Феликс Меркулов - Он не хотел предавать
Любовь оставила велосипед на стоянке возле универмага и вышла на театральную площадь Бобиньи. Напротив здания театра сидели рисовальщики всех возрастов. Любовь вытащила из рюкзака складной стул и планшет для рисования, примостила планшет на коленях, на брусчатке у ног разложила коробки с пастелью и карандашами.
— Солнце уже ушло, — заметил ее сосед, старый художник, складывая свой этюдник. — Приходите рисовать завтра.
Она поблагодарила за совет.
Солнце действительно опустилось за крыши. Исчезли длинные, вытянутые тени, похожие на наскальные рисунки. Площадь погрузилась в тень. Скоро должны были наступить сумерки. Большая стрелка на часах на здании Драматического театра медленно перемещалась по кругу. Люба рассеянно водила мелками по листу бумаги, не отрывая взгляда от театрального подъезда. Мимо проходили люди, рассматривали работы художников.
Чем больше время приближалось к девяти, тем сильнее Любовью овладевало чувство страха. Она вытирала о колени мокрые от пота, ледяные ладони. На светлых брюках оставались следы цветных пастельных мелков. В девять часов вечера из театра потекла публика. Закончился вечерний спектакль. На несколько минут между колонн образовалась толкучка. Любовь смотрела в ту сторону. Фигуру Дрозда она заметила сразу. Он никогда не опаздывал — не в его характере. Он часто повторял: «Точность — вежливость королей». Мелок выпал из ее дрожащих пальцев. В этот по-летнему жаркий майский вечер ее бил озноб. Теперь уже было почти физическое ощущение, что за ними следят.
Дрозд терпеливо прогуливался перед подъездом театра, поглядывая то на свои часы, то на часы на башне.
Подойти к нему или нет? Подойти или нет?
А если нет, то что делать? Дрозд — деловой человек. Ему претят ее игры. Он не любит отложенных свиданий. Он может вернуться в Москву. Ведь он ясно намекал ей, что крайне ограничен во времени.
Любовь услышала рядом девичий лепет:
— Salut! — и чмоканье поцелуя.
Покосилась на сладкую парочку, увидела в руках кавалера букет цветов и мгновенно поняла, что делать.
На площади затеплился свет в круглых чашах витых фонарей. Теперь по мере наступления темноты огни будут набирать яркость. Казалось, все обитатели Бобиньи вышли на променад. Дрозд с раздражением заметил, что Любовь опаздывает уже на двадцать минут. Повсюду гуляли пары, раздавался смех. Подростки, стуча роликами, скатывались по длинной каменной лестнице, ведущей от театральной площади мимо галереи магазинов к старому рынку.
Вдруг к адвокату подбежал рассыльный в зеленой форменной безрукавке со значком цветочного магазина и протянул букет. Прежде чем полиция смогла сориентироваться, адвокат прочел на приложенной к букету записке несколько строк, написанных по-русски. А прочитав, сразу же покинул площадь перед Драматическим театром.
Любовь так и не появилась.
— Не пришла! — бросил с порога Яцек, входя в номер.
С шумом упал в кресло, с шумом напился минеральной воды из мини-бара. Остатки воды вылил на голову и, неудовлетворенный результатом, заявил, что намерен принять душ. Денек выдался жаркий во всех смыслах.
Дверь в ванную он оставил открытой. За плеском воды Георгий мог расслышать эмоциональные реплики друга, описывавшего подробно свои впечатления от действий французской полиции в Бобиньи. С семи вечера площадь перед театром взяли под наблюдение. Сняли посты только в десять. Никого похожего на Кричевскую так и не заметили!
Яцек и Георгий шмыгали по окрестным улочкам, магазинам и кафе, словно терьеры по кроличьим норам. У каждого театрального контролера была фотография Кричевской, но, похоже, в театре ее тоже не было.
Георгий сидел за столом и, подперев рукой голову, о чем-то думал.
— А у тебя какие мысли? — поинтересовался Яцек, выходя в халате. — Почему Кричевская не появилась? Что могло случиться? Продинамила?
— Она там была и сейчас выжидает, — сказал Георгий.
Яцек посмотрел на друга как на пифию, вещавшую из клубов дыма.
— Откуда ты знаешь?
— Ниоткуда. Простоя подумал: если нет причин не приходить, значит, Кричевская там была. Мы ее просто не узнали. Кричевская сейчас нервничает. Она назначила Дрозду встречу в другом месте.
Люба бесцельно брела по улицам Бобиньи, не зная, что делать дальше. Вдруг она почувствовала, как ей не хватает Леже. Если бы он был сейчас рядом, он вывел бы ее из себя каким-нибудь идиотским замечанием типа: «Смотри, какая задница у той телки!» (Вот бы никогда не подумала, что станет по нему скучать!) Если бы Лежнев встретил ее сейчас, он сделал бы удивленное лицо, даже если бы специально шел ей навстречу.
— Куда прешься? — спросил бы он и немедленно сделал бы замечание насчет ее «кислой рожи».
Затем схватил бы ее за руку и, не слушая никаких отговорок, поволок за собой в какую-нибудь дешевую забегаловку, где подают ирландское пиво с улитками по-тоскански. И там бы они провели вечер, глядя футбол по каналу «Евроспорт».
Лежнев, так же как и она, не любил вспоминать прошлое. Например, он никогда не смотрел гонки. Когда она пару раз включала Гран-при Канады, он дико ревел на нее:
— Убери, я сказал! — и приходилось переключать на другой канал.
Странно, что только теперь она заметила, как мною между ними было общего…
«Собственно, это объясняет, почему мы с ним ненавидели друг друга», — подумала она.
Любовь увидела вывеску спортивного бара во вкусе Леже и зашла внутрь. Там сидели похожие на Лежнева парни, пили пиво и смотрели канал «Евроспорт». Только по телевизору шел теннис. Махала ракеткой толстозадая Венус Уильямс. Глядя на нее, Леже бы обязательно прокомментировал ширину и объем ее ляжек. На втором этаже, прямо над баром, был мотель. После третьего джин-тоника к Любови подсел похожий на подгулявшего матроса бритоголовый парень. С ним было легко и приятно. С ним она и поднялась на второй этаж.
…Проснувшись через несколько часов. Любовь выскользнула в коридор и танцующей походкой, повиливая бедрами, пошла по мягкой ковровой дорожке, как по подиуму. «Раз, два, три, поворот! Ножки в третьей позиции!» Вчерашнее состояние панического страха исчезло. Может быть, ей только померещилось? Стоило расслабиться, почувствовать себя желанной и свободной женщиной, чтобы ночные кошмары рассеялись как дым. Зря она вчера запаниковала, стыдно. Александр Яковлевич будет недоволен.
В противоположном конце коридора открылась дверь. Из номера вышел темноволосый молодой человек в спортивном костюме и пошел навстречу Любови к лестнице, ведущей на первый этаж. У молодого человека была атлетическая походка, но ей недоставало чуток разболтанности. Слишком затянут в струнку. Похож на одного из тех маньяков, что любят ни свет ни заря и в любую погоду семенить трусцой. Без сожаления покидать постель в четыре утра может лишь тот, в чьей постели не лежит желанная женщина, с которой страшно расстаться и на минуту. У него и женщина наверняка поджарая, мускулистая, коротко стриженная…
Кокетливо сбегая вниз по лестнице впереди спортсмена, Любовь всем охватом спины ощущала на себе его теплый взгляд. Остановившись в конце лестницы, она наконец надела туфли и, наклонившись в весьма дразнящей позе, застегнула на щиколотке тоненькие ремешки туфель. Сначала на одной ноге, затем на другой. Спортсмен вежливо посторонился, обходя ее стороной, по лицу Любови прошла волна аромата гостиничного мыла. Она подняла голову и улыбнулась темноволосому молодому человеку скромной и обаятельной улыбкой женщины, знающей себе цену. В это время наверху хлопнула дверь номера, кто-то свесился с верхних перил и громким шепотом, чтобы пе разбудить народ, крикнул по-русски:
— Гошка! И кофе!
Любовь не испугалась, услышав родную речь, но, видимо, что-то дрогнуло у нее в лице. Незнакомый темноволосый молодой человек в спортивном костюме вдруг посмотрел на нее таким взглядом, словно с нее упала шапка-невидимка. Любовь вдруг поняла, что он ее знает. Ей снова стало страшно.
Ничего не понимая, зная только, что надо бежать, она боком проскользнула мимо спортсмена и почти бегом бросилась через бар к выходу. Бар еще работал, значит, было не позже пяти утра. Она вошла в зал через заднюю дверь и, стуча каблучками, пошла мимо столиков к двери, ведущей на улицу. Спортсмен догнал ее и, забежав вперед, преградил путь.
— Me manquez! Que vous de moi demandez? — срывающимся от волнения голосом крикнула Любовь, пытаясь обойти его.
В баре было немноголюдно. Кроме хозяина за стойкой сидели два-три подвыпивших болельщика, обсуждавших какой-то футбольный матч. Темноволосый молодой человек смотрел на Любовь в явном замешательстве, не зная, что предпринять. Для начала он по-русски негромко сказал:
— Любовь Сергеевна, успокойтесь и не поднимайте шума. Вам ни к чему лишнее внимание. — И попытался взять ее за руку.
