Фридрих Незнанский - Когда он проснется
– Бабу застрелишь, – напутствовал его Михась, – а парню попадешь куда-нибудь в безопасное для жизни место. Ну в ногу, например. Или в плечо. Оставишь в живых, короче. С твоей меткостью это нетрудно.
И Михась потрепал его по плечу. Петя едва удержался, чтобы не ударить его по руке…
А на следующий день ему позвонили и назначили встречу. На Кропоткинской, у памятника Фридриху Энгельсу. Петя пришел. В назначенное время к нему подошел человек и предложил десять тысяч долларов за то, чтобы он застрелил самого батьку Михася. План операции был уже детально разработан. Оставалось прийти на место и произвести выстрел. Петя согласился. Ему уже было все равно, в кого стрелять, как стрелять. Лишь бы стрелять…
24
Честно говоря, сегодня я надеялся отоспаться. Согласитесь, после сумасшедшего акробатического выступления под куполом Белорусского вокзала человеку (то есть мне) просто необходимо отдохнуть. Я вернулся домой лишь под утро – пришлось срочно доставлять Петра Пташука, убийцу батьки Михася, оказавшегося к тому же братом Маши, в больницу. Петя оказался живучим – при падении с двадцатиметровой высоты он отделался открытым переломом бедра и двух ребер. Ну это, конечно, не считая повреждений, нанесенных лично мной в ходе поединка, – сломанной переносицы и нескольких выбитых зубов. Короче говоря, парень надолго запомнит этот день… Маша осталась в больнице ухаживать за братом – кажется, она уже забыла тот случай на загородной вилле…
Короче говоря, вернувшись домой, я упал в постель с намерением проспать не меньше двенадцати часов.
Но не тут-то было! Ровно в девять часов утра зазвонил телефон.
Это был Турецкий. Я всегда говорил, что Александр Борисович сделан из какого-то особого материала: весь вчерашний день и всю ночь он провел на ногах, преследуя бандитов, и вот сегодня с утра бодр и весел.
– Александр Борисович, – язвительно поинтересовался я, – вы еще на работе или уже?
– Нечего иронизировать, – строго ответил Турецкий, – между прочим, если разобраться, я твою работу делаю. К кому Мартемьянова обратилась первому? К тебе. Так что ты в этом деле еще больше задействован, чем я. Ты в моем деле – представитель сразу двоих потерпевших, матери и дочери.
– Чувствую! Рука до сих пор саднит… Хотя где это видано, чтобы адвокаты ползали по крышам и сражались с преступниками? Что-то я ни одного такого не знаю. Они обычно в конторах сидят, в судах выступают. У них офисы шикарные…
– Ну-ну, размечтался. Видно, тебе, Гордеев, на роду написано за бандитами гоняться. И никуда от этого не денешься – хоть в дворники уходи.
Я только вздохнул.
– Ну ладно, шутки в сторону, – продолжал Турецкий, – я сейчас еду в Склиф допрашивать Петра Пташука. Мне нужно, чтобы ты тоже присутствовал. Кстати, там, насколько я знаю, находится его сестра. Она рассказывала тебе свою историю, так что в твоем присутствии ему будет труднее врать. Если, конечно, он захочет увильнуть. Так что жду тебя в больнице. И постарайся быть там как можно скорее. Скорее всего, я проведу между тобой и Пташуком очную ставку.
Я протер глаза, наскоро побрился, позавтракал и спустя пятнадцать минут уже садился в машину.
Да, Склиф – это вам не ЦКБ. Хоть я бывал тут не раз, после посещения больницы для избранных диссонанс оказался настолько явным, что я невольно задумался о построении в отдельно взятой стране бесклассового общества.
Коридоры здесь выкрашены экономичной желто-зеленой краской, везде пахнет смесью эфира, застарелого пота и вчерашнего борща. У врачей на лицах тревожное выражение – их работу здесь иначе как подвигом не назовешь. Но самое главное – больные в Склифосовского, в отличие от ЦКБ, худые, изможденные, с голодными испуганными глазами. Я вспомнил сытую ряшку Игоря Вересова, переключающего каналы на персональном телевизоре, и загрустил. Да уж, воистину – два мира, два детства…
У дверей этой палаты сидел сонный милиционер и читал какой-то детектив в красочной обложке. Видно, ему в жизни не хватало стрельбы и погонь…
– Пташук здесь лежит? – оторвал я милиционера от захватывающего чтения.
– Да, – ответил он, – но посещения ограничены.
– Знаю. Меня пригласил Александр Турецкий, следователь, который ведет дело. Я адвокат Юрий Гордеев.
Милиционер долго с сомнением осматривал мое удостоверение, потом все-таки пропустил.
Я толкнул крашеную дверь в палату. На кровати лежал Петр Пташук. Его туловище было перевязано многочисленными бинтами, а загипсованная нога укреплена на специальной распорке с противовесами. Рядом на стуле сидела Маша. Турецкий, видимо, еще не подъехал.
Увидев меня, Маша улыбнулась. Братишка же ее налился кровью и пробурчал что-то похожее на ругательство.
– Не обращай внимания, – посоветовала Маша, – он сегодня не в духе.
Хотелось бы мне видеть человека, который был «в духе» после падения с двадцатиметровой высоты и которому грозит как минимум червонец за умышленное убийство с отягчающими обстоятельствами.
Я огляделся по сторонам. В палате, кроме Пети Пташука, никого больше не было. Интересно, как Турецкому удалось выбить для Пташука отдельную палату?
– Как он? – спросил я Машу, кивнув в сторону кровати.
– Да так… Врачи обещают, что ходить будет. Не сразу, конечно. Переломы очень сильные. Хорошо еще, никакие важные органы не задеты. Эх, Петюнчик, что же ты полез под потолок?..
«И еще палил из снайперской винтовки», – хотел добавить я, но сдержался.
– А ты бы помолчала! – грозно вращая глазами, огрызнулся Петя. – Чего языком чешешь? Пойди вон воды принеси лучше!
– Тебе много пить вредно, – таким же ровным тоном отвечала Маша, – сидел бы дома, в Бердичеве, вот бы и не попал в больницу.
«И под суд», – подумал я.
Петя не нашелся что ответить, только сдвинул брови и отвернулся, бормоча что-то под нос. Вообще, сцена больше всего напоминала что-то вроде воспитательного процесса – старшая сестра учит набедокурившего брата уму-разуму. Ну что ж, брат есть брат, и, какой бы он ни был, родственные узы разорвать невозможно. Кто не верит, пусть посмотрит фильм, который так и называется – «Брат».
– Ты так не волнуйся, Пташук, – попытался урезонить я Петю, – сейчас придет следователь, он тебя допросит.
– Да, – встряла Маша, – только ты, Петюня, ничего не скрывай! Глядишь – и срок скостят.
Тут вошел Турецкий.
– Всем привет, – поднял он руку, – ну как тут, все благополучно? Киллер наш не буянит?
– Где уж ему буянить? – ответила Маша. – Вон как его загипсовали. И правильно. Чтобы опять чего не натворил.
Петя оглядел вошедшего Турецкого и снова отвернулся.
– Ну что же, – придвинул стул к его кровати Александр Борисович, – начнем, пожалуй.
Я наклонился к нему и прошептал:
– Может, увести Машу?
Турецкий покачал головой:
– Не надо. Она, кажется, на него благотворно влияет.
Он развернул на коленях папку и сказал Пташуку:
– Меня зовут Александр Борисович Турецкий. Я старший следователь Генпрокуратуры по особо важным делам.
Он разъяснил Пташуку его процессуальные права.
– Итак, прошу вас ответить – имя, фамилия, место и время рождения…
– Адвокат, – негромко произнес Пташук, глядя на Турецкого.
– Что?
– Я буду отвечать только в присутствии адвоката.
– Очень хорошо, – обрадовался Турецкий, – адвокат как раз здесь. Знакомьтесь – Юрий Петрович Гордеев, ваш адвокат.
Он хитро подмигнул, и мне ничего не оставалось, как только кивнуть. Вообще-то в этом деле я должен проходить как свидетель, но… В целях экономии времени почему бы и нет? Кстати, Петя вполне мог потребовать украинского адвоката. Вот тогда пришлось бы побегать.
Петя потребовал мою корочку, после чего с большой неохотой согласился отвечать на вопросы Турецкого.
– Петр Пташук, родился десятого февраля тысяча девятьсот семьдесят пятого года. В городе Бердичеве.
– Семейное положение?
– Холост, – почему-то горько усмехнулся Петя.
– Род занятий?
Петя задумался. Видимо, вопрос об определении рода своих занятий его никогда не интересовал.
– Ну я в Чечне был… – наконец сказал он.
Турецкий покачал головой:
– Я думаю, в суде такой «род занятий» только усугубит твое положение. И без того, надо сказать, плачевное. Так что давай договоримся: ты мне честно и откровенно отвечаешь на вопросы, а я некоторые «темные стороны» твоей биографии вносить в протокол не буду. Лады?
Петя слабо кивнул.
– Итак, кто отдавал приказ об убийствах Елены Мартемьяновой и Михаила Наливайко?
Петя нахмурился:
– Кто это такие?
– Петя, – укоризненно вставила Маша, – не отнекивайся. Скидка выйдет.
– Да не знаю я никакого Наливайко! И эту… как ее? – разволновался Петя.
– Спокойно, – призвал всех Турецкий, – отвечай, Пташук, ты бабу на ВДНХ застрелил, что с парнем в лес шла?
