Ирвин Уоллес - Семь минут
Наконец Майк увидел своего врага. Сейчас, как в далекой юности, он был напуган. Пойдет ли он дальше по этой пустынной дороге, зная, что больше никогда не удастся оглянуться назад?
Майк пристально посмотрел на Фей Осборн, на ее уверенное и хладнокровное лицо и вспомнил приказ ее отца не вызывать в свидетели Изабель Воглер. Уиллард Осборн II был уверен в благоразумии Майка Барретта, а дочь обещала ему, что проблем не будет.
— Но проблема существует, Фей, — возразил Майк Барретт и, как Старый Мореход, пошел не оглядываясь назад. — Потому что Изабель Воглер выступит в суде в качестве свидетельницы.
Казалось, маска на лице Фей Осборн вдруг дала трещину.
— Майк, ты еще можешь шутить после всего того, что я тебе рассказала? Отец заявил, что об этом не может быть и речи. Он не потерпит этого.
— Зато я потерплю.
Напускное хладнокровие Фей сменилось открытым недоверием.
— Ты меня дразнишь? Если ты шутишь, то это жестокая шутка, но я тебя прощаю. Дело очень серьезное, Майк.
— Поэтому я и отношусь к нему серьезно.
— Майк, у тебя уже есть десяток свидетелей, и больше тебе никто не нужен. Ты сам говорил. Почему ты так стремишься насолить отцу и уничтожить мистера Гриффита? Ведьма Воглер не заслуживает этого.
— Но истина заслуживает, особенно в этом деле.
— Опять это дело, — в бессильном гневе повторила Фей Осборн. — Мне до чертиков надоело это дело, эта книга, мне невыносимо видеть, во что ты превратился. Я очутилась между двух огней и стала на твою сторону, хотя знала, что не права. Но я хотела помочь тебе. Поэтому и уговорила отца оставить для тебя место вице-президента вакантным и разрешить тебе вернуть долг старому другу и защитить его книгу. Сейчас я жалею, что сделала это. Я помогала тебе, а ты все глубже увязал в грязи. Надо было с самого начала запретить тебе участвовать в этом кошмарном процессе, согласиться с отцом, и тогда мы все были бы счастливы. Но время еще есть. Я места себе не нахожу, я должна помочь тебе по-настоящему. Майк, пожалуйста, сделай то, что я прошу. Не дай этой женщине оклеветать Фрэнка Гриффита. Откажись от Изабель Воглер, и я тебе обещаю, что твои отношения с папой не пострадают.
Майк продолжал пристально смотреть на нее. Потом заговорил, тщательно подбирая слова:
— Я ценю все, что ты готова сделать ради меня, Фей. Я ценю чувства, которые заставляют твоего отца просить меня не трогать Гриффита. Но боюсь, он ошибается… Я даже уверен в этом, и, поверь мне, ты тоже ошибаешься. Я не собираюсь отворачиваться от истины ради того, чтобы двум друзьям и коллегам жилось тихо и удобно, и я не намерен участвовать в заговоре против свободы слова.
— Терпеть не могу, когда ты говоришь как бойскаут, который хочет получить грамоту! — гневно воскликнула Фей. Ее щеки покраснели. — Мне не нравится, как ты язвишь по адресу моего отца и мистера Гриффита.
— Дочерние чувства — твое личное дело, Фей.
— Но что отец подумает о тебе, когда я перестану тебя защищать? Я умываю руки, Майк. Ты уже вырос из бойскаутского возраста, пора готовиться жить в мире взрослых. Если ты не знаешь этого мира, я тебе кое-что скажу, потому что ты сам вынудил меня быть грубой. Я сейчас скажу тебе то, чего не хотела говорить, то, что отец сказал мне сегодня вечером.
— Пощади меня, Фей.
— Я не собираюсь щадить тебя. Отец сказал, что если ты откажешься проявить благоразумие, то вряд ли сможешь работать в «Осборн энтерпрайсиз». — Она сделала многозначительную паузу. — На этот раз, Майк, я согласна с отцом.
Страх прошел, и он почувствовал, что враг остался далеко позади.
— Может, я вообще не тот человек, который должен работать в «Осборн энтерпрайсиз», — спокойно ответил он.
— Майк, ты хоть понимаешь, что сейчас говоришь и делаешь? Если ты настолько упрям, что откажешь в просьбе отцу и отвергнешь его предложение, значит, ты отказываешься и от меня. Ты делаешь наши отношения и наше совместное будущее невозможным. Если ты намерен отклонить просьбу отца и мистера Гриффита, я, пожалуй, сразу предупрежу тебя: я — тоже часть сделки. И не смогу стать тебе спутницей жизни.
— Я всегда полагал, что моей спутницей будет женщина, а не ее отец.
— Я серьезно, Майк.
— Мне жаль, Фей.
— Значит, ты отказываешься? Ты передумал?
— Я отказываюсь подчиниться принуждению. Если я сдамся сейчас и пожертвую своей независимостью, своим правом думать и действовать, как считаю нужным, если я сейчас пойду на уступки, чтобы ублажить Фей и ее отца, так будет продолжаться всю жизнь. Не очень-то завидная доля для мужчины, ты не находишь?
— Для мужчины? — Лицо Фей побелело. — Ты считаешь себя мужчиной? Да ты же ведешь себя как последний дурак, как глупый ребенок. Если бы ты знал, как упал в моих глазах. Но я все равно не могу поверить, что ты готов отказаться от всего, чтобы защищать свой жалкий домик из грязи и непристойностей. Уму непостижимо.
— Тебе лучше понять это, потому что так оно и будет. Я не могу согласиться на твои условия, Фей.
— Ты дурак. — Фей Осборн взяла перчатки и сумочку. — Если ты порвал с моим отцом, то я порываю с тобой. И знаешь, тебе никогда не выиграть процесс. Ты останешься ни с чем. Ты так и будешь до конца жизни ходить в неудачниках, потому что, когда тебе представился шанс, у тебя не хватило смелости мыслить и действовать так, как подобает взрослому. Раньше я не замечала, но сейчас вижу, что ты человек второго сорта, Майк, а я привыкла ко всему первосортному. — Она встала, но не сразу отошла от столика. — Я ухожу, Майк, и знай, что ухожу навсегда. Если хочешь, я могу дать тебе последний шанс. Я не уверена, что прощу тебя, но это возможно. Ты хочешь сказать еще что-нибудь?
Он привстал и шутливо поклонился:
— Дорогая, у защиты нет вопросов.
— Иди к черту!
После ухода Фей Осборн Майк заказал на дорожку еще один коктейль, оплатил счет и понял, что впервые обрел настоящую свободу. Только теперь он почувствовал облегчение. Он без сожаления расстался с Фей. В отношении «Осборн энтерпрайсиз» такой уверенности не было, а ближайшее будущее виделось ему весьма туманным, но в одном Майк Барретт был убежден на все сто процентов: он поборол страх.
Он оглянулся назад.
Враг исчез.
Он был готов лететь в Нью-Йорк. Он был готов встретиться со своим будущим лицом к лицу, что бы оно ему ни сулило.
6
Только под сенью гигантских небоскребов на Пятой авеню, останавливаясь на каждом шагу и получая со всех сторон тычки, Майк Барретт окончательно осознал, что произошло с ним вчера вечером.
Эмерсон никогда не видел ни небоскребов, ни мчащихся на бешеной скорости такси, ни оставляющих за собой черный шлейф автобусов, ни огромных ревущих грузовиков, ни вечно спешащей толпы на улицах, но описал это явление. Большие города всегда несут в себе противоречие, а такой город, как Нью-Йорк, отнимает у человека здравый рассудок. На Пятой авеню Нью-Йорк забрал здравый рассудок у Майка Барретта.
А Манхэттен дал ему пинка под зад и направил в сторону Пятьдесят пятой улицы, заставляя все время ускорять шаг. Его чувства обострились, и он ощутил прилив сил от важности предстоящей миссии.
Всю долгую и темную ночь, сидя в кресле самолета, летящего из Лос-Анджелеса в Нью-Йорк, старый город неудачников, он думал об отношениях с Фей и Уиллардом Осборном II и спрашивал себя, не поторопился ли он? Конечно, вывеска «Адвокатская фирма Зелкина и Барретта» выглядела неплохо, но будущее окутывал густой туман, сквозь который не просматривалось даже солнечное завтра.
Барретт нутром чуял, что Фей не подходит ему, во всяком случае, не очень подходит, но с ней были связаны приятные волнения, веселье и блеск. Само ее присутствие льстило Барретту. Он привык к ней, к розовому раю, который она олицетворяла собой. И вот сейчас Фей ушла, а у него не нашлось лекарства от одиночества. В самолете он, конечно, вспомнил о Мэгги Рассел, с наслаждением представлял себе девушку, но не сумел закрепить и удержать ее образ. Непостоянная и изменчивая Мэгги Рассел отказывалась присоединиться к нему и все время возвращалась в стан врага, а ему путь туда был заказан. В конце концов Барретт решил уснуть, чтобы прогнать беспокойные образы и мысли.
Всю дорогу из аэропорта Кеннеди до отеля «Плаза» Барретт продремал в такси, и даже просыпающийся Нью-Йорк не ободрил его. Он поднялся на лифте в свой номер на седьмом этаже, разделся, завел будильник и рухнул в постель, как бревно. Может, будильник и звенел, а может, Барретт просто забыл завести его, но он проспал. Он собирался вздремнуть часок и приехать в магазин Олина Адамса к девяти, но проснулся лишь в начале одиннадцатого.
Принимая душ, Майк Барретт успокаивал себя и говорил, что спешить некуда. Он уже купил письма Джадвея и мог не торопясь прочитать их в самолете на обратном пути. Ему только хотелось поскорее вернуться на поле боя, чтобы хватило времени встретиться с Изабель Воглер и посовещаться с Эйбом Зелкином в последний раз перед понедельником, когда судья Апшо и судебный пристав объявят об открытии процесса. Его утешало то, что, возвращаясь на запад, он вернет три потерянных часа.
