Екатерина Лесина - Браслет из города ацтеков
Ягуар смотрел на солнце. Солнце смотрело на него. Оно видело сомнения и боль. Оно выжигало их, расплавляя душу, как некогда плавило золото. И раскаленный металл тек по жилам. Иссыхала кожа. Обугливались мышцы. И кости становились тленом.
– Сделай, – велело Солнце, становясь богом.
– Сделаю, – ответил воин-Ягуар.
Перед ним снова лежали серые камни проклятого города. Плененный джунглями, он сохранил прежние красоту и величие. Прорываясь сквозь путы-лианы, тянулась к небесам башня, в основании которой нашли покой двое. Незыблема стояла пирамида, и тайник рядом с нею хранил еще двоих, отдавших сердца Уицилопочтли. Утонули в одичавшей зелени дома, но древние духи, выбравшись из них, сели на крыши. Они смотрели на Ягуара, последнего из воинов.
Они ждали крови.
– Не для вас! – он занес тяжелый жреческий нож из черного обсидиана, привычно немея от восторга и ужаса.
Ему ли, воину, дозволено нарушить заведенный порядок.
Духи ухмылялись.
Рука нашла пластину, и гравированный ягуар царапнул палец, отворяя кровь.
Духи Ушмаля взвыли.
– Скорей! Скорей! – торопили они, кружась в воздухе. И громко хлопали прозрачные крыла, порождая порывы ветра. Он катился на Ягуара, сбивая с ног и выворачивая руку с зажатым в ней ножом.
– Скорей! – велело Солнце и плеснуло светом, изгоняя тени.
– Скорей, – сказал человек, лежавший на черном камне-темалакатле.
Ягуар начал движение, сопровождая которое с губ срывались слова древнего заклятья, и удар был точен. Но вместо того, чтобы войти в плоть, лезвие разлетелось на осколки. Из груди выбралась птица-колибри, златоперая, синеглазая.
Она смотрела на Ягуара с упреком и жалостью.
– Кто ты? – спросил он.
– А кто ты? – задала ответный вопрос птица. И Ягуар узнал голос.
– Ты снова пришла помешать мне?
– Я снова пришла тебе помочь.
– Как?
– Ты все неправильно делаешь…
…вены надо резать вдоль, а не поперек… это из другого мира, которому нет места в прошлом.
– …нельзя убить боль, вырезав чужое сердце, – сказала колибри. – Она в твоем живет.
Птица взмахнула крылами, и мир завертелся. Солнце закричало, страшно, немо. Его крик содрал истлевшую плоть, очистив кости, и лишь сердце Ягуара продолжало биться в грудной клетке.
Он ошибся!
Он выбрал не ту жертву!
Злые духи Ушмаля хохотали.
Лиска очнулась от холода. Ей в жизни не бывало настолько холодно. Посиневшие пальцы казались льдинками, и Лиска, еще не вспомнив, где находится, прижала их к губам. Она часто дышала, пытаясь отогреться. Тепло уходило.
Он ударил! Он не позволил подойти и ударил… след от удара пульсировал на виске, но Лиска вяло подумала про то, что ей полагалось бы умереть, но она жива.
Зачем?
Она открыла глаза. Солнце куталось в розовую шаль предрассветного тумана. Солнце казалось живым. Еще немного, и Лиска увидит его лицо, но свет ослеплял, и из глаз катились слезы.
Осознав собственную никчемность, Лиска отвернулась.
Теперь в поле ее зрения появились люди. Один лежал, и руки его были спрятаны под спину, отчего тело выгибалась. Белая рубашка была расстегнута, но белая кожа сливалась с тканью. Человек находился в сознании, но он не делал попыток вырваться.
Второй возвышался над жертвой. Лиска видела его смутно, как будто он, такой огромный, и не человек вовсе, но оживший призрак. Зато нож в его руке был материален.
Сталь тускло поблескивала.
Человек опустился на колени и поднял руки, метя в одному ему видимую точку на впалом животе лежащего. Поднял руки и застыл.
Лиска села.
Голова кружилась, и сильно, но это перестало быть важным, как и вообще все, кроме двоих, находившихся так близко и так далеко. Встав на колени, Лиска поползла. Быстро. И еще быстрее.
Она успела. Человек-статуя, чья спина была изрисована шрамами, а на груди лежала знакомая пластина с ликом зверя, по-прежнему был недвижим. Он часто дышал, и Лиска видела, как ходят ребра, накачивая легкие воздухом, как дергается кадык и нервно пульсирует жила на виске. Она вцепилась в руки, попытавшись оттянуть лезвие. Не вышло. Пальцы держали крепко.
Тогда она принялась разжимать эти пальцы, тугие, сведенные судорогой.
– Не стоит, – сказал лежащий.
Он наблюдал за Лиской с интересом, но по-прежнему не пытался встать и помочь.
– Нет, – Лиска почти разжала одну руку, и теперь, зажав клинок между ладонями, расшатывала его, пытаясь выдернуть рукоять, как выдергивают из десны молочный зуб. Когда она почти уже достала нож, Иван ожил, вскочил и оттолкнул Лиску.
Он сильный, и Лиска покатилась кувырком по крыше.
– Я ошибся, – сказал Иван, разглядывая нож в руке. – Я ошибся!
Он повторял и повторял это, отступая к краю крыши.
– Стой! – Лиска кинулась к нему, но он выставил руку, заставляя ее остановиться.
– Я принес не ту жертву.
Солнечный шар налился тяжелым сытым багрянцем. И свет его тоже был красен.
– Не надо жертв, – Лиска потерла онемевшую щеку ледяной ладонью. – Не надо, пожалуйста…
– Они смеются. Они обманули меня.
– Кто? – Лискины пальцы схватили за основание клинка и потянули.
– Злые духи Ушмаля.
– Их нет здесь.
– Есть.
Упрямый. Но не отталкивает, напротив, положил руку на плечо, притянул к себе, обнял и коснулся губами волос.
– Это они требовали крови… это они говорили мне… говорили нам… а все закончилось еще тогда.
– Для них, не для тебя. Отдай нож. Отпусти. Уходи, пока здесь никого нет… они тебя не найдут. Ты спрячешься и…
Дверь открылась с грохотом. Заорали:
– Стой! Отпусти ее!
– Отдай, – шептала Лиска, вцепившись в нож.
Тело человека напряглось, он снова соскальзывал в безумие, и тени рассвета разрисовывали кожу пятнами, как будто он и вправду собирался превратиться в зверя. Зарычал. Вцепился в шею, разворачивая. Лискины пальцы соскользнули с лезвия. Полоснул огнем порез. Кровь закапала на черный битум.
– Отпусти! – это кричал не Вась-Вася, другой, незнакомый Лиске человек. Он надвигался медленно и неотвратимо, как ледокол на ледяное поле. И пистолет в его руках приковал взгляд.
Лиска теперь видела только его.
Черный глаз, из которого выскочит пуля. И попадет в Лиску. Или в того, кто пытается спрятаться за нею. Он же болен. Он не понимает, что творит.
Коснувшись пальцев, ломавших ее плечо, Лиска мягко сказала:
– Все будет хорошо. Отпусти меня и брось нож. Они ничего тебе не сделают.
Молчание. Дыхание. Горячее и даже горячечное. А Лиске не страшно. Она знает: Иван не причинит ей вреда. И вообще нельзя было бросать его в тот раз.
Все сложилось бы иначе.
– Прости меня, – сказал кто-то, и Лиску толкнули. Она опять бы упала, если бы не Вась-Вася, который успел подхватить, обнять и перетянуть, заслоняя ото всех.
А следом громыхнуло два выстрела.
Лиска закричала.
Эта жертва была правильной.
Кровь на руках Ягуара казалась черной и густой. Духи Ушмаля пили ее и, напившись, падали, чтобы умереть. Их бесплотные тела сгорали, и с каждым Ягуару становилось легче.
Он снова был.
И мог дышать.
Солнце ласкало, нежно, как мама. Дядя Паша, наверное, рассердится. Не за то, что убил, но потому, что в туалете. Он же профессор, и такая вот нелепая смерть.
– Трус ты, Ванька, – скажет он, а потом простит, потому что мертвые с мертвыми всегда договорятся.
Так даже лучше. Ягуар все равно не смог бы жить дальше. Его пытаются спасти. Суетятся. Чьи-то руки затыкают рану. Кто-то говорит:
– Это была самооборона.
И кто-то подтверждает:
– Это была самооборона.
Ну да. При Ягуаре был пистолет. И если все, собравшиеся на крыше под милостивым взором возродившегося солнца, договорятся, то все пройдет гладко.
Кому надо разбираться в смерти такого ублюдка, как он?
– Дурачок ты неприкаянный, – сказала Танюша, протягивая руку. – Зачем же ты себя так мучил?
– Не знаю.
На ней было белое платье, то самое, которое Егорка выбрал для похорон. И мама, молодая, красивая, как на старом снимке, смотрела на них и радовалась. Дядя Паша покачал головой, но потом тоже улыбнулся и сказал:
– Хорошо, что все закончилось.
– А Егор?
Он не может уйти, не узнав, что будет с Егором. И Светочка ясная, словно и вправду из света сложенная, заверила:
– Егор поправится.
Ее ладошка стерла черное пятно на щеке Ягуара.
– И спасибо, что ты хорошо заботился о них.
Ягуар поцеловал эту руку, и Светочка рассмеялась. И остальные тоже смеялись над ним, таким нелепым.
– Идем, – сказала мама.
– Я не могу. Я убийца.
Он так долго шел по пути солнца, а вышло – пришел во тьму. Но это хорошо, что тот, как бы он ни звался, кто правит миром, позволил свидеться. Ему будет легче.
– Идем, – повторила мама, протягивая руку. – Месть для живых. Все будет хорошо.
Ягуар попытался оглянуться, однако свет был повсюду. Свет стер его.
А вот это уже было правильно.
