Пепел звезд - Гайворонская Елена Михайловна
– Замерзла? – подбежавший Дмитрий заботливо поправил сбившийся шарфик.
– Я так не могу больше, – прошептала она, кусая губы, 00 не могу…
– Ну, малышка… У меня уже есть кое-что… Поедем, поговорим дома.
– Дима, поцелуй меня, – попросила она, прижимаясь к нему, точно в поисках защиты.
– Потом. – Дмитрий растерянно оглянулся.
– Нет, сейчас. Пожалуйста.
«Демонстрация особых отношений с клиентом – верх непрофессионализма! – Сурово покачал бы пухленьким пальчиком Иван Иваныч…»
Он поцеловал ее. Назло всему холодному, ощетинившемуся миру. Жадно, страстно. Стараясь вдохнуть в бледные губы жар надежды на спокойное счастье, безоблачное, как это зимнее небо. Из-за железного частокола забора снисходительно и немного завистливо поглядывали на них ребята в серой форме и красных погонах.
И вдруг… сбоку блеснула ослепляющая молния фотовспышки.
К ним стремительно приближалось несколько человек с микрофонами наперевес.
– Лена, с Вас сняли подозрения?
– Когда Вы вернетесь на подиум?
– В каких отношениях Вы были с Антоном Громовым?
– Сейчас у Вас – служебный роман, или нечто большее?
– Дмитрий, легко ли защищать одну из самых красивых женщин в мире?
– Бежим! – Крикнула Лена, прорываясь сквозь репортерский хоровод, ретируясь в спасительную «Тойоту» Дмитрия.
– Куда ж ты прешь?! – Рявкнул он на одного из не в меру ретивых папарацци, взгромоздившегося на капот. – Машину продавишь!
– Ох, – поддразнил он, вырвавшись из кольца оцепления, – мне стоит крепко задуматься, прежде чем жениться на одной из самых красивых женщин в мире. Кстати, – он сделался серьезным, – ты и вправду против смертной казни?
– Да. – Она помолчала, прикрыв глаза. – Понимаешь, ведь жизнь дарует Бог. Кто мы такие, чтобы ее отнимать?
– А кто ОНИ такие, чтобы отнимать чужие жизни? Что бы ты сделала с убийцей Крылова, подставившим тебя?
Дворники: «Чих-чих-чих», – плясали по запотевшему стеклу.
– Не знаю, – промолвила Лена. – Но я хотела бы заглянуть в его глаза…
– Думаю, – убежденно сказал Дмитрий, – ты вряд ли бы увидела в них что-нибудь стоящее.
При подъезде к «городку» Марина ощутила удушливый запах гари. На фоне иссиня-черного вечернего неба колыхалось ярко-оранжевое марево, точно поблизости извергался вулкан.
Округа огласилась воем пожарных сирен.
Горел дом Ады Беркер.
Марина протолкнулась сквозь толпу зевак, телевизионщиков, писак.
– Как это произошло? – из-за шума огня и брандспойтов ей пришлось орать низенькому толстенькому следователю прямо в ухо.
– Самовозгорание.
– Что за бред?! Внутри дома автоматическая система пожаротушения!
Он посмотрел на нее с неприязненной подозрительностью.
– Вы кто? Сотрудник «органов»?
– Я подруга хозяйки и соседка.
– Тогда ступайте домой и не мешайте работать. Оставьте свои данные. Вас вызовут, когда понадобится.
Подъехала машина страховой компании, и ее взволнованные представители оттерли толстенького следователя от Марины. Она отошла, села в машину и из-за темного окна безучастно наблюдала за происходящим. Смотрела, как рушится крыша, лопаются стекла, как потоки белой пены заливают обугленные деревья, мерзлый асфальт…
В голове звучало:
«Хэппи бездей ту ю…
Хэппи бездей ту Ада…»
Глава 4
Белый потолок был нестерпимо-ярким. Он больно резал глаза. Ада открыла их и закрыла вновь. В ее доме нет таких ослепительно-белых потолков. И тяжесть, ужасная тяжесть во всем теле. Откуда она?
– Где я?
Над ней склонилось лицо матери, которая почему-то громко закричала:
– Доктор! Доктор! Она очнулась!
И этот крик распилил голову пополам невыносимой острой болью. Она застонала, пытаясь уцепиться за ускользающий мир, уже начинавший медленнее зыбкое движение по замкнутому кругу.
Человек в белом колпаке. Как у повара. Или врача.
– Вы меня видите?
– Да. Где я?
– В больнице. Не разговаривайте много, вам это вредно.
– Почему?
– Вы что-нибудь помните?
– Конечно. Меня зовут Ада Беркер. Вот моя мама, – и вновь эта ужасная боль. Она становится все сильнее, завоевывая новые участки тела, заставляя корчиться, стонать…
– Не двигайтесь. Вам сейчас сделают укол. И вы уснете.
Приходит девочка в белом халатике со шприцем в руке. Зачем здесь так много белого?
– Почему я здесь?
– Вы попали в аварию. На автомобиле. Вы здесь уже неделю. Чудо, что вы остались в живых. Можете считать этот день вашим вторым днем рождения.
– Ноги очень больно… И живот…
– Это пройдет. Сейчас вы уснете.
– Когда я закрываю глаза, то вижу деревья, деревья… Их так много… Мама, где ты?
– Я здесь, моя девочка, с тобой. Я теперь всегда буду рядом. Всегда.
Движение на подступах к Новодевичьему кладбищу было приостановлено. Округа черна от дорогих иномарок, дорога – от крепких насупленных мужчин.
Стоящие каждые пять метров сотрудники милиции зорко наблюдали за происходящим, потихоньку переговариваясь:
– Не выкарабкался Гриневич.
– Туда ему и дорога.
– Что толку? Другой придет…
Несколько человек несли помпезный деревянный, в завитушках, гроб.
Когда сняли крышку для прощания, по рядам провожавших пронесся невольный шепот – Профессор лежал, как живой. Болезненная желтизна покинула слегка осунувшееся лицо с несколько заострившимися чертами. Виски отливали благородной сединой. Приехавшие из Израиля родственники поддерживали рыдающую вдову, все норовящую упасть перед гробом на колени. Отчаянно кусала шелковый платочек высокая девушка в черном – дочь покойного.
– Завидная невеста, – шепнул кто-то в толпе.
Шумно отдуваясь, Мерин плюхнулся в «шестисотый».
– Это он? – спросил Кротов.
– Он самый. Наш Профессор. Мертвее не бывает. А дочка у него ничего. Пива хочешь? – он с довольной улыбкой протянул банку.
– Пива! – взревел Кротов. – Да мы сейчас в «Кристалл» рванем! Лучшее шампанское! Ящиками!
Ваннами! Путь свободен, слышишь, чмо? Премьер-министр! – кандидат в президенты России осклабился в счастливой улыбке.
– Просто здорово, – довольно сказал сухопарый седовласый человек в темных очках с болезненно-желтоватым лицом, с интересом разглядывавший процессию через затемненное стекло огромного джипа, – Эх, жаль, не слышно, что там говорят… Ладно, потом Инна расскажет.
– Очень несерьезный и опасный с твоей стороны шаг – появиться здесь, – укоризненно произнесла брюнетка, тоже в темных очках, в черном кашемировом, пальто. – А если тебя кто-нибудь заметит?
– Они решат, что я пришел по их грешную душу, – Профессор, закашлявшись рассмеялся. – Зато сколько удовольствия! Не сердись, Мариночка, всегда мечтал посмотреть на собственные похороны. Ты – мастер наивысочайшего класса. Прими мое искреннее восхищение. – Он картинно преподнес к губам ее прохладную маленькую, блеснувшую черным камнем, руку.
– Да уж! – восхищенно выговорил Вован. – Похож-то как! Аж мурашки по коже! Где ты его нашла, Мара?
– В морге, – спокойно сказала Марина. – Какой-то невостребованный бедолага. Полгода там провалялся. Он должен быть доволен такими почестями. Ладно, поехали отсюда. Но твоя жена, Профессор, выше всяческих похвал. В ней пропала великая актриса.
– Инна?
– Хотел бы я, чтобы так она переживала на самом деле.
– Типун тебе на язык, балда, – Марина мрачно глядела на проплывавшие за окном милицейский кордоны. – Теперь путь свободен. Можно начинать…
– Мама?
– Да, дочка.
– Где Тайка?
– Она у меня дома.
– Значит, я попала в аварию?
– Да. Ты не помнить? Следователь сказал, ты не справилась с управлением. Скользкая дорога, очень большая скорость.
– Там еще была женщина… Старая… Я ее сбила?
