Джесси Келлерман - Гений
Старшие мальчики играют в футбол. Виктор не понимает этой игры. Он смотрит не на игроков, а на следы на снегу. Сначала снежный ковер совсем гладкий и чистый, а потом приходят ребята и в снегу появляются пятна. Их все больше, как пузырьков в закипающей воде. Красиво. А потом на поле остается одна сплошная каша. Виктору очень хочется, чтобы ребята перестали играть в середине матча. Тогда останутся красивые следы. На следующий день идет снег, и поле снова чистое.
Мальчики с ним не разговаривают. Они называют его Болтун. Виктор вспоминает миссис Грин. Он часто о ней спрашивает, а учитель не знает, кто это. Доктор Уорт приглашает Виктора в свой кабинет.
— Ты ведь скучаешь по своей подруге? Ты умеешь писать письма?
Нет, он не умеет.
— Я тебя научу. Тогда ты сможешь писать ей, когда захочется. И хорошо бы почаще. И еще было бы хорошо, если бы ты дружил с другими мальчиками. Они тебе нравятся? Ты уже со всеми познакомился? А занятия тебе нравятся?
Виктор молчит.
— Конечно, тебе трудно. Но ты должен постараться. Чем больше ты стараешься, тем легче тебе будет общаться. Мне сказали, ты не делаешь домашнюю работу. Если тебе трудно, попроси, чтобы тебе помогли. Я сам с удовольствием помогу. Я такое не каждому предлагаю. Только тебе, потому что мне кажется, что ты — не обычный ребенок. Я знаю, ты способен на большее, чем стараешься показать. Я хочу, чтобы у тебя все получилось. Ну как, согласен?
Виктор кивает.
— Хорошо. Просто замечательно. Давай писать письмо.
Доктор Уорт показывает, как начинать.
— Теперь пиши то, что тебе хочется.
Виктор грызет кончик карандаша — он не знает, что надо делать. И рисует Бельгию.
Доктор Уорт смотрит на листок.
— Ты это хотел ей сказать?
Виктор кивает.
— Мне кажется, она не поймет. Не хочешь рассказать ей, как у тебя дела? И про друзей? Дай-ка мне карандаш на минутку, пожалуйста.
Доктор Уорт стирает Бельгию, остается только едва различимый след. И пишет поверх: «Здравствуйте, дорогая миссис Грин! Как у Вас дела? У меня все хорошо. Я очень стараюсь хорошо учиться в школе. Мне нравится делать домашние задания. У меня много друзей».
— Что нам еще написать?
И продолжает: «Вчера на обед давали картофельный суп. Он был…»
— Виктор! Тебе понравился картофельный суп?
Виктор не ел супа и потому качает головой.
— Ладно, — говорит доктор Уорт.
«Вчера был картофельный суп. Я не очень его люблю, но все равно он очень вкусный. Больше всего я люблю…»
Доктор Уорт смотрит на него:
— Виктор!
Виктор пугается. Он кажется себе ужасно глупым.
— Овсянку.
— Овсянку. Отлично.
«Больше всего я люблю овсянку, и это очень удачно, потому что ее дают на завтрак каждый день».
Доктор Уорт улыбается.
Вот это правда. Виктор за всю жизнь столько овсянки не съел, сколько он съел ее здесь. Ничего страшного, конечно, но почему-то ему кажется, что скоро овсянка ему разонравится.
«Надеюсь, у Вас все хорошо и Вы приедете меня навестить. Вы можете приезжать в любое время. Наверное, лучше приехать тогда, когда станет потеплее».
Доктор Уорт поднимает голову:
— Ты что-нибудь еще хочешь ей сказать?
Виктор качает головой.
— Теперь надо подписать письмо. Как мы с тобой его закончим? Можно сказать «всегда Ваш», или «Ваш преданный друг», или просто «Ваш друг». Давай, подпишись.
Виктор колеблется и пишет: «Ваш друг».
— Теперь напиши свое имя.
Виктор пишет.
— Отлично.
Доктор Уорт тянет листок к себе.
— Вот тут ошибка. Смотри! Видишь? Надо писать не «друк», а «друг». Дай на секунду карандаш, я поправлю. Запомнил?
Виктор кивает.
— Отлично. Теперь нужно написать адрес на конверте.
Потом доктор Уорт лижет марку. Приклеивает ее к конверту.
— Ну вот, видишь? Теперь его надо опустить в почтовый ящик. Получается, ты написал письмо. Давай подождем, ответит ли она тебе.
И она отвечает. Много месяцев спустя от нее приходит письмо. Очень короткое. Доктор Уорт зовет Виктора в свой кабинет и протягивает ему конверт.
«Дорогой Виктор», — тихонько бормочет Виктор.
— Прочти его вслух, пожалуйста. Погромче.
— Дорогой Виктор! — читает Виктор. — Я так рада была получить от тебя весточку. Я часто о тебе вспоминаю. В доме я больше не живу, поэтому твое письмо не сразу до меня добралось. Мне его переслали. Теперь у меня новый дом. Адрес я написала наверху страницы. И еще у меня новая работа. Я работаю у доктора Фетчетта. Ты его помнишь? Он шлет тебе наилучшие пожелания. Он тоже часто о тебе вспоминает. С любовью, Нэнси.
В круглых скобочках подпись: «Миссис Грин».
Доктор Уорт очень доволен.
— Какое милое письмо. Теперь у нас есть ее правильный адрес, и ты сможешь писать ей сколько захочешь. Ну, что мы напишем?
На этот раз он разрешает Виктору лизнуть марку. Вкус у нее какой-то чудной.
Глава двадцать первая
Наш рейс в Бостон задержали на несколько часов, и в Кембридж мы попали только к одиннадцати вечера. Взяли такси и поехали в гостиницу, в которой всегда останавливался Тони Векслер, когда приезжал, чтобы исправить все то, что я натворил. Я заплатил за обе комнаты. В портфеле у меня были распечатанная на обычном листке бумаги фотография Виктора и CD-ROM с отсканированным снимком. С того момента, как мы нашли снимок, я все больше молчал, и вид у меня, наверное, был не самый веселый. Во всяком случае, в лифте Саманта обняла меня за плечи.
— Наверное, у меня сахар в крови понизился, — сказал я.
— Давай поужинаем.
Я посмотрел на нее.
Саманта пожала плечами:
— Ничего, для такого случая я сделаю исключение.
Я слабо улыбнулся.
— Пожалуй, я лучше в номер еду закажу.
— Позвони мне, если передумаешь.
В номере я разделся до трусов и заказал по телефону сэндвич с тунцом, но съесть его не смог. Я выставил поднос за дверь и лег на кровать. Глядя на темный экран телевизора, я все ждал, что сейчас он загорится и появится лицо Виктора. Нет, в духов я не очень верю, но я и правда считал, что он хотя бы как-то попробует со мной связаться. Ну ладно, ну пусть не в телевизоре появится. Пусть хотя бы в стену постучит морзянкой или лампой помигает. Я ждал и ждал, а он так и не пришел. Глаза у меня стали сами собой закрываться, и я уже почти заснул, когда раздался тихий стук в дверь.
Я встал, надел штаны и рубашку и выглянул в щелочку. Саманта извинилась за то, что побеспокоила меня.
— Ничего-ничего, я просто немного вздремнул. Входи.
Я отступил на шаг, пропуская ее в номер. Но она так и застыла на пороге. Посмотрела на меня, потом на нетронутый сэндвич.
— Есть не хотелось, — сказал я.
Она кивнула, глядя в пол. Тут я сообразил, что не застегнул рубашку. Пришлось запахнуться.
— Прошу.
Поколебавшись, она все-таки вошла и устроилась в кресле, глядя на зеленый купол Элиот-Хаус.[43] Я встал рядом, и некоторое время мы молча любовались тем, как луна подмигивает нам из-за бегущих по небу облаков.
— Ты видела, какие у него руки? — спросил я.
Она не ответила.
— Как у цыпленка. Видела?
— Видела.
— Трудно представить, что он кого-нибудь мог этими лапками задушить.
— Это ж дети.
Я промолчал.
— Тяжело тебе, наверное, — сказала она.
Я кивнул.
Мы еще полюбовались на небо.
— Спасибо, — сказала она.
Я вопросительно посмотрел на нее.
— Ну, там, в самолете.
— Не за что.
— Ты небось боялся, что я тебя стукну.
— Ничего, пережил бы как-нибудь.
Мы еще помолчали.
— Прости, что я так себя с тобой вела.
— Ничего, все нормально.
Она приподняла бровь.
— Ну может, не все, но почти все, — сказал я.
Саманта улыбнулась.
— Успокойся, все хорошо.
— Терпеть не могу так себя вести. Раньше я всегда умела держать себя в руках. — Она запнулась. — Знаешь, я по тебе скучала, когда уезжала на праздники.
— И я по тебе.
Мы помолчали.
— Подожди еще немного. Ничего, что я это говорю? — спросила она.
— Ничего.
— Нет, не ничего. Нельзя вот так подвешивать человека в воздухе.
— Ничего страшного, Саманта.
— Зови меня Сэм, ладно?
— Хорошо.
— Папа всегда называл меня Сэмми.
— Я тоже могу тебя так звать, если хочешь.
— Давай просто Сэм.
Она ушла, и я снова завалился в кровать. Включил новости. Замелькали лица Буша, Чейни и Райс. Вспомнилась новогодняя вечеринка у Мэрилин. Стало тошно, и я переключился на платный канал.
Зазвонил телефон на столе. Я выключил звук.
— А я думал, ты спать пошла.
— Не разбудила? Скажи, что не разбудила, а то я расстроюсь.
— Я не спал.
Она помолчала.
— Можно, я к тебе обратно приду?
Теперь она была совсем другой. Саманта смотрела мне в глаза, и только тут я понял, что в первый раз она этого не делала. И двигалась теперь раскованней. Может, из-за огромной гостиничной кровати? Или просто мы уже успели друг друга немного узнать и представляли себе, чего хотим? А может, в этот раз она была другой, потому что хотела почувствовать что-то, а не забыться.
