ПЬЕР - Герман Мелвилл
«Ты, я и Делли Алвер завтра утром отбываем из этих мест и едем в далекий город. – Вот в чём дело»
«Больше ничего?»
«Этого недостаточно?»
«Что-то большее, Пьер»
«Ты ещё не ответила на вопрос, который я задал тебе, но только сделай это сейчас. Вспомни о себе, Изабель. Нам с тобой обманывать других в делах, полностью имеющих к нам отношение, – для них и нашей общей пользы. Разве нет?»
«Я сделаю всё, что не приведет к потере твоего прочного положения, Пьер. Что, по-твоему, ты и я должны делать вместе? Я жду; я жду!»
«Давай войдем в комнату с двойной оконной створкой, моя сестра», – сказал Пьер, вставая.
«Нет, потом; если ты не можешь сказать об этом здесь, тогда я нигде не смогу этого узнать, брат мой; ведь это навредит тебе»
«Девочка!» – сурово вскричал Пьер, – «а если я буду для тебя потерян?» – но сдержался.
«Потерян? для меня? Тогда это будет настоящим мраком для меня. Пьер! Пьер!»
«Я был глуп, и искал способ, как не напугать тебя, сестра моя. Это было очень глупо. Теперь продолжай свою невинную работу здесь, и я приеду снова через несколько часов. Позволь мне сейчас уйти»
Пока он поворачивался, Изабель проскочила перед ним, обхватила его обеими руками и удерживала их так судорожно, что её волосы обмотались вокруг его тела и наполовину скрыли его.
«Пьер, если действительно моя душа накрыла тебя самой чёрной тенью, то тогда это всего лишь мои волосы, наброшенные на тебя; если ты потерял что-то из-за меня, тогда навечно Изабель потеряна для Изабель, и Изабель не переживет это ночь. Если я действительно стану проклятием, то я не буду играть такую роль, – не обманывая свой дух, и умру от этого. Смотри: я позволяю тебе уйти во избежание малейшего яда. Я не знаю, как иначе очистить тебя от меня»
Она медленно свисала и трепетала из-за него. Но Пьер поймал ее и удержал.
«Глупый, глупый! Смотри, как в самом физическом проявлении чувств ты держишься за меня, ты действительно раскачиваешься и падаешь, – это неоспоримый символ обязательной сердечной стойкости, я твой, моя милая, милая Изабель! Пустая болтовня не приводит к расставанию»
«Что ты потерял из-за меня? Скажи мне!»
«Выгодная потеря, моя сестра!»
«Это простая риторика! Что ты потерял?»
«Ничего, что могла бы теперь вспомнить глубина моего сердца. Я купил сокровенную любовь и славу ценой, которую, будь она большая или маленькая, я теперь не вернул бы себе, а поэтому я должен вернуть купленную вещь»
«Тогда любовь это холод, и слава это бледность? Твоя щека снежная, Пьер»
«Так и должно быть, и поскольку я доверяю божьим словам о моей чистоте, то позвольте миру думать, что так оно и есть»
«Что ты потерял?»
«Не тебя, не честь и не славу от постоянной любви к тебе и возможности всегда быть тебе братом, моя прекраснейшая сестра. Нет, почему ты теперь отворачиваешь своё лицо от меня?»
«При помощи красивых слов он подлизывается ко мне и уговаривает меня, чтобы я не узнала некую тайну. Иди, иди, Пьер, придёшь ко мне, когда захочешь. Я теперь тверда как сталь перед самым худшим, и перед самым последним. Я снова говорю тебе, что сделаю любую вещь – да, любую вещь, которую велит Пьер – хотя и внешне унижающую нас, но, тем не менее, соединенную с твоим глубоким желанием быть осторожным, очень бережным со мной, Пьер»
«Ты создана из того прекрасного, незыблемого материала, из которого Бог делает своих серафимов. Но твоя божественная преданность мне сближает меня с тобой. Хорошо, что ты можешь доверять мне, Изабель; и, каким бы странным не было доверие, я всё же могу сделать это предложение тебе, твоей вере, – разве она не подтвердит мои слова? Конечно, тебя не смутит погружение, когда я погружусь первым – когда я уже погружён! теперь ты не можешь остаться на берегу. Слушай, слушай меня. – Я не стремлюсь теперь получить твое предшествующее согласие на то, что уже отменено; но я взываю к тебе сейчас, Изабель, из сути заранее принятого решения, одобрить его задним числом. Не смотри на меня так тяжко. Послушай. Я скажу все, Изабель, несмотря на всю твою боязнь ранить какое-либо живое существо и, меньше всего, своего брата. Тем не менее, твоё истинное сердце не знакомо с бесчисленными союзами и слияниями между людьми, бесконечными связями между всеми социумами, которые запрещают одной нити управлять общей тканью из-за неких новых обязательств, не позволяющих разорвать меня самого и не порвать с другими. Послушай. Из-за всего, что произошло до этого момента, и всего, что ещё может произойти, некое внезапное воодушевление теперь уверяет меня в неизбежности процесса, начавшегося в первый же час, когда я увидел тебя. Но возможно, что это так, а, может, иначе. Поэтому я чувствую, что у меня есть немного терпения. Послушай. Независимо от внешних вещей, способных повлиять на тебя, независимо от самых ярких кажущихся благословений, жить сейчас неуспокоенным, без любви к тебе, Изабель, жить сейчас внутри страны вдали от тебя, так, чтобы только втихую и, в основном, при потворстве ночи, иметь возможность приезжать к тебе как твой кровный брат, – это было бы совсем невозможно. Укрывшаяся на моей груди гадюка, состоящая из собственного осуждения и собственного бесчестия, никогда не оставит след от своего жала. Послушай. Но без необоснованного позора на памяти, которая – правильно или нет – для меня всегда священна и нерушима, я не могу в открытую быть тебе братом, Изабель.
Но ты не хочешь открытости, поскольку ты не тоскуешь по номинально пустой, но житейской реальности; то, что ты хочешь, это не случайная открытость моей братской любви, а вера в её внутреннее постоянство. Разве я не говорил с тобой о сердечных тайнах? скажи, Изабель? Вот и хорошо, что ты всё ещё слушаешь меня. Один единственный путь лежит перед нами, самый необычный путь, Изабель; для мира, никогда не пульсировавшего для тебя любовью, по большому счёту, это обманчивый путь; но для всех это путь безопасный, настолько безопасный в своей сущности, Изабель, что, мне кажется, Пьер консультировался насчёт него с самими небесами, и сами небеса не сказали НЕТ. Однако, послушай меня; отметь это. Тебе известно, что ты теперь зачахнешь и умрешь без меня, как и я без тебя. Мы будем равны там; отметь это тоже, Изабель. Я не склоняюсь перед тобой, и ты не склоняешься передо мной; но мы оба достигаем одинаково великолепного идеала! Сейчас постоянство, скрытность так же, как и всегда составляют основу нашей любви. О чём нам лучше всего стоит подумать, чтобы никак не подвергнуть опасности священную память, на которую я намекнул? Один путь – один путь – только один! Странный путь, но самый чистый. Послушай. Готовься: здесь, позволь мне теперь удержать тебя, а затем нашептать его тебе, Изабель. Ну, я держу тебя, ты не сможешь упасть»
Он с трепетом держал её; она склонилась к нему; его рот дышал влагой в её ухо; он шептал ей.
Девушка не двигалась; дрожа всем телом, она прильнула к нему с невыразимой странностью глубочайшей любви, новой и необъяснимой. На лице Пьера отобразилось его собственное ужасное откровение; он повторно отпечатал на ней горячие поцелуи, сильно сжимая её руку и не выпуская её из сладкой и ужасной покорности.
Затем они поменялись местами; слитые воедино, они, смущенные, молча продолжали стоять.
