Лео Мале - Французский детектив
Чудовищное, почти непостижимое преступление, поводом для которого явилась глупая и совершенно неоправданная ревность. Потому что даже на мгновение мы не можем предположить какие-нибудь ухаживания со стороны жертвы за мадам Вотье — это было бы оскорблением памяти убитого. В равной мере мы не можем предположить, что Соланж, поведение которой и отношение к мужу были всегда образцовыми, могла быть неверной мужу. Нет! Слепая ревность — вот причина этой роковой драмы! «Виновата страсть», — скажут одни. «Безумие», — скажут другие. «Обдуманное преступление», — утверждает прокуратура. И если нас спросят: «Каким образом могло возникнуть это чувство ревности по отношению к Джону Беллу у слепоглухонемого?» — мы можем ответить просто: «Благодаря запаху».
В самом деле, вспомним произнесенную здесь вчера слепым Жаном Дони фразу: «У нас, незрячих, есть особое чутье, которое позволяет нам догадываться о настроениях окружающих, незаметно для них улавливать самые интимные их чувства». У Жака Вотье, который не мог ни видеть, ни говорить, ни слышать, единственное чувство развилось до такой степени, что могло заменить все другие: это чувство обоняния. Развитое до опасной тонкости обоняние могло указать ему на присутствие в его жизни соперника. Жаку Вотье достаточно было только однажды идентифицировать Джона Белла во время какой-нибудь случайной встречи, чтобы потом уловить его запах где угодно, даже и на одежде жены, — ведь, как нам ясно объяснил мсье Ивон Роделек, для слепоглухонемого каждый человек обладает своим неповторимым характерным запахом. Этого запаха могло быть достаточно для того, чтобы тотчас родилась ревность, притом что ни Джон Белл, ни Соланж не подавали для нее ни малейшего повода.
Разве нас, зрячих, не настораживают шевелящиеся губы двух далеко от нас беседующих людей, когда мы их не можем слышать? Нам кажется — чаще всего несправедливо, — что они говорят о нас, и нам это неприятно. Никто никогда не узнает, какая разрушительная работа совершилась в возбужденном воображении Жака Вотье в результате простого совпадения запахов. Можно быть уверенным только в том, что он свою месть вынашивал. Впрочем, к необдуманным крайностям он прибегал не впервые. Вспомните, господа присяжные, пожар в садовом домике! Лучший друг подсудимого — слепой Жан Дони — разве не признал у этого барьера, что ровно за десять лет до убийства на «Грассе» Жак Вотье уже пытался убить двух человек? Из этих двоих одна была той, которая должна стать его женой. Единственным мотивом для того, чтобы учинить пожар, обошедшийся, к счастью, без тяжелых последствий, уже была ревность. Жгучая ревность в отношении лучшего друга, в котором он подозревал — тоже несправедливо — соперника. А привратник института Доминик Тирмон разве не воспроизвел нам беседу с Жаном Дони на другой день после пожара, когда собеседник на его вопрос: «Почему вы думаете, что Жак совершил этот бессмысленный поступок?» — не задумываясь произнес слова, которые не оставляют никаких сомнений: «Потому что он ревнует ко мне. Он вообразил, что Соланж любит меня, а не его».
Эта же жгучая ревность заметна и на страницах «Одинокого», посвященных семье героя, которая изображена с досадной язвительностью. Тут Жак Вотье тоже дал волю своей ненависти по отношению к тем, кто его окружал и кому он всем обязан.
В противоположность тому, что можно было бы ожидать, Жак Вотье не чувствовал себя духовно ущемленным по причине своего тройного недуга. Напротив, мы, скорее, склонны думать, что его интеллект развился необычайно. Перед вами, господа присяжные, не слабое существо, угнетенное своими физическими недостатками, а человек сильный, упорно боровшийся для того, чтобы достигнуть интеллектуального уровня себе подобных и даже его превзойти. Человек скрытный, хитрый, который необычайную физическую силу в сочетании с умом Макиавелли умеет использовать для того, чтобы произвести на других впечатление угрюмого животного и строить свое поведение соответствующим образом, когда этого требуют его мрачные инстинкты. Осознав в юности, что нормальным людям его тройной недуг внушает жалость, он понял: без особого риска ему можно делать все, в том числе и причинять зло. Кто бы стал противостоять человеку, до такой степени обиженному судьбой? У кого вместо сердца камень? И он пользуется этим. Никто не осмелился в ходе процесса сказать об этом вслух, но каждый про себя думал именно так.
Конечно, нам искренно жаль Вотье, которому от природы не даны все человеческие чувства, но нам ясно, что он не любит, чтобы его жалели, он не нуждается в жалости, он чувствует себя достаточно сильным, уверенным в себе, чтобы противостоять всем, даже своему защитнику, который, как нам кажется, напрасно пытается изо всех сил спасти его от справедливого наказания. Защита дошла до того, что пыталась нам внушить, будто есть еще по крайней мере два человека, заинтересованных в том, чтобы убрать молодого американца. Абсолютно безответственное утверждение, как только что справедливо сказал мэтр Вуарен. Признания подсудимого, его отпечатки пальцев навсегда останутся в архивах уголовной полиции — это неопровержимые доказательства.
Защита, увлекшая нас домыслами из детективных романов, признала все же, что подсудимый — несомненно один из трех таинственных персонажей, которые могли убить Джона Белла. Но он будто бы не совершил преступления по двум причинам: ему не позволила бы совесть и, кроме того, у него будто бы не было для этого времени: истинный убийца на несколько минут его опередил. Серьезное утверждение. Не признает ли тем самым защита тот факт, что у Жака Вотье было «намерение убить»? И поскольку с первых минут следствия на борту «Грасса» доказано, что, кроме него, нет иного возможного преступника, сам защитник подтверждает нашу мысль: преступление было обдуманным.
Мое заключение простое: ссылаясь на триста вторую статью уголовного кодекса, предусматривающую смертную казнь за умышленное убийство, прошу суд вынести решение, которое общество вправе от него ожидать. Я верю в справедливость вынесенного приговора и одновременно подчеркиваю, что в отношении Жака Вотье не могут быть приняты во внимание смягчающие обстоятельства, связанные с его тройным недугом, который, как это доказали самые квалифицированные специалисты, никоим образом не отразился на его умственных способностях. И поскольку в ходе процесса подсудимого нередко определяли словом «зверь», не поддаваясь общему впечатлению, уточним, однако: Вотье — лицемерный зверь, с прекрасно развитым умом, подготовивший преступление, которым он гордится и в котором никогда не раскается.
Краткая обвинительная речь, которую генеральный адвокат Бертье произнес сознательно суховатым тоном, подействовала на публику как холодный душ. Даниель с беспокойством отметила, что Вотье еще больше побледнел, когда переводчик перевел ему слова о смертной казни. Девушка отвела печальные глаза от подсудимого и встретила спокойный взгляд Виктора Дельо. В сотый раз с начала процесса поправив на носу пенсне, он скромно встал со своего места.
Глава 5
Защита
— Господа судьи, господа присяжные, сначала я должен попросить у вас снисходительного к себе отношения и даже простить меня за мою речь, которая, в отличие от речи моего замечательного коллеги мэтра Вуарена и прекрасной речи господина генерального адвоката Бертье, похоже, будет довольно долгой. Мне предстоит тяжелая задача — спасти Жака Вотье от наказания, которому уважаемые люди, составляющие суд присяжных, посовещавшись и в соответствии с велениями собственной совести, его подвергнут, если мне не удастся показать, что перед нами достойная сожаления юридическая ошибка.
В самом деле, с начала процесса все способствовало тому, чтобы установить и даже еще больше усугубить вину Вотье — этого действительно странного подсудимого, личность которого постоянно влияла на ход процесса. Многие свидетели более или менее удачно эту личность нам описали. Я говорю намеренно: «более или менее». У меня такое впечатление, что если мы теперь лучше знаем Вотье — ребенка и юношу, мы мало что знаем о нем взрослом. Разве это не серьезное упущение? Прежде чем осудить человека за такое тяжкое деяние, какое вменяется Вотье, мне кажется необходимым, чтобы у тех, кому надлежит вынести приговор, не было сомнений относительно того, что он за человек.
Итак, перед нами Жак Вотье, слепоглухонемой от рождения, двадцати семи лет, обвиняется в убийстве Джона Белла на борту теплохода «Грасс» пятого мая сего года.
Кто этот человек? Никто не описал его душевное состояние лучше, чем он сам, изображая главного героя в начале романа «Одинокий». Героя, который похож на него, как брат. Тот, кто прочитает роман, узнает Жака Вотье. Но, по совести говоря, много ли здесь таких, и в частности среди вас, господа присяжные, кто прочитал хотя бы несколько страниц этого необычного произведения? И если такое желание возникло у кого-то, не кажется ли вам, что ключ к той тайне, которой подсудимый себя окутал, — в этом романе?
