Андрей Остальский - Жена нелегала

— Ну так найди способ ему это разъяснить!

— Да, пожалуй, он меня послушает!

— Но я, я так хотел… я уверен, что я мог бы…

И вдруг Данилин замолчал. Точно выдохся. Или лопнул, как проколотый шарик. Он вдруг понял, что это — полное поражение и он не может совершенно ничего. И что он такого хотел или не хотел, уже не имеет ровным счетом никакого значения. Совсем.

И бушевавшая в душе слепая ярость вдруг улеглась, ему все стало безразлично. Сказал:

— Давай еще выпьем.

И так они сидели и пили довольно долго. И не пьянели. И теперь уже тихо, по очереди, не перебивая друг друга, высказывали в разных формах сожаления, что все так хорошо начиналось и так плохо кончилось.

В какой-то момент Данилин спросил:

— А что теперь ты будешь делать? Я, допустим, уйду, останусь пока жить в Киеве или уеду в Англию… потом вернусь, когда Бережный наконец успокоится… Ведь ему наверняка сковырнуть меня надо было, и когда цель будет достигнута, он займется другими, не менее актуальными делами. Другие помехи на пути власть и деньги имущих устранять. У него хорошо получается… Ну а ты-то — что?

— Я? Мне, конечно, придется продать акции. Потому что в газету под руководством Игоря и тем более под сенью «Эм-Банка» я не верю совершенно… В том числе и как в коммерческий проект. Газета теперь будет убыточной надолго, если не навсегда. Мне это совершенно неинтересно. Но продаться надо подороже, поэтому я еще покручусь, поверчусь. Помешаюсь под ногами… Чтобы ребята из банка поняли, что от меня лучше всего откупиться не жмотничая. И, кстати, от души предлагаю: отдай мне свои акции в доверительное управление, я обещаю, продам так же, как свои, в одном пакете. У тебя там не шибко много, но я тебе за них сотню тысяч, пожалуй, выторгую. А то и больше.

— Ну нет! Только не это! Мне, знаешь, надо все-таки себя еще уважать.

— Не спеши. Подумай спокойно. Ведь должны же они тебе какое-то отступное, ты же об этом не подумал, когда свой контракт подписывал…

— Да невозможно тогда было такой вопрос ставить.

— Ну вот. А так будет только справедливо. Не спеши, подумай, время есть. И еще: хочешь, я попытаюсь с Игорем поторговаться, чтобы он тебя в Лондон собкором назначил? Скажу: Данилин уйдет без скандала, сам, при таком условии. Он ведь на самом деле все равно тебя боится, хоть и виду не подает, так что счастлив будет. И ты там, в Лондоне своем, отсидишься спокойно, а потом вернешься. Если ничего себе лучше не найдешь, то уж директором пресс-службы я тебя всегда пристрою.

— Не знаю… сейчас мне хочется только одного — напиться вусмерть и залечь спать. Часов так на двадцать.

— Ну ладно, но я пока насчет Лондона от твоего имени поторгуюсь. Отказаться всегда успеешь.

— Наливай еще, что-то не берет никак…

После еще пары рюмок Щелин вдруг стал вспоминать книгу Януша Корчака «Король Матиуш Первый». Данилин тоже ее в детстве читал, и она ему тоже очень нравилась. Но к чему вдруг такое воспоминание?

Оказывается, Щелин сравнивал себя с персонажем по имени Грустный Король, который покровительствовал юному Матиушу, ценил его, но потом вынужден был присоединиться к вражеской коалиции. И даже принимал участие в его пленении и ссылке на необитаемый остров, хотя и старался смягчить его участь и даже, возможно, спас от расстрела. И при этом понимал, что все это ужасно несправедливо и неправильно, но, увы, так трагически сложились обстоятельства. Такова вообще-то жизнь.

И вот теперь, захмелев наконец, Щелин вообразил себя чем-то вроде такого Грустного Короля. То ли предателя, то ли спасителя. То ли жертвы обстоятельств.

Он сидел и печально рассуждал о том, что свобода слова в России пока не востребована, никому на фиг не нужна. Так до поры до времени древние народы не понимали пользу прививки от оспы. Конечно, придут другие времена, и все выстроятся в очередь за вакциной, но это не скоро. А пока есть так, как есть, а потому и управленцы газетные требуются совершенно особого типа, которые умеют органично встраиваться в вертикали и горизонтали, элегантно, без натуги угадывать, что нужно власти или хозяину… А профи, вроде Данилина, никому пока не нужны. Грустно, но факт.

Так рассуждал нетрезвый Щелин и почему-то нежно гладил скатерть. Выглядел он при этом вполне абсурдно. И Данилина вдруг охватило неодолимое желание заняться тем же. Вот так они и сидели, пили коньяк и гладили скатерть. Она была на ощупь очень мягкой, шелковистой. Просто класс.

7

Было уже около двух часов ночи, когда Данилин добрался наконец до своей гостиницы и поднялся на второй этаж. Глаза слипались, в голове было пусто. С трудом открыл дверь. И застыл на пороге. Первая мысль была: в чужой номер как-то умудрился вломиться. Вторая, через треть секунды после первой: это Ольга! Опять поджидает его в номере. Третья, еще через полсекунды: нет, эта женщина, сидящая в темноте у окна, совсем не похожа на Ольгу. Боже мой, да это же Джули! С ума окончательно сошла, что ли? И как она исхитрилась в номер-то проникнуть: научилась здорово, видать, русскому искусству взяткодательства…

Но зачем? Что она здесь делает?

— My goodness, Julie, what on earth are you doing here?

— Я не Джули, — тихо сказала женщина по-русски. — Закройте скорее дверь!

Данилин помешкал еще мгновение, но все-таки сделал то, что его просили — закрыл и даже запер на ключ дверь. Хотя в глубине души не был уверен, что поступает правильно. Ведь это, вполне вероятно, какая-то провокация!

Когда он зажег свет, женщина уже переместилась к столу. Теперь он ясно увидел, что это вовсе не Джули. Та могла бы выглядеть так, если бы состарилась лет на восемь-десять. Поседела бы сильнее, пролегли морщинки на лице, появились бы мешки под глазами. Женщина все равно была по-прежнему красива, но возраст постепенно уже побеждал в этой беспощадной, упорной войне… Сходство было все же поразительным. Цвет глаз только другой… У Джули — пронзительно голубой, а у незнакомки какой-то серо-зеленый, что ли…

— Что смотрите так?

— Вы так похожи на… на…

— На Джули? Ну естественно, я на нее похожа! Вернее, она на меня. Иначе и быть не могло.

— В каком смысле?

— Потом поймете. Когда я вам все расскажу. Только нам с вами сначала надо договориться об условиях…

— Погодите! Это у меня для начала есть условие. Объясните, пожалуйста, кто вы такая и как попали в этот номер.

— Ну, попасть в гостиничный номер для упертого человека вообще никакая не проблема. А зовут меня Елизавета. Лиза. Нечепайко. Впрочем, у меня много было в жизни фамилий. Если наш разговор пройдет удовлетворительно, вы узнаете ту из них, которая вас особенно заинтересует.

— Загадками говорите.

Данилин уселся на стул напротив непрошеной гостьи, сложил руки на груди… А сам лихорадочно соображал: может, все-таки вызвать администрацию? Или милицию? Правильно он себя ведет или совершает наивную ошибку, вступая в переговоры с незнакомкой?

Тут Лиза вдруг переменила позу, тряхнула копной по-прежнему густых и красивых волос. В ее глазах что-то сверкнуло. Она поставила локти на стол, сложила руки и уперлась подбородком в ладони. Слегка наклонила голову и теперь смотрела на Данилина под углом, сбоку, и грустно, краешками губ, улыбалась при этом.

— Вы, я вижу, встревожены и не знаете, как себя вести, — заговорила она мягким, обволакивающим голосом. — Не волнуйтесь, опасности нет. Я — жена, гражданская жена Юрия. Он же Карл. Извините, что я пришла к вам таким вот странным, неприличным образом. Но поверьте, другого выхода просто нет.

И в ее глазах опять что-то блеснуло.

— Может быть, дать вам воды? — спросил Данилин.

Она кивнула. Тоже как-то по-особому, благодарно, проникновенно, будто он предложил ей лекарство, спасающее от тяжелой болезни.

Она жадно пила, а у Данилина даже в груди заныло, так стало вдруг ее жаль. Но он взял себя в руки — нельзя так легко поддаваться чарам. Ведь не такой он идиот, чтобы не видеть, что происходит. Эта женщина кажется очень искренней, но недаром он семь лет прожил с актрисой…

— Вы уже поняли, что человек, встретивший вас в аэропорту, не Юра? Что это — двойник? — спросила она.

— Кажется, понял… хотя, скажу вам честно, чем дальше в лес, тем больше дров и тем меньше я понимаю, что происходит. К тому же у меня голова сейчас занята — неприятности на работе… И я очень жалею, что вообще в эту историю ввязался.

— Жалеете вы правильно. Это не предмет для журналистского расследования. Но раз уж вы здесь и я здесь, прошу вас выполнить совсем другую функцию — переводчика. Мне надо срочно поговорить с Джули. А мой разговорный английский оставляет желать лучшего. Не адекватен задаче. Мое главное условие — вы ни слова из того, что услышите сегодня, не напечатаете в газете. Это не тот материал…