под краном волосы, до сих пор пахнувшие Джонатаном Филдингом, если мне это не мерещилось. Они пропитались одеколоном и потом негодяя, когда тот зарывался в них руками или моя голова прижималась к его груди, а меня тошнило от одного воспоминания о нем.
Он умер? Спрашивала я себя каждую секунду после ухода Гейба.
Когда тот вернулся, свет, пролившийся через открытую дверь и сочившийся сквозь крохотные окошки, был уже не столь ярок, так что по моим предположениям дело близилось к вечеру.
— Какие новости? — атаковала я друга. — Он еще жив?
— Не знаю, — скривился умник. — Но Роузи и Джо держатся великолепно, хотя полиция их не оставила. Мы подождем еще денек, и потом я вывезу тебя из города. Ты поедешь в багажнике и просидишь там, пока мы не найдем безопасного местечка.
— А как насчет Мелиссы? — поинтересовалась я. По словам Гейба, супруга укатила в командировку, но, несомненно, должна вернуться домой на выходных. А на следующее утро наступит суббота, если я еще не потеряла окончательно счет времени.
— Насчет нее не волнуйся. Она уехала по работе и не вернется до нашего отъезда.
— А Роузи… — от одной мысли о разлуке с сестрой я начинаю реветь. — Я не хочу никуда уезжать, Гейб. Не хочу бросать единственное, что осталось в моей жизни!
Он хватает меня за плечи и трясет. Радостное возбуждение на его лице уступает место гневу. Генерал задает трепку своему солдату.
— Я приложил столько усилий, столько раз подвергался опасности и отказался от собственной жизни ради твоего спасения. Ты могла бы проявить хоть чуточку благодарности и делать то, что тебе говорят!
Тогда я замолчала, подавившись собственными слезами и проглотив первобытный животный ужас, охвативший меня целиком.
— Договорились? — спросил меня командир смягчившимся голосом.
Я кивнула.
— Хорошо, Гейб. — Я боялась перечить психу.
— Как только Роузи снова позвонит, мне придется тебя покинуть.
Проходил час за часом — сестра не звонила. Я спрашивала у Гейба, который час, но тот ответил, что мне лучше не знать, чтобы не волноваться.
Он поднялся наверх, чтобы поговорить с Роузи, затем вернулся и велел мне отдыхать и набираться сил. Я снова улеглась и сделала вид, что сплю, хотя постоянно чувствовала на себе взгляд умника, сидящего рядом с моим матрасом.
Следующий звонок раздался после очередного рассвета. Надзиратель, не догадывавшийся о моем обмане, встряхнул меня за грудки и сообщил, что ему пора.
— Не смей соваться наверх, — напомнил мне заговорщик. — И не светись снаружи, если не услышишь троекратного стука с потолка.
— Помню, — буркнула я. Конспиратор вновь и вновь повторял указания, и я не осмеливалась ему возражать. Понятно, я могла ошибаться в своих предположениях насчет Гейба, но, в конце концов, мне придется принять решение, доверившись рассуждениям, которые раз за разом оказывались недостоверными — гарантировано опытом.
А я про себя рассудила, что Гейб рехнулся.
Он ушел во второй раз, а я, услышав хлопок дверцы и шуршание шин, забралась на старый сундук, выглянула в крохотное оконце, выходящее на улицу, и смотрела, как его машина исчезает между деревьев подъездной аллеи и направляется по переулку Оленьих холмов к вершине горки.
Тогда я слезла со своей опоры и взбежала по лестнице к двери. Не зная, куда идти, я собиралась разыскать сумочку Роузи со своим телефоном, попытаться зарядить его и позвонить сестре. Либо найти городской телефон или компьютер в доме. У меня был вариант просто бежать подальше от жилища чокнутого сквозь подлесок в глубину заповедника. Там мне известен каждый клочок земли, и я смогла бы скрываться до тех пор, пока не выяснится, что происходит.
Сходя с ума от страха, я взлетела на верхнюю ступеньку лестницы, нашарила ручку и повернула, но дверь не открывалась. Я пыталась крутить ее то в одну, то в другую сторону, но ничего не вышло. Замок был заперт снаружи. Тогда я изо всех сил потянула ее на себя, надеясь, что язычок замка проломит старую древесину и дверь откроется. Однако папаша Гейба установил ее на совесть. К тому же, когда мы заходили в подвал, я заметила тяжеленный засов. Я не помнила, слышала ли его лязг после ухода Гейба, но времени предаваться воспоминаниям не было.
Я вернулась, сбежав вниз по лестнице, и устремилась за дверь подсобки, мимо водонагревателя и холодильника в дальний угол, где бетонные ступеньки вели к тяжелым ставням квадратного потолочного люка. Открыв задвижку, я надавила на нижнюю створку. В детстве мне тысячи раз доводилось вылезать из этих воротец, и с тех пор их конструкция ничуть не изменилась. Крышка сдвинулась не больше, чем на дюйм, а через образовавшуюся щель виднелись звенья железной цепи, блокировавшей снаружи и этот выход.
От разочарования я закричала в голос. Раз, потом другой. Согнулась и заорала снова, молотя кулаками по бедрам. Других путей эвакуации не предусматривалось. Окна не открывались и были настолько узкими, что в них не пролез бы и ребенок. Существовало лишь два выхода подвала, и оба оказались запертыми.
Гейб вовсе не спасал меня от полиции и обвинения в преступлениях, которых я не совершала. Я стала узницей, а он — моим тюремщиком.
Я занялась поисками, собираясь обшаривать каждый дюйм подвала, пока не найду инструмента, которым можно перерубить цепь или снести дверь. Начав с угла с матрасом, я продвигалась дальше, открывая коробки с достопамятным хламом: одеждой миссис Уоллис, фотографиями в рамках. На самом верху красовался снимок
