Эмиль Габорио - Дело вдовы Леруж
— Проще будет самому поехать к Ноэлю, — заключил граф.
— Так едемте, сударь.
— Понимаете, дорогое дитя, — нерешительно промолвил старый аристократ, — я не знаю, могу ли, имею ли право взять вас с собой. Приличия…
— При чем здесь приличия, сударь? — запротестовала Клер. — Ради Альбера и с вами я могу поехать куда угодно. Разве я обязана давать кому-то объяснения? Пошлите только м-ль Шмидт предупредить бабушку, и пусть она вернется сюда и ждет нашего возвращения. Я готова, сударь.
— Что ж, едем, — ответил граф и, дернув изо всех сил за сонетку, крикнул: — Экипаж!
Когда они спускались с крыльца, граф настоял, чтобы Клер оперлась на его руку. В нем ожил галантный и изящный приближенный графа д'Артуа. [27]
— Благодаря вам я сбросил два десятка лет, — сказал он, — и будет справедливо, если я окажу вам знак уважения, принятый в пору моей молодости, которую вы мне возвратили.
Чуть только Клер уселась в карету, он приказал кучеру:
— На улицу Сен-Лазар и побыстрей!
Когда граф приказывал «и побыстрей!», прохожим следовало убираться с дороги. К счастью, кучер был опытный, и обошлось без несчастных случаев.
Привратник объяснил, как найти квартиру г-жи Жерди.
Граф поднимался медленно, держась за перила, на каждой площадке останавливался, чтобы отдышаться. Он шел на свиданье к ней! Сердце у него сжимало, как тисками.
— Могу я повидать господина Ноэля Жерди? — осведомился он у служанки.
— Адвокат только что вышел. Он не сказал, куда идет, но обещал вернуться не позже, чем через полчаса.
— Мы подождем его, — бросил граф.
Он шагнул через порог, и служанке пришлось посторониться, чтобы пропустить его и м-ль д'Арланж.
Ноэль строго запретил принимать кого бы то ни было, но у графа де Коммарена был такой внушительный вид, что служанка тут же забыла обо всех запретах.
В гостиной, куда она проводила графа и м-ль д'Арланж, находились три человека. То были приходский кюре, врач и высокий мужчина, офицер ордена Почетного легиона, чья выправка и манера держаться выдавали в нем старого солдата.
Они беседовали, стоя у камина, и появление незнакомцев, похоже, удивило их.
Поклонившись в ответ на приветствие г-на де Коммарена и Клер, они обменялись вопросительными взглядами, словно советуясь, как поступить. Однако их колебания длились недолго.
Военный взял стул и придвинул его м-ль д'Арланж.
Граф понял, что он здесь лишний. Придется, видимо, представиться и объяснить причину визита.
— Господа, прошу извинить меня за вторжение. Я не думал, что помешаю вам, когда просил разрешения подождать Ноэля, с которым мне крайне необходимо увидеться. Я — граф де Коммарен.
Услыхав эту фамилию, отставной военный отпустил стул, за спинку которого еще держался, и выпрямился. Глаза его гневно сверкнули, и он сжал кулаки. Он уже намеревался что-то сказать, но удержался и, наклонив голову, отступил к окну.
Ни граф, ни двое остальных мужчин не заметили этой вспышки, но она не ускользнула от внимания Клер.
И пока Клер, изрядно озадаченная, усаживалась, граф, тоже весьма смущенный своим вторжением, подошел к священнику и тихо спросил:
— Простите, господин аббат, каково состояние госпожи Жерди?
Доктор, обладавший чутким слухом, услышал вопрос и тут же подошел к ним. Ему было лестно поговорить с таким, можно сказать, знаменитым человеком, как граф де Коммарен, и вообще познакомиться с ним.
— Надо полагать, господин граф, до утра она не доживет, — сообщил он.
Граф сжал руками виски, словно ощутив боль. Он не решался продолжать расспросы. И все же после секунды молчания негромко произнес:
— Она в сознании?
— Нет, сударь. По сравнению со вчерашним вечером в ее состоянии произошли большие перемены. Всю ночь она была сильно возбуждена, временами начинала бредить. С час назад появилась надежда, что она придет в себя, и мы послали за господином кюре.
— К несчастью, напрасно, — заметил священник. — Она все так же без сознания. Бедная женщина! Я уже лет десять знаю ее и почти каждую неделю заходил к ней. Благороднейшее сердце!
— Она должна ужасно страдать, — сказал доктор.
И почти тотчас же, как бы в подтверждение его слов, из соседней комнаты, дверь в которую была приотворена, донеслись приглушенные крики.
— Слышите? — весь дрожа, спросил граф.
Клер ничего не поняла в этой странной сцене. Ее угнетали мрачные предчувствия, ей казалось, будто она окунулась в атмосферу несчастья. Она испытывала страх. Девушка встала и подошла к графу.
— Она там? — спросил г-н де Коммарен.
— Да, сударь, — резко ответил старик военный, который тоже присоединился к беседующим.
В другое время граф несомненно обратил бы внимание на тон офицера и почувствовал бы себя задетым. Но сейчас он даже не взглянул на него. Он ничего не замечал. Ведь совсем рядом была она. Мыслями г-н де Коммарен витал в прошлом. Ему казалось, что только вчера он навсегда ушел от нее.
— Мне хотелось бы взглянуть на нее, — с какой-то робостью попросил он.
— Это невозможно, — отрезал военный.
— Почему? — растерянно спросил граф.
— Господин де Коммарен, позвольте ей хотя бы умереть спокойно, отвечал тот.
Граф отшатнулся, словно на него замахнулись. Он встретился взглядом со старым солдатом и опустил глаза, будто подсудимый перед судьей.
— Отчего же, я думаю, что господин граф может войти к госпоже Жерди, вмешался врач, который предпочитал ничего не замечать. — Вероятней всего, она и не увидит его, но даже если…
— Да, она ничего не увидит, — подтвердил священник. — Я только что обращался к ней, брал ее за руку, но она даже не почувствовала.
Старик военный задумался и наконец сказал графу:
— Что ж, войдите. Может быть, такова воля божья.
Граф покачнулся. Доктор хотел его поддержать, но граф мягко отвел его руку.
Врач и священник вошли следом за ним, а Клер и отставной военный остались в дверях, которые находились как раз напротив кровати.
Граф сделал несколько шагов, но вынужден был остановиться. Он хотел, но не мог подойти к постели.
Неужели эта умирающая — Валери?
Увядшее, искаженное лицо ничем не напоминало прекрасную, обожаемую Валери его юности. Он не узнавал ее.
Зато она узнала, верней, угадала, почувствовала его. Словно гальванизированная какой-то сверхъестественной силой, она приподнялась, и граф увидел ее исхудавшие руки и плечи. Яростным движением она смахнула с головы компресс из колотого льда, откинула назад все еще густые волосы, влажные от воды и пота, которые разметались по подушке.
— Это ты, Ги! — вскричала она. — Это ты!
Граф внутренне содрогнулся.
Он был недвижен, как бывают, по народному поверью, недвижны те, кого поразит молния, но стоит только прикоснуться к ним, и они рассыпаются в прах.
Он не мог увидеть то, что заметили остальные: как преобразилась больная. Искаженные черты вдруг смягчились, лицо озарилось счастьем, ввалившиеся глаза просияли нежностью.
— Наконец-то ты пришел, Ги, — облегченно вздохнула она. — Господи, как давно я тебя жду! Ты даже не можешь представить, сколько я выстрадала из-за нашей разлуки. Я давно умерла бы от горя, если бы меня не поддерживала надежда снова увидеться с тобой. Тебя не пускали ко мне? Кто? Твои родители? Бессердечные люди! И ты не мог им сказать, что никто в мире не любит тебя так, как я? Нет, не поэтому, я вспомнила… Я же помню, какое у тебя было бешеное лицо, когда ты уходил от меня. Твои друзья решили разлучить нас, они сказали, что я обманываю тебя с другим. Что плохого я им сделала? Почему они так враждебны ко мне? Они позавидовали нашему счастью. Мы были так счастливы! Но ты не поверил этой нелепой лжи, ты презрел ее и пришел ко мне.
Монахиня, видя такое нашествие в комнату больной, оторопело поднялась.
— Надо быть безумцем, чтобы поверить, будто я изменяла тебе, продолжала умирающая. — Разве я не принадлежу тебе? Чего я могла ждать от другого, если ты уже все мне дал? Разве я не вверилась тебе душой и телом с первого же дня? Я без борьбы предалась тебе, я чувствовала, что родилась, чтобы стать твоей. Ги, неужели ты забыл? Я плела кружева и едва зарабатывала на жизнь, а ты мне сказал, что изучаешь право и еще что ты небогат. Я думала, что ты во всем себе отказываешь, чтобы немножко меня порадовать. Ты захотел, чтобы мы привели в порядок нашу мансарду на набережной Сен-Мишель. Какая она стала красивая, когда мы с тобой оклеили ее обоями в цветочек!
А как там было хорошо! Из окна мы любовались деревьями в саду Тюильри, а если высунуться, можно было увидеть отблеск заката под арками моста. Какое прекрасное это было время! Когда мы впервые в воскресенье вместе поехали за город, ты принес мне красивое платье, о каком я даже мечтать не смела, и такие изящные туфельки, что мне было странно подумать, будто в них можно идти по улице. Но ты обманул меня!
