Анатолий Афанасьев - Мимо денег
— Спасибо, дорогой, — холодно поблагодарил Трихополов. — Но это недоразумение. Это не мой человек. Хотя догадываюсь, кто его послал.
— Кто, Илюша?
— Чего тут мудреного?.. Как и у тебя, у меня есть могущественные враги. Они готовы на все, чтобы расстроить нашу дружбу, вбить в нее клин.
Музурбек взвился до потолка, неосторожным движением опрокинул недопитый графин с коньяком.
— Назови имена, Илюша! Отдай их мне!
Оба нукера вслед за главарем со свирепыми лицами потянулись к поясам, но не обнаружили кинжалов, которым положено там висеть. Сцену разыграли убедительно, но Трихополова давно не развлекали ритуальные приколы горцев. Предпочитал иметь дело с нормальными, предсказуемыми партнерами.
— Убери, пожалуйста, — попросил, с отвращением кривясь.
Музурбек мигнул. Нукер смахнул голову Сартака со стола обратно в сумку, как хлебную крошку.
— Если так, извини. — Музурбек ломал комедию дальше — и с большим удовольствием. — Гора с плеч. У меня сердце болело. Думал, по ошибке зашибли твоего мальчика.
— Ничего, бывает. — Трихополов продолжал хмуриться, хотя не испытывал никаких эмоций. Предстояла неприятная процедура, и чем быстрее с ней покончить, тем лучше. Безумный абрек не оставил выбора. — Ты только за этим приехал, дружище?
— Разве не рад меня видеть просто так, Илюша?
— Еще как рад, о чем говорить! Но я же знаю, какой ты занятой человек. Да и у меня… — Трихополов покосился на золотую печатку на запястье. — Через два часа важная встреча в правительстве. Давай встретимся вечером. Хочешь, у меня, хочешь, где сам скажешь?
Музурбек важно кивнул.
— Давай встретимся, Илюша… Только маленький вопрос сразу решим, ладно, да?
— Разумеется, бек, хоть два вопроса.
Микки светло улыбнулся, поднялся на ноги и через весь кабинет прошагал к бару, встроенному в стену. Пошуровал с электронным табло — и расписная крышка съехала вбок. С магнитной ленты поплыли чарующие звуки мелодии «Гуд бай, Америка, гуд бай». Засверкала всеми цветами радуги зеркальная пасть. Микки достал бутылку в кожаном чехле, с черной, под малахит, ввинченной пробкой, на которой болтался изящный золотой ключик. Не бутылка, а произведение искусства. Вернулся к гостям.
— Слушаю, бек. Излагай свою проблему, раз уж она не терпит отлагательств.
— Хорошо говоришь, Илюша, я так не умею. Всю жизнь воюю, некогда учиться… Все терпит отлагательств, но долг пора погасить, Илюша.
Чего-то подобного Микки ожидал. Дикарь закусил удила, теперь его не остановишь. У горцев это как лунное затмение. Если почудится, что кто-то дал слабину, как он, Трихополов, трусливо отрекшийся от своего сотрудника, то вцепляются и рвут насмерть, не сообразуясь ни с чем. Конечно, не его это, не царское, дело лично разбираться с отморозками, но иногда, чтобы оставаться мужчиной, необходимо выполнять черную работу самому. Это как в любви. Поленишься удовлетворить женщину, сошлешься на усталость, на нервные перегрузки, один раз, другой, третий, а после захочешь, да не сможешь.
Трихополов вскинул брови.
— Какой долг, бек? Ты о чем?
Музурбек, самодовольно ухмыляясь, чувствуя, что рыбка на крючке, объяснил в нескольких словах, хотя и путано. Он недавно проверял свои счета в Стокгольме и Женеве и обнаружил недостачу. Не пришли деньги (пять процентов) по первой гуманитарной ссуде еще 96-го года, а также нет полного расчета по трем поставкам оружия. Ну и еще кое-какая мелочь от груза, переправленного в Анкару. Ничего серьезного, но в общем на круг набежало около полутора лимона долларов. Музурбек ни в коем случае не собирался обвинять своего лучшего кунака Трихополова, но все денежные поступления, как известно им обоим, идут через его фирмы, поэтому к кому же еще обратиться за разъяснениями, как не к нему.
— Полтора лимона, Илюша, — с неожиданной грустью повторил горец. — Сам знаешь, на деньги мне наплевать, деньги — тьфу! — но не было уговора, чтобы кидать. Хорошо, когда по-честному, верно, да?
Не сморгнув глазом, Микки терпеливо выслушал весь этот наглый бред и лишь уточнил:
— Полтора миллиона, бек? Точно?
— Обижаешь, Илюша!
После этих слов нукеры вторично потянулись к пустым поясам.
— Принято, брат. — Трихополов выглядел смущенным. — Конечно, бухгалтерия могла напутать… Сегодня же распоряжусь, чтобы проверили. Вечером тебе доложу.
— Не надо докладывать. — Музурбек уставил на него темные зрачки, как пистолетные дула. — Привези наличными. Сам привези. Мне нужно наличными.
Чтобы не вызвать подозрений, Трихополов воспротивился:
— Не так просто… Сумма приличная. К вечеру никак не получится.
— Постарайся, Илюша. — Теперь Музурбек говорил так тихо, что Трихополов невольно развернул к нему ухо. — Мы для тебя стараемся, и ты постарайся. Справедливо, да? В прошлом году обещал самолеты, помнишь, да? И где они? Не надо так делать второй раз. В горах могут не понять.
Трихополов размышлял недолго, ровно столько, сколько требовалось, чтобы соблюсти приличия. Мама родная, с каким же отребьем приходится иметь дело!.. И ради чего? Вот хитрый вопрос, на который у него нет твердого ответа. Ради новых нулей в банковских счетах? Или ради того, что за ними? О, это, конечно, немало. Возвышенное ощущение победителя среди победителей, первого среди равных… Постепенное приближение к идеалу, к божеству… Знойный трепет покорности в глазах ведьмочки Галины Андреевны… Власть над жизнью и смертью двуногих млекопитающих… И все же это не полный ответ. Главное, сама игра, ее противоестественный накал, чувство абсолютной внутренней свободы, которое приносит очередной выигрыш.
— Миллион попробую, — сказал он, как бы одолев мучительные сомнения. — Больше не выйдет… Извини за прямоту, бек, как-то ты недружелюбно говоришь, вроде со злобой. Как будто пугаешь. Разве так разговаривают с друзьями? И из-за чего? Из-за какого-то лимона?
— Зачем пугать? — встрепенулся Музурбек, победно сверкнув очами. — Никто не пугает. Дружба — это святое. На Кавказе кунак роднее брата. Почему лимон, Илюша? Где лимон, там и полтора. Ты же банкир. Возьми у кого-нибудь, потом спишешь на усушку, утруску. Не для себя прошу, камни Ичкерии плачут. Гяур прет с танками, а мои ребята раздеты, разуты. Патронов нет, из рогаток стреляем. Хочешь, поедем, сам увидишь? Спать не будешь три ночи подряд. Плакать будешь.
— Тогда через два дня, — уперся Трихополов. — Раньше никак. Много формальностей.
— Завтра. — Музурбек не скрывал торжества оттого, что додавил москаля. Не думал, что будет так легко. Потеплел смуглым ликом. — Завтра вечером, да?
Трихополов вертел в руках кожаную бутылку, завораживая нукеров. От любопытства у них вывалились языки. Наконец отомкнул золотым ключиком пробку и начал осторожно выворачивать. Улыбнулся Музурбеку.
— Ладно, убедил… Попробую что-нибудь придумать. Это все пустое. Недостойно джигитов переживать из-за ерунды. А вот это… — с убедительным чмоком вырвал пробку из тугого горлышка, — это, дорогие господа, нектар, какого вы еще не пивали. Королевский напиток. Подарок сенатора от Алабамы.
— Как называется? — заинтригованный Музурбек чутко повел ноздрями. — Коньяк, да?
— Черный бурбон, если угодно… Этой бутылке сто лет. Цена — пять тысяч долларов.
— Один бутылка? — не выдержал один из нукеров.
— Да, одна… Если бы ты знал, милый бек, сколько было охотников ее распить, но я не позволил. Берег для тебя. Чувствовал, скоро появишься. Не верил никаким слухам.
Разлил вино в крохотные хрустальные пиалки, которые прихватил из бара. Волшебная жидкость, соединившись с хрусталем, зажглась густым гранатовым светом, словно четыре маленьких ночных костерка. Трихополов ласково сжал рюмку в ладони.
— За вас, блистательные воины свободы! За вашу победу. За погибель всех врагов… Только сперва понюхать, потом пить…
Показывая пример, поднес пиалу к носу, в экстазе закатил глаза. Как и рассчитывал, гости не стали медлить, одновременно высосали свои порции, отдающие тончайшим ароматом болотных лилий. Никто не опоздал, и это была легкая, приятная смерть, мгновенная, как взрыв. Нагрянула ниоткуда и увела неизвестно куда. С холодным удовлетворением хирурга Трихополов проследил, как тень вечности опустилась на просмоленные, суровые лица и вмиг окостенила, стерла все краски. Хорош, неодолим дар, приготовленный цыганкой. Дольше всех продержался Музурбек, доказав, что родился героем. Успел мутнеющим взглядом запечатлеть на лбу Трихополова прощальное проклятие. Но не издал ни звука. Казнь прошла в торжественной, светлой тишине.
— Как же ты думал, ублюдок, — попенял Трихополов. — Разве можно хвост на старших задирать?
Будто сговорясь, три окаменевших манекена дружно ткнулись в стол, сомкнувшись черепами, возможно, шепча друг дружке какие-то новые секреты, неведомые смертным.
