Колодец и бабочка - Елена Ивановна Михалкова
– А где встречались? – словно между делом спросил Макар.
– В районе Пятницкой. Я ее плохо знаю. Неужели Кудесникова подозревают в убийстве?
Илюшин сделал вид, что замялся.
– В двух словах не расскажешь, – хмуро пробасил Сергей.
– Но нам очень поможет, если вы поделитесь, о чем у вас с ним был разговор, – добавил Макар.
Пристыдить с одной стороны и сразу же задобрить благодарностью с другой. Возможно, это и не сработало бы, не будь мартини, водки и коньяка, но Юрий был уже навеселе и расслабился; он оглядел сыщиков, и на губах его мелькнуло подобие улыбки – впервые за весь разговор.
– Ну хорошо: Люба пожаловалась, что Мирон не дает ей прохода. Это было сказано в шутку, но я, признаться, напрягся. Она у меня женщина красивая, видная… Я не ревнивец, но, когда жена просит защиты… Поймите меня правильно, я мужчина, я отвечаю за свою семью. Я позвонил Кудесникову…
– Откуда вы взяли номер? – перебил Илюшин.
– Подсмотрел у Любы в Ватсапе, – без всякого смущения пояснил Кожеватов. – У нее постоянно открыт общий чат, там можно увидеть информацию об участниках. Я набрал Мирона, говорю: есть разговор, надо встретиться. Подъехал, куда он сказал. Вот тут пришлось опять звонить, уточнять… Ну ладно, пересеклись. Я объясняю: не надо смотреть в сторону Любови Андреевны. Подкатывать к ней не надо. Нехорошо! Она женщина замужняя… Услышу от нее еще одну жалобу, разговаривать будем не в кофейне, а за гаражами.
От человека в льняном пиджаке и шейном платке эта угроза прозвучала не вполне естественно, однако Бабкин не смог повторить свое первоначальное «позер». Юрий набычился, отрубая интонационно по одному предложению, лицо у него окаменело, и что-то подсказывало, что он вполне мог бы устроить с Мироном кулачный бой.
– Любовь Андреевна жаловалась на флирт или на домогательства? – уточнил Макар.
Юрий сделал неопределенный жест:
– Не то чтобы напрямую жаловалась… Скорее, это была шутка, игривое замечание…
– Но вы все-таки восприняли его всерьез…
– Да послушайте, вы видели этого Шафрана? – прорвало Юрия. – Возраст хороший, внешность – хоть сейчас снимайся в «Бондиане», при деньгах мужик, при собственном бизнесе… Еще и книги пишет! Я вот книг не пишу, не дал бог способностей! А они на семинарах языками чешут три часа в неделю, с этой болтовни многое может начаться… Придумают себе родство творческих душ – и что тогда? Разрушить легко, а Люба – она человек пылкий, увлекающийся… По-моему, нет ничего странного в том, что я хочу сохранить семью! – Юрий вызывающе оглядел сыщиков.
– У вас с Любовью Андреевной прекрасный союз, – поддержал его Илюшин.
– Именно так! – твердо сказал Юрий. – Я с ней с самого начала… Поддерживал ее, когда она начала писать. Таскался с ней по издательствам, переговоры эти… На Эверест ее с собой взял, она не хотела, я уговорил… Вбухали в этот поход теткину квартиру, но я ни разу об этом не пожалел. Квартиру с собой в могилу не возьмешь, а впечатлений у меня на всю жизнь, я умирать буду, вспомню, как мы карабкались, карабины эти перестегивали, кислородные баллоны меняли…
Илюшин заинтересованно склонил голову набок:
– Мне казалось, Любовь Андреевна продала наследственную квартиру своих родителей, чтобы позволить себе этот подъем.
Кожеватов скривился и прищелкнул языком, поняв, что проговорился.
– Нет-нет, я догадываюсь, что существует маркетинг, пиар… – успокоил его Макар. – Правильное позиционирование автора не менее важно для продаж, чем собственно тексты, не так ли?
– Приятно видеть понимающего человека, – прочувствованно сказал Юрий. – Да, это была моя мечта. Кому-то хочется дом построить, сына вырастить, весь традиционный набор… А у меня в груди колотилось – Эверест, Эверест… Я в горах-то ни разу не был, кроме Красной Поляны! – Он неожиданно хихикнул, и Бабкин понял, что Кожеватов сильно опьянел. – Вот это – настоящее достижение! Что бы потом ни случилось, ты всегда можешь себе сказать: зато я был на Эвересте! Люба этого никогда не понимала. Ей бы только вклады, квадратные метры… А я этими квартирами обеспечен со всех сторон, спасибо папе с мамой. Тылы, если можно так выразиться, прикрыты. Я сделал широкий жест и оплатил подъем и ей, и себе. Надеялся, что мы разделим впечатления. А потом оказалось, что чуть-чуть поменять акценты – и народ клюет на ее героическую биографию. «Продала единственное жилье, чтобы покорить вершину», – патетично продекламировал он.
– Есть в этом обаятельный авантюризм, – согласился Макар. – Синица в руках против небесного журавля. Вы поднимались по северному склону?
– Да, через северо-восточный хребет. До базового лагеря доехали на машине, а можно было на вертолете долететь, только стоит безумных денег. Там за каждый чих с тебя дерут втридорога. Но я ни о чем не жалею! – Он широко улыбнулся.
Илюшин вернул его к более приземленным вопросам:
– Юрий, что вам ответил Кудесников?
– Сказал, что он меня понял и принял к сведению. Пообещал, что у Любови Андреевны не будет причин жаловаться на его поведение. Словом, отреагировал вполне достойно, как и подобает мужчине. – Юрий выпятил челюсть. – Полагаю, можно утверждать, что мы с ним нашли общий язык.
Когда Кожеватов ушел, Бабкин одним глотком допил нагревшееся пиво и сказал:
– Мда, ну и орел.
– Человек хочет сохранить семью, борется за свой брак, как умеет, – возразил Макар с ноткой сентиментальности в голосе.
– Не семью он хочет сохранить, а машину, квартиру и бассейн с массажисткой, – фыркнул Бабкин. – Накинулся на мужика, как на соседского петуха, который заглянул в его курятник. Я слушал его и думал: что мне эти интонации напоминают? Потом вспомнил. Была у нас одна дамочка под следствием… Вот она рассказывала: «Я пришла к любовнице мужа и говорю: ты что ж это, стерва, творишь? У нас двое детей, младшему пяти не исполнилось! А она зубы скалит! Ты, говорит, пожила в свое удовольствие, теперь поделись с другими. Я ей и двинула».
– А какая статья была у ревнивицы? – поинтересовался Илюшин.
– Тяжкие телесные с применением утюга. Ты заметил, как Кожеватова швыряло из стороны в сторону? Запишу, пока не забылось. – Сергей вытащил блокнот. – Надо же, покоритель Эвереста… – уважительно пробормотал он несколько минут спустя.
Илюшин издал короткий смешок, и Бабкин оторвался от своих записей:
– Ты считаешь, он врет?
– Я абсолютно уверен, что насчет Эвереста он говорит правду. Но, Серёжа, как ты представляешь себе его восхождение? Как отчаянную борьбу со стихией? Тяжелейший путь, полный опасностей? До шести тысяч метров груз тащат яки, потом – шерпы. Самое сложное для группы – ступень Мэллори, там лестницы и очередь, но на всем протяжении
