Счастливая земля - Лукаш Орбитовский
3
С того памятного лета я не покидал Рыкусмыку. И хотел, чтобы так оно и оставалось. Вильчур настаивал, чтобы я вел машину по дороге в Легницу. Я не умел. В итоге, весь дрожа, он уселся за руль. Мы проезжали невысокие дома, кресты, свалившиеся на оградки, и фигурки святых на белых постаментах. Вильчура сотрясали судороги, и я боялся, что он нас угробит.
Легница оказалась больше, чем в моих воспоминаниях, полной высоких рыжих домов и людей, что заказывали в заведениях кофе, а не мороженое в вафельных стаканчиках. В участке мы провели долгие часы. Вильчур исчез в одном из кабинетов, мне пришлось ждать. Меня вызвали в другой. Лысый полицейский долго выспрашивал, что я видел, и мне пришлось повторять одно и то же несколько раз. Я притворился еще более глупым, чем на самом деле.
Комиссариат здесь был больше и лучше устроенным, чем наш в Рыкусмыку, полицейские казались выше и лучше обученными. Тот, что со мной разговаривал, подбирал слова осторожно, словно не хотел меня обидеть. Я потратил довольно много времени, чтоб прочитать собственные показания. Подписался, и мне пришлось ждать снаружи, потому что Вильчура повезли в больницу. Я бродил по городу и в конце концов пошел на маршрутку.
Легница напоминает Рыкусмыку, который смог – дома с расширяющимися арками точно такие же, а башни церквей смыкаются под небом, словно ладони в молитве.
Я забрел на вокзал, где увидел призрак Сикорки. Он был старше, чем в тот день, когда мы попрощались, и очень исхудавшим. У него были белые глаза, и он на ощупь искал дорогу между стеной и человеком. Я понял, что он вернулся в подземелья и ищет дорогу к солнцу. В испуге я пустился бежать. Опрокидывал урны и лотки с дешевыми книгами, а под конец опрокинул Вильчура, что пришел меня искать.
Он встряхнул меня и спросил, что случилось. Казался серьезно озабоченным. Я ответил, что всего этого для меня многовато и что я почувствовал себя плохо. Вильчур нахмурился, но на обратной дороге хорошее настроение к нему вернулось. Он все время повторял, что мы уделали Кроньчака с концами и что он уже не встанет. Он не слышал моих показаний, но был уверен, что я отлично справился. Может быть, он был и прав. Хлопал меня по плечу, хотя и знал, что я этого не люблю.
Сказал, что хочет теперь меня отблагодарить и покажет кое-что особенное. Место, куда еще никого не водил. Я был уверен, что он имеет в виду свое жилище, но речь шла не о нем.
4
Клуб для бизнесменов «Пандора» работал с середины девяностых. Когда-то здесь была сельская железнодорожная станция. Уцелело лишь это здание, теперь выкрашенное в темно-розовый, и кусочек путей, ведущих в никуда. Когда-то город был далеко. Новые районы подошли почти к самой вывеске с полуголыми счастливыми девушками. Когда-то подростки из «Крестового похода молодых» торчали в засаде в ближайших кустах и фотографировали всех, кто входил в «Пандору». Кусты вырубили, малолетних крестоносцев побили, фотоаппараты поразбивали, на том все и кончилось. Мужчины из Рыкусмыку по-прежнему ездили в Легницу, Легница слеталась в «Пандору», а молодежь из «Крестового похода» облепляла стены обоих городов фотографиями абортированных плодов.
Мы уселись в ложе на возвышении, Вильчур заказал напитки. Огни скользили по блестящему полу, девушки у бара выгибали нагие и жалкие задницы. Брюнетка с ореховыми сосками повисла на шесте головой вниз и раскинула ноги рогаткой. У остальных столиков сидели водители. Пьяный немец стучал по бедрам раскрытыми ладонями, а Вильчур сказал, что сегодня мы будем праздновать. Пора забыть о горестях, кричал он и пил «Джек Дэниелс» со льдом. Я лишь пригубливал. Девушки улыбались ему как старому знакомому.
На мой взгляд, музыка была слишком громкой, чтобы разговаривать. Вильчур пил и смеялся все громче, а под конец приобнял меня:
– Знаешь, за что я люблю тебя, Шимек? За то, что ты единственный не меняешься и ничего не хочешь. Но это уже задалбывает. Я все жду, когда уже ты начнешь чего-нибудь требовать. А ты все нет и нет. Мужик, ну так нельзя! Надо чего-нибудь хотеть. Ну, сказал бы ты уже наконец. – Махнул на зал и грустные задницы: – Что хочешь, будет твое.
Я чуть подумал и сказал, что хотел бы знать, откуда у него столько денег. Он перестал улыбаться и выпил еще.
– Это не просьба.
– А что же это тогда такое?
Я представил себе Вильчура танцующим перед быком в подземельях. Кого ты пожертвовал? Вильчур махнул рукой и отстранился. Отвернулся от задниц и рассказал, что с ним случилось. Когда закончил, явно ждал, что я что-нибудь скажу. Как будто бы мы вообще были не знакомы. Потом он засмеялся и сказал, что мои желания скучные, так что ему придется меня выручать.
Очень загорелая девушка отвела меня за занавесь, в красноватое помещение. Зазвучала музыка, то есть шум. Девушка терлась об меня, лизала свои пальцы и ласкала смеющиеся груди. Присела на табурет и откинулась назад, открыв мне темно-розовые лепестки и щель, сухую, как прожаренная солнцем раковина на песке. За нами присматривал крепкий охранник. Вильчур подошел к нему, поговорил и оттащил в сторону. Скрежет нарастал.
Я испугался, что сделаю девушке что-нибудь нехорошее. Та сладким голосом спрашивала, что это я такой напряженный. Стянула с меня рубашку. Не сумела скрыть разочарования при виде моего худого тела. Сразу же начала расстегивать штаны. Что-то сжималось у меня там между ногами, поэтому я выбежал. Полуголым пробился через клуб, сопровождаемый удивленными взглядами и гоготом немца, который хотел бы получить то же, что я, но не мог.
Вильчур вынырнул почти тут же, нес мою рубашку. Я сказал, что это из-за Теклы.
Слишком мало времени прошло.
– И еще одно. Ты хотел мое желание, так ты его получишь.
– Я получил. Рассказал тебе свою историю.
– В таком случае я хочу еще одно. Имею право. Пообещай мне, что забетонируешь подземелья замка. Если твоя история правда, то ты именно так и сделаешь.
Пьяный Вильчур сел за руль.
– Хорошо, – сказал он.
Это был наш последний разговор.
5
– Будь по-твоему. Так, коротко говоря, что? Ты сейчас можешь подумать, что я хороший человек, то это ни хера не так, Шимек. Ни хе-ра. Я в Берлине делал то же, что и тут, только круче. Началось с мелких услуг, чуть пришел в себя, как уже ноги ломаю. И вышло так, что этим не обойтись. Кореша спрашивают: стрелять умеешь? Ну, всяко умею. Что еще было отвечать. Сказали, о ком речь. Один там, богаче епископа. Я туда пробрался. Он один был, у себя. Только я не мог, понимаешь? Сидел он передо мной на своей сраной инвалидской коляске, а я не смог на спуск нажать. А должен был. Он просил этого не делать, ему и так жизни мало осталось. «Не забирай у меня последних недель», – так просил. Оказалось, что я много чего умею делать, только человека убить не умею. Я когда до того об этом думал, то, клянусь тебе, уверен был, что бах-бах – и обратно с легким сердцем. О нет, Шимек. Ну и вот, оставляю деда живым. И к себе на хату, хватаю, что могу, и сматываюсь с этого Берлина от недавних коллег. И даже до вокзала не добрался. Пришли трое, сунули меня в багажник, ну, думаю, парень, зашибись ты устроился. Прикопают меня в лесу, и все дела. А тут сюрприз. Сунули меня в подвал. Я тебе честно скажу, обосрался. Не знаю, сколько я там просидел.
