Пепел звезд - Гайворонская Елена Михайловна
– Сплюнь! – скривился Мерин. – Лезет тебе в башку всякая гадость. Давай, поднимайся, поехали в сауну, возьмем девочке, расслабимся…
– Сегодня не в кайф. Устал.
– Как знаешь. А я поехал. Давай «пять». До завтра.
– Охрану возьми.
– Я сам себе охрана, – Мерин довольно помахал перед носом Кротова новеньким «Вальтером» калибра 7,65.
– Дурак, – сказал Кротов. – Гром тоже так думал. И где он теперь?
– Но ты же не заказал меня Тарантино? – Мерин вновь заржал над удачной, на его взгляд, остротой.
Мороз крепчал. На большом световом табло высветилось «-20».
– Тьфу ты, колотун какой… – проворчал Фролов, подъехав к бензозаправке. Неохота было покидать теплый салон. – Ладно, после отогреюсь…
Он покосился на лежащий на соседнем сиденьи полиэтиленовый пакет, из которого, помимо колбасы и прочей нехитрой снеди, выглядывала синяя кепочка «Гжелки». Сегодня он встречается с ребятами, с кем вместе служил. Кому повезло остаться в живых. Как и ему, Фролову. Собирались дома у Кости Савельева, бывшего ди-джея одного из московских клубов, «приколиста», девичьего любимца… Ему тоже повезло. Он вернулся. Только больше не танцует и не встречается с девчонками, а сидит дома перед окном и пьет «горькую», когда не видит рано поседевшая мать. Потому что он вернулся без обеих ног, с отбитыми почками и выколотым глазом – последствием «гуманного» плена…
Фролов почувствовал, как скрипнули зубы. Мать говорит, что он скрежещет ими во сне… Сколько еще должно пройти времени, чтобы при мысли, воспоминании об ЭТОМ рука перестала машинально дергаться в поисках оружия… Он не ходит на рынки, где среди прилавков черно от южных соседей. Еле сдерживается, чтобы не сорвать с ленивых охранников автомат…
Фролов прислонил обветренные ладони ко взмокшему лбу. Посидел так с минуту. Затем вышел из машины. Под куртку на «рыбьем» меху враз ворвался ледяной кусачий ветер. Прищурившись, он натянул на уши шарф и в два прыжка одолел расстояние до кассы.
– Здорово, Юрка, это ты?
Он не сразу узнал в щуплом мужичонке, закутанном в серую дубленку до пят и такой же картуз, старого приятеля Селезнева с Петровки. Тот окончил в свое время Высшее училище при МВД, но по роду занятий жизнь их частенько сталкивала, и Селезнев обещал похлопотать за Фролова, когда освободится местечко – нужны, мол, свои люди.
Селезнев заправлял новенькую «Хонду», но вид у него был озабоченный, а на вопрос: «Как дела?» – удрученно махнул рукой.
– Как сажа бела…
Видя, что Фролов сохраняет пытливое молчание, добавил:
– Тебе-то могу сказать – ты не трепло. И не стукач. Хреново. Задницей чую – ожидается новый передел города. Громова и Гриневича шлепнули, вообще не пойми что творится… Да вам ведь сообщают?
– Мы все больше по мелочи работает.
– ОНо и спокойнее. А тут – только связи наладили – и на тебе. Сами, главное, у себя там не могут порядок навести, блин. Только название одно, что «организованные»… – сплюнув, Селезнев достал большой носовой платок и принялся шумно сморкаться.
– Погоди, какие «связи»? – вскинулся Фролов, – вы что там, с бандитами «вась-вась»?
– Ну что ты говоришь! – обиделся Селезнев, – бандиты на зоне трубят. Мы сотрудничаем только с теми, кто чист. С «деловыми», понял? Чтобы бороться с врагом, о нем необходимо знать, как можно больше.
Фролов хотел было спросить о деле Громова, но смолчал. К чему? Своих забот хватает. Не станет же он объяснять Селезневу, что к ночным призракам капитана прибавилась хрупкая шатенка с застывшим взглядом…
Селезнев тем временем продолжал что-то говорить о мерах воздействия на обнаглевшую преступность…
– Я смотрю, ты совсем застыл? – перехватил он отстраненный взгляд Фролова, – в куртке в такой мороз! Несерьезно! Ты разве здесь живешь?
– Нет, в гости еду.
– А я машину на прикол, и домой, сто грамм для сугрева…
– Где гараж-то твой? – автоматом спросил Фролов. Этот чертов адвокат заразил своей «иде-фикс».
– Тут, рядом, а что?
Действительно, «что?» Фролова не сразу осенило – вон в том доме, с чудными круглыми стенами, недалеко от Мичуринского, снимал прежде квартиру неуловимый дипломат… Застывшими пальцами порылся в бумажнике, достал затертый фоторобот:
– Взгляни. Этого парня не встречал? У него был джип «Черокки», черный, с красными номерами.
Селезнев долго страдальчески морщил красный нос, и Фролов дернул было снимок назад, как то выдавил:
– Похож на одного… Теперь он на «Ниссане»… В посольстве каком-то работает. А что?
Но Фролов, как жеребец на старте, уже нетерпеливо грыз удила и бил копытом землю:
– Где твой гараж?
– Да вот, наискосок проехать. Что он натворил-то?
– Разыскиваю как возможного свидетеля по делу Крылова.
– А, банкира? Давай-давай. Нам папашка уж все плешь проел. Только знаешь что? Мне тут еще в одно место заехать надо. Ты один найдешь дорогу?
И рука Селезнева принялась вычерчивать в колючем воздухе лабиринт.
– Найду, спасибо! – донеслось из «девятки» Фролова.
Селезнев еще немного потоптался на заправке и, чертыхнувшись, полез в новенькую синюю «Хонду».
Ада давно проснулась. Но глаз не открывала. К чему? Вновь, подобно бессмысленной кукле, таращиться в омерзительно-белый потолок?
«Вы что-нибудь помните?»
Она помнит все. Ее зовут Ада Беркер. Она была красивой женщиной. Манекенщицей. Моделью года. У нее был большой красивый дом. Мужчина, который хотел связать с ней судьбу… Все это было. В той, прежней жизни, которую она мечтала изменить. Ей удалось. Теперь она никто. Абсолютный ноль. Она не знает, сможет ли нормально ходить. Избавится ли от ужасных головных болей. Сможет ли вообще понравиться кому-то, завести детей…
А когда-то у нее была знаменитая походка, легкая-легкая, одна нога – точно перед другой, словно на невидимом канате… Достаточно было сделать несколько шагов, чтобы заставить пол-улицы свернуть шеи, а зал – зареветь от восторга…
– Она еще спит.
– Может, я подожду?
«Чей это голос? Ленки?»
– Я не сплю.
– Привет. С возвращением.
– Тебе со мной особенно везет.
«Что в ее взгляде? Жалость или сочувствие? Мне не нужна жалость. Или нужна? Какие у Ленки все-таки роскошные волосы… Зачем она завязывает их в этот узел? Когда мои волосы вновь отрастут, я буду расчесывать их о десять раз на дню, чтобы они падали на плечи густыми волнами…»
– Как ты?
– Снова жива, как видишь. У меня, как у кошки, девять жизней… Ты как? Сняли подозрения?
– Пока нет. Но сильно не донимают.
– Что в агентстве?
– Честно говоря, не знаю… Давно там не была. Я собираюсь уйти.
– В который раз? До нового контракта?
– Нет, все гораздо серьезнее. Я восстанавливаюсь в институте.
– На психолога? У нас они нужны… – Ада помолчала, глядя куда-то вглубь себя. – А мне по ночам снится подиум. Музыка. Огни. Цветы, летящие к ногам… Шорох платьев… Я все потеряла… Ничего не осталось…
Ада смахнула предательски набежавшую слезу.
– Перестань! Ты еще станцуешь на собственной свадьбе! Я тебе не рассказывала про свою бабушку?
– Нет…
– Ей было шестьдесят, когда она свалилась на даче в погреб и сломала обе ноги. А через год уже бегала по магазинам. Тебе ведь не шестьдесят?
– Ты будешь классным психологом, – улыбнулась Ада.
– Ну, наконец-то я вижу улыбку на этом лице! У тебя она всегда была самая потрясающая в мире. Волосы не зубы, отрастут. И потом, как это ты все потеряла? А мама? А я? А Маринка?
– Как она?
– Приходила, когда ты была без сознания. Ей сейчас тоже нелегко.
– Это правда…
– Ада, это вам! Красота какая… – молоденькая медсестра Наташа втащила в палату корзину тюльпанов. Огромных, как чашки. Красных с нежными голубоватыми прожилками.
– Настоящие, – прошептала Ада.
– А вот и Маринка.
– Да… – Ада снова улыбнулась, вдыхая ворвавшийся в больничную палату аромат весны.
