Фридрих Незнанский - Кровная месть
Грязнов усмехнулся, спрятал пистолет и бросил милиционерам:
— Все, ребята, свободны.
Он упал в кресло и вытянул ноги.
— Только имей в виду, командир, — предупредил Мамедов. — Я уже плачу, и те, кому я плачу, могут оказаться повыше тебя.
— Ты что, сдавать их надумал? — спросил Грязнов на всякий случай.
— За «чайника» меня держишь? — нахмурился Мамедов.
— Тогда вот что, Мамедов, — сказал Грязнов. — Тут недоразумение вышло. Моя фамилия — Грязнов, может, слышал?
Мамедов налил себе газированной воды из сифона и спросил:
— А чего ты тогда мелочевкой промышляешь, Грязнов? Ты же из МУРа, если ты, конечно, тот Грязнов.
— Я тот,— подтвердил Слава, — и мелочевкой не промышляю. Ты понял, что ты у меня на крючке?
— Тут можно поспорить, — уклончиво заметил Мамедов. — Но мне интересно, а что ты, собственно, хочешь?
— У вас в Баку, — объяснил Грязнов, — есть лагерь для русских военнопленных. Тех, кто на стороне армян. В этом лагере работают охранниками два типа. Они нужны мне здесь, в Москве.
— А почему ты ко мне обратился? — спросил Мамедов.
— Я не к тебе, Мамедов, — усмехнулся Грязнов. — Я к вам. Я терплю вас уже пять лет, и терпение мое кончается. Тебе рассказать, что начнется потом, когда оно кончится?
— Э-э...— отмахнулся Мамедов. — Зачем нам портить друг другу настроение. Тебе их нужно доставить в упаковке или сам паковать будешь?
— Сам, — сказал Грязнов. — Вы их вербуете на выгодное дело в любом городе России. Остальное наша забота.
— А с киоском как? — спросил Мамедов.
— Слушай, Мамедов, не наглей,— рассердился Грязнов. — Ты вот здесь, на «Новокузнецкой», живешь, а я каждое утро от «Выхино» до Петровки своим ходом. Чувствуешь разницу?
— Чувствую, — кивнул Мамедов. — Если бы ты только захотел, майор, то уже бы на улице Горького жил.
— Чтоб киоском этим там больше не пахло,— сказал Грязнов.
— А если я его узбекам продам? — спросил Мамедов с заискивающей улыбкой.— Они ко мне давно подкатывают, а?
Грязнов покачал головой.
— Ну вы жулики, — сказал он. — Да продавай, аллах с тобой. Я им все равно жизни не дам.
— Так это им, — заулыбался Мамедов. — Куда тебе звонить, говори.
И хотя Грязнов рассказывал про этот эпизод с плохо скрытым восторгом, я слушал его хмуро. Меня эти близкие контакты с мафией никогда не радовали, и я прекрасно знал, что добрую треть всех преступлений совершают люди, состоящие осведомителями милиции и контрразведки. Но дело было особым, и выбирать средства, которые бы устраивали всех, нам не приходилось.
Константин Дмитриевич Меркулов появился на своем рабочем месте в среду, словно упав с неба. У него состоялся краткий и содержательный разговор с генеральным, потом он принял нескольких ответственных посетителей и, наконец, вызвал к себе меня. Вид у него был совершенно измученный, смотреть жалко.
— Да, — покачал я головой, — укатали сивку президентские горки... Можно подумать, это ты сам в Тюмени на этого типа нападал.
— Что, очень мерзко получилось? — спросил он с сожалением.
— Шито белыми нитками,— ответил я.— Чего еще ждать в ближайшие дни?
— Узнаешь из газет, — буркнул он. — У тебя нет желания поработать в президентской комиссии?
— Ни малейшего, — сказал я. — Тем более что если все пойдет, как мы планируем, то сдадим вам весь ваш Суд Народов очень скоро.
— Это каким же способом? — спросил Меркулов равнодушно.
— Способом умело проведенной операции. Мы выходим на Бэби, Костя! Можно сказать, что он у нас в руках.
— Зациклились вы на вашем Бэби, — вздохнул Меркулов. — А он уже и не игрок, а так, хулиган на трибуне. Если он начнет мелькать, его прихлопнут в минуту.
— Мы рассчитываем на обратную реакцию, — сказал я.
— То есть?
— Хотим направить его праведный гнев на бывших хозяев.
Эта простая мысль так его поразила, что он даже некоторое время задумчиво покачивался в кресле.
— Глупости, — сказал он. — Он никого не знает.
— Это же Бэби, Костя! Как он узнал про Люсина, а? А как он вышел на Стукалова? Ты хочешь сказать, что все произошло случайно? Без наводки?
— Мне не нравится ваше отношение к этому убийце, — хмуро заметил Меркулов.
— Я сам об этом часто думаю, — сказал я. — Меня мои ребята заразили. Они на почве своих кибернетических извращений занимаются черной магией: одушевляют протокольные фигуры. Это они придумали Бэби и характер, и какие-то слабости, и даже рисуют ему психологический портрет. Но подумай сам, как он себя ведет! Ты бы себя так повел?
— Вряд ли, — сказал Меркулов с усмешкой.
— И я бы нет, — сказал я. — Это психосоциальный феномен.
— Это кто определил?
— Сережа, разумеется. Но этот Бэби действительно так выразительно плюет на всю нашу возню, что это не может не восхищать.
Он хмыкнул и ничего не ответил, его волновали другие заботы.
— Ты-то как? — спросил я. — Думаешь к родным пенатам возвращаться?
— Мечтаю, — вздохнув, ответил Меркулов.
38
Вначале все действительно походило на сказку. В день расставания с Феликсом Захаровичем уже вечером она с чужими документами на руках поднималась на борт самолета, улетавшего в Рим. Все произошло как по мановению волшебной палочки. Она пришла на указанную квартиру, ее встретил незнакомый человек и вручил билет, деньги и документы. Для нее были заготовлены вещи, целый чемодан вещей, и все свое она была должна оставить для дальнейшего уничтожения.
Ей очень мало что говорили, сказали только, что в Риме ее встретят и все объяснят. Но в Риме она успела лишь проехать на автобусе с дешевой экскурсией, которую проводил какой-то эмигрант с жутким еврейским акцентом, — вначале это звучало очень мило, но к концу экскурсии она совсем перестала его понимать. Проведя в Риме два дня, и из них лишь несколько часов в прогулках по городу, она отправилась на Сицилию. Ей опять пообещали, что там ей все объяснят. Только в дороге она обнаружила, что у нее снова новые документы.
На Сицилии ей дали понежиться в приличном пансионе несколько дней, но она не знала языков и потому чувствовала себя очень неуверенно. Какая-то женщина проводила с ней курс обучения французскому языку и жаловалась на ее слабые способности. Однако после трех дней интенсивного обучения она уже без труда могла заказать себе обед в ресторане.
Из Палермо она улетела в Испанию, где ее ждала новенькая машина, чудный и простой «фиат». Права на нее уже были готовы, но кое-какие навыки она должна была приобрести, и с нею занимался милый молодой испанец, очень хорошо говоривший по-русски. Именно здесь, в Барселоне, с ней впервые поговорили по существу.
— Дорогуша моя, это операция по внедрению, — говорил ей седой человек с верблюжьими губами. — Вас водят, чтобы потом не смогли отследить. Вы уже знаете, что вы побывали замужем?
— Я не понимаю, — пожала плечами Нина. — Я действительно побывала замужем, ну и что?
— Не то, — возразил седой «верблюд». — Вы должны хорошенько запомнить свою легенду, Ниночка. После смерти своего первого мужа, капитана Ратникова, вы некоторое время провели в депрессии и попали в психушку.
— Это легенда? — спросила Нина.
— Да. Выйдя из психушки, вы не смогли оставаться в родном городе и уехали в Сочи. Там вы случайно познакомились с немолодым французом Гюставом Шимом, запомните?
— Мне это еще предстоит? — спросила Нина.
— Да нет же! — воскликнул ее собеседник, выходя из себя. — Это уже было! Мало того, вы уже развелись с этим самым Шимом и оставили себе фамилию Шимова. Нина Алексеевна Шимова.
— Но у меня другие документы, — сказала Нина.
Этот терпеливый человек поднялся и вышел в соседнюю комнату. Нина невольно досадовала на саму себя, потому что никак не могла проникнуть в замысел Феликса. После долгого отсутствия седой вернулся и принес ей документы на имя Нины Шимовой.
— Теперь вы удовлетворены? Нина пожала плечами.
— А когда я смогу вернуться домой? Он смотрел на нее с изумлением.
— Вы уже хотите вернуться?
— Да, — сказала Нина.
Он распрямился и сунул руки в карманы.
— Если честно, — сказал он, — я ведь ничего не знаю о ваших делах, Нина. Но вы меня поражаете. Предполагается, что вы поживете здесь не меньше полугода.
— Это невозможно, — сказала она. — У меня много дел.
— Так для этого вас сюда и направили, — пояснил седой. — Вы должны вернуться домой к своим делам с чистой биографией. Понимаете, ведь по легенде вы уже полтора года живете во Франции. Для этого надо хоть немного действительно пожить во Франции.
— Сколько? — спросила она. Он развел руками.
— Я не могу вам подсказывать. Как только вы почувствуете себя готовой к вашей легенде, можете возвращаться.
