Ксавье Монтепен - Кровавое дело
Но среди учеников уже водворилось глубокое молчание.
— А теперь к чему это молчание? — продолжал Пароли. — Я хочу знать ваше мнение! Прошу вас, выберите одного, и пусть он говорит за всех остальных.
Из толпы вышел лучший из учеников.
— Видите ли, доктор, — почтительно заговорил он, обращаясь к Пароли, — мои товарищи и я сомневаемся, или, лучше сказать, мы уверены…
— В чем именно?
— Что полное уклонение системы глаза неизлечимо и что никакое лечение не может быть в этом случае ни рациональным, ни полезным.
Итальянец улыбнулся.
— Кто вам сказал это, господа?
— Все авторы, которых мы читали, профессора, у которых мы проходили курсы.
Новая улыбка, и на этот раз ироническая, мелькнула на губах итальянца, и он, обращаясь к Грийскому, спросил:
— Где эта дама?
— Я велел проводить ее в комнату № 12, где она и ожидает меня вместе со своим сыном, господином де Жеврэ.
Услышав это имя, итальянец слегка вздрогнул и нахмурился.
— Господин де Жеврэ? — повторил он, припоминая читанную им третьего дня в кабинете Грийского газетную статью о преступлении на Лионской железной дороге. — В окружном суде, в Париже, есть судебный следователь, носящий точно такую же фамилию. Это не он?
— Он самый.
«Что за странная игра случая привела сюда этого человека?» — подумал Пароли и, обращаясь сперва к Грийскому, а затем к студентам, прибавил вслух:
— Ведите же меня, любезный доктор. Господа, прошу следовать за нами.
Оба доктора, в сопровождении толпы студентов, направились в коридор, куда выходила дверь комнаты № 12.
Они вошли.
Мать Ришара де Жеврэ сидела в глубоком, покойном кресле, сын стоял около нее.
— Вы более чем аккуратны, — сказал Грийский, подходя к нему. — Вы приехали даже несколько ранее назначенного часа.
— Да, сударь! Я так хочу, чтобы зрение вернулось к моей матери! — ответил судебный следователь. — Ведь вы позволили мне надеяться на исцеление!
— Я не один, сударь. Позвольте представить вам доктора Анджело Пароли, моего преемника.
— Вашего преемника? — повторил с удивлением де Жеврэ.
— Да. Вот уже десять дней, как моя лечебница принадлежит ему. Значит, ему принадлежит право решить окончательно, не будет ли слишком большой неосторожностью эта попытка и не грозит ли она опасностью для вашей матушки.
— Как! Даже жизнь моей матери может быть в опасности? — в ужасе воскликнул судебный следователь.
Madame де Жеврэ быстрым движением встала с кресла.
— Если это так, — проговорила она слегка дрожащим голосом, — то, я думаю, с моей стороны будет гораздо разумнее вовсе не решаться. Я не хочу расстаться с тобой, сын мой. Лучше я буду слепая, чем нас разлучит смерть! Я тебя больше не увижу, но буду слышать, знать, что ты около меня, и этого достаточно, чтобы сделать меня счастливой!
— Прошу вас, сударыня, успокойтесь! — заговорил Пароли. — Успокойтесь и вы также, monsieur де Жеврэ! Может быть, мой ученый коллега, повинуясь чувству излишней предосторожности, видит все в слишком черном цвете. Я буду действовать не колеблясь, если найду операцию возможной после осмотра, и беру всю ответственность на себя.
— Ах, что мне в вашей ответственности! — в отчаянии воскликнул судебный следователь. — Я хочу и требую одного только — чтобы моя мать не рисковала жизнью!
— Она и не будет рисковать ею. Даю вам честное слово, что я решусь на операцию только в том случае, если буду иметь полную уверенность в том, что жизнь madame де Жеврэ не подвергается ни малейшей опасности.
— Но как же вы это узнаете?
— Осмотрев вашу матушку. Я попрошу у вас позволения немедленно приступить.
— Вы хотите этого, матушка?
— Разумеется, хочу: ведь я для этого и приехала.
— В таком случае, сударь, начинайте, — с волнением произнес Ришар де Жеврэ, тревожно глядя на мать.
Пароли почтительно взял за руку госпожу де Жеврэ и подвел ее к креслу, которое, по знаку итальянца, подкатил к окну один из его ассистентов.
Он посадил ее так, чтобы свет падал ей прямо в лицо.
Грийский, судебный следователь, ассистенты и студенты с любопытством и страхом столпились вокруг них и стали тесным полукругом.
Прежде всего итальянец снял голубоватые очки, которые носила madame де Жеврэ, затем вынул из своего кармана лупу, раздвинул веки старушки и принялся изучать ее глаза. Осмотр этот продолжался около пяти минут.
— Сколько вам лет? — спросил наконец Пароли, опуская руки.
— Пятьдесят шесть.
— Давно ли вы потеряли зрение?
— Месяца четыре назад.
— Вы уже советовались со многими окулистами?
— Да, со многими. Я обращалась к светилам науки.
— И что же вам сказали эти светила? — спросил итальянец, иронически подчеркивая последнее слово.
— Что операция невозможна и поэтому надо оставить всякую надежду на выздоровление.
— Действительно, операция невозможна.
Monsieur де Жеврэ побледнел.
— Невозможна! — повторил он в отчаянии. — Значит, моя мать должна ослепнуть?
— Я вовсе не говорил ничего подобного, — спокойно возразил Пароли. — Если операция невозможна, то возможно лечение…
— Неужели вы могли бы вылечить ее?
— Да, надеюсь, что могу сделать это.
— О, сударь, если ваши слова сбудутся, моя благодарность будет безгранична! Возвратите зрение матери и располагайте мною, моим состоянием, моей жизнью!
Итальянец улыбнулся.
— Мне достаточно вашей благодарности, — сказал он, — да, в сущности, меня и благодарить-то будет не за что, так как я только исполняю обязанности, возлагаемые на меня моей профессией. Я обещал вам излечение, и излечение будет полное и скорое.
— Полное и скорое! — повторил де Жеврэ, изумленный и сияющий.
— Да, я докажу своим профессорам, ученикам и собратьям, что задача, на которую многие смотрели как на неразрешимую, в сущности, решается очень легко и просто.
Молодые люди, свидетели этой маленькой сцены, в изумлении слушали итальянца, не зная, верить им своим ушам или нет.
Грийский, несколько шокированный невозмутимой самоуверенностью Пароли, думал про себя, уж не шарлатан ли его знаменитый преемник, старающийся поразить свою аудиторию приемами фокусника.
Обращаясь к студентам, итальянец спросил:
— Нет ли у кого-нибудь из вас лорнета, господа?
— У меня есть, профессор.
— Который номер?
— Шестнадцатый.
— Дайте на минуту!
Студент передал лорнет Пароли, а тот, вынув стеклышки из черепаховой оправы, наискось положил их одно на другое и приставил к правому глазу madame де Жеврэ.
— Взгляните, сударыня, — проговорил он.
Мать судебного следователя повернула голову послушно, но с видом печальной снисходительности.
Вдруг она побледнела, глухо вскрикнула и упала, почти без чувств, в кресло, с которого приподнялась было наполовину.
— Моя мать! — воскликнул Ришар. — Боже мой! Что с нею?
— Ничего особенного, а главное, ничего опасного. Вашу матушку поразило первое впечатление света, полученное после долгого мрака. Она думала, что слепа, и вдруг увидела свет. Но успокойтесь, вы видите — она приходит в себя.
Все стояли как зачарованные.
Сердца бились так сильно, что, казалось, готовы были разорваться в груди при виде такого необычайного зрелища, для них совершенно непонятного.
Пароли казался волшебником.
Но вот короткий обморок миновал. Madame де Жеврэ окончательно пришла в себя. Крупные слезы текли из ее глаз. Она протянула руку к тому, чей голос раздавался около нее в это время, и воскликнула:
— Я вижу! Я видела! О, доктор! Вы совершили чудо!
Все присутствующие собирались шумно выразить свое восхищение и энтузиазм. Пароли жестом удержал их и, обращаясь к madame де Жеврэ, продолжал:
— Вы сами убедились, что я не подавал вам пустых надежд, когда обещал излечить вас. Как только я закажу для вас очки вот с такими стеклами, зрение моментально вернется, такое же хорошее, как и было прежде. Я сам изобрел эти очки.
Судебный следователь взял обе руки Анджело Пароли и, крепко сжав их, сказал:
— Я обязан вам счастьем моей матери! О, сударь, как я могу расплатиться с вами?
Голос строгого следователя дрожал, как у ребенка, собирающегося заплакать.
— Вам очень легко расплатиться со мной, сударь, — улыбаясь сказал итальянец. — Я прошу у вас только доброй памяти о докторе Анджело Пароли, вашего покорного слуги, а также и о заведении, созданном моим знаменитым учителем, доктором Грийским, имя которого никогда не канет в забвение.
Грийский сиял.
— Вы можете теперь проводить вашу матушку домой, — продолжал Пароли. — Через три дня я сам завезу ей очки со стеклами, которые вернут ей зрение.
— Вы будете нашим другом, дорогой доктор! — воскликнула madame де Жеврэ. — Я буду всю жизнь молиться за вас и благословлять.
