Ирина Мельникова - Бесы Черного Городища
— Ну вот, еще одна плюха по мордасам! — прошептал Иван Алексею. — Это что ж такое творится? Облаву надо устроить, непременно облаву! Оцепить сопку и урочище и процедить тайгу, как сквозь сито.
— Ну и что? Даже если мы кого-то и схватим, какое обвинение мы ему предъявим? Что по лесу шатался? Так это не преступление. А Барин, если он и вправду бандит, давно все просчитал и в лесу хорониться не будет.
— Это точно! — быстро согласился Иван, поймав на себе грозный взгляд Тартищева.
— Так, господа! — Федор Михайлович обвел их взглядом. — Думаю, нужно привлечь нашего старого знакомого Желтовского. Еврейскую проблему надо срочно снять. Пусть опубликует толковую статью о результатах экспертизы. Взамен сдайте ему парочку баек. Словом, не мне вас учить, как привлечь его внимание. И сделать это надо незамедлительно.
Может, попросить репортера взять интервью у счастливого отца? Я имею в виду Гейслера. Этим займешься ты, Алексей.
Поезжай в больницу и прихвати с собой Желтка. — Он покосился на лежащие перед ним бумаги, затем на Олябьева. — Молодец, хорошо сработал. Это нам на руку. Представляю физиономию Лямпе, когда он узнает о результатах экспертизы. Снова упустил случай прославиться. Но думаю, просто так он не сдастся. — Тартищев снова взглянул на бумаги, затем спросил:
— Иван, копии протоколов допросов Шицель-Боммера у тебя имеются?
— Как же! Все успели, прежде чем господин Лямпе их у нас реквизировал. И портрет этого купчины тоже успели со слов Наумки нарисовать. Привлекли самого Василия Сухарева[14]. В тот момент он в участке оказался. По счастью, у него жулики плащ стянули из экипажа. Так что услуга за услугу.
Мы с Алексеем ему быстренько плащ отыскали, а он нам портретик сварганил. Наумка говорит, очень похож получился, негодяй. Почти один в один. Сегодня покажем Сыроварову и мельнику.
— Хорошо. — Тартищев протянул руку. — Покажи мне рисунок. Вдруг его знаю? На моем веку каких только жуликов не мелькало.
Иван подал ему лист плотной бумаги. Тартищев некоторое время разглядывал его, затем вернул Вавилову.
— Нет, не знаком. И впрямь новенький. Но сразу видно, волчара! Не зря Наумка так перепугался. Надо будет этот портрет скопировать. Чтобы у каждого был. Эта тварь заметная!
Мимо не проползет.
Рисунок пошел по рукам. Сыщики внимательно его рассматривали, тихо обменивались замечаниями. Сухарев постарался, и лицо человека на бумаге выглядело как живое. Тартищев опять заговорил:
— Признаюсь, на душе у меня, с одной стороны, полегчало. Теперь мы хотя бы знаем, как выглядел этот чудила. Но с другой — если его опознают мельник и Сыроваров, сколько новых вопросов появится… — Он задумчиво посмотрел на сыщиков. — Спешу сообщить вам целых три пренеприятных известия. Первое — гувернантки в томском дилижансе не оказалось. И как удалось установить, среди пассажиров, отъезжающих из Североеланска, ее тоже не было. Значит, она осталась в городе. Теперь требуется не просто ее найти, но и выяснить, по какой причине она скрылась. Если принять во внимание слова мальчика, она напрямую связана с похитителями.
А сие значит одно: эта особа не за ту себя выдает. Второе: пришла депеша из Санкт-Петербурга. Шляпка, которую вы обнаружили в могиле, была выполнена на заказ для супруги профессора Черногривкина, а та подарила ее гувернантке своего сына Елене Коломейцевой, чуете, господа, к чему я клоню?
Господа чуяли и потому не сводили с него глаз.
— Тут не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться: дело явно нечистое. Как могла шляпка Елены Коломейцевой, которая еще несколько дней назад была жива, оказаться в могиле другой женщины, убитой почти два месяца назад? Одно из двух: или в пруду нашли настоящую Коломейцеву, или шляпка была подарена убитой нашей сбежавшей гувернанткой.
— Можно мне? — поднял руку Иван. — Есть соображения.
— Валяй! — кивнул ему Тартищев.
— Я считаю, что настоящую Коломейцеву убили, чтобы воспользоваться ее документами и рекомендациями. А наша гувернантка — истинная пособница бандитов. Жаль, что у нас нет примет этой Коломейцевой.
— Примет? — переспросил Тартищев. И вытащил из лежавшей перед ним картонной папки лист бумаги. — Перед вами письмо, в котором супруга профессора Черногривкина сетует, что Елена Коломейцева пропала. До Томска, оказывается, она не доехала. На службу к прокурору не явилась. Сегодня утром я разговаривал с Гейслером. Он показал мне бумаги своей гувернантки. Они подписаны Аполлинарией Черногривкиной. И самое главное, из письма профессорши следует, что ее гувернантка была шатенкой, а девица, которая предъявила ее рекомендацию Гейслеру, — русая. Вот такой расклад, господа хорошие.
— Та, что обнаружена в пруду, тоже темненькая, — отозвался Олябьев. — Следует, вероятно, отослать ее фотографию профессорше, чтобы опознала.
— Слава богу, кое-что начинает проясняться! — сказал Тартищев. — Фотографию, конечно, отошлем, и я почти не сомневаюсь, что профессорша узнает в убитой свою гувернантку. И тогда складывается интересная картина. Определенно в городе появилась сильная банда. Действуют они слаженно, значит, не новички в своем деле. Но я не пойму их мотивов.
Какие цели они преследуют? Допустим, гадалку убили из корыстных побуждений. Но почему украли ребенка? Чтобы спровоцировать еврейские погромы? Ведь это можно было проделать и без столь сложной комбинации. Кажется, метили определенно в Гейслера… — Тартищев покачал головой. — Чушь полнейшая! Убийство настоящей гувернантки. Ее подмена. Похищение ребенка. Фальшивые могилы в пещере. По мне, дурной водевиль, да и только. Но режиссер в нем талантливый, согласитесь, господа! Меньше трех недель прошло, а весь город на ушах стоит! Такое в моей практике впервые! — Он посмотрел на сыщиков. — О новых документах приказываю молчать! Если только одно слово выйдет из этих стен, пеняйте на себя, господа! В руках у нас много разрозненных пока фактов. Это наши козыри не только против банды, но и против Лямпе. Очень ему хочется поперед батьки в пекло, и он это пекло получит, если мы вовремя банду не хлопнем. Чувствую, есть здесь какая-то зацепка, но ухватиться никак не могу, так что действуйте, господа сыщики. Надо весь город прочесать, а пропавшую девицу обнаружить. Этим займешься ты, Иван.
А ты, Алексей, дуй в больницу. Скоро туда должен Гейслер подъехать, чтобы забрать ребенка.
— Я могу не успеть, — сказал Поляков, — надо еще за Желтовским в редакцию заехать.
— Успеешь, — подал голос Олябьев. — Ваш Желтовский на первом этаже казенный стул задницей протер. Почитай час дожидается. Меня пытался на понт взять, кое-как от него отбился.
— Ну, наш пострел везде поспел! — комично развел руками Тартищев. — Давай, Алеша, действуй. — И закончил инструктаж своей коронной фразой:
— Не мне тебя учить!
Алексей и Иван вместе вышли из кабинета.
— Слушай, Ваня, — сказал Поляков. — Ты все же посмотри ту барышню, помнишь, которая из моего подъезда выскочила. Вдруг ты был прав? Если это наша гувернантка, то я самая последняя бестолочь, а ты — молодец. По крайней мере, мы знаем, где она обитает.
— Да я и сам это подумал. — Иван почесал в затылке. — Девица та была светленькой, напуганной и экипажи подозрительно меняла… Не дай бог, съехала…
— Вряд ли! Скорее затаилась, из дому не выходит, конечно, если сообщники уже не забрали ее. Но наверняка есть свидетели…
— Могли и ночью забрать, хотя там ворота должны на ночь запираться. Опрошу дворника, соседей, если что… — Он достал из кармана кисет, задумчиво посмотрел на него и снова положил в карман. — Ладно, на улице закурю. А ты, если будет возможность, загляни к Полиндеевым. Узнай как-нибудь ненароком, был ли Закоржевский в тот день в городе.
Беспокоит меня этот ловчила, сам не пойму почему.
— Попробую, — улыбнулся Алексей, — но сначала нужно придумать, с какой стати я к ним заявлюсь.
— С целью профилактики, — быстро сказал Иван. — Проверить, мол, как ведет себя юный Ворон, не досаждает ли нашей рыжей красавице.
— Попробую, — повторил Алексей и хлопнул приятеля по плечу. — Давай работай! Удачи тебе, а мне Желтка надо найти. Где-то тут отирается…
Желтовский и впрямь дожидался его в комнате для посетителей. Завидев Алексея, он вскочил со стула и ринулся к нему.
— Поехали со мной в больницу. Сейчас Гейслер будет забирать ребенка. Сможешь взять у него интервью, — сказал ему Алексей. — Расскажу кое-что по дороге, исключительно для твоей газеты, но только если поклянешься ничего не сочинять. Иначе, сам понимаешь, мое доверие к тебе не безгранично.
Желтовский поклялся. Но Алексей знал, что эти клятвы действуют до того момента, пока не всплывет новая сенсация.
В таких случаях репортер вмиг забывал о вполне искренних заверениях писать честно, не сливать грязь на полицию и ее агентов.
