Семь сувениров - Светлана Еремеева
– Даже не думай, – прошептал Николай. – Пока не увижу, что там творится в кабинете Волкова, не успокоюсь. И мне нужно найти кое-что.
– Что нужно найти?
– Да так… Сейчас отдышусь. Ты скажешь, что там хотел Исаев и пойдешь восвояси.
– Нет. Я не оставлю вас.
– Я сказал, пойдешь, значит пойдешь. Помоги мне. Давай дойдем до кабинета.
– Это куда?
– Налево.
Даниил придерживал Николая за руку. Они медленно приближались к кабинету писателя. Дверь была закрыта. Когда они подошли вплотную, Николай толкнул дверь, которая со скрипом растворилась. Даниил и Краснов застыли от изумления. В комнате все было вверх дном. Книги, которые еще вчера стояли ровными рядами на полках библиотеки, валялись на полу, огромными, разрозненными кучами. Из стола были вывернуты все ящики. Их содержимое тоже лежало на полу. Там же Николай разглядел красивую зеленую лампу, старинный чернильный прибор, а также все папки, которые он осторожно просматривал все эти два месяца. На полу же валялись и тетради, в которые Волков записывал размышления о встречах с маньяком Радкевичем. Одним словом, вся комната превратилась в хаос, в огромную кучу, в эклектику из мыслей Волкова, фактов его жизни, моментов, связанных с его семьей и его окружением.
Краснов прислонился к стене и тяжело вздохнул.
– Неужели этот тип меня опередил, – в отчаянии прошептал он.
– Кто? Тот, что ударил вас? – спросил Даниил.
Николай открыл глаза и пристально уставился на Даниила.
– Так. Что там хотел Исаев?
– Он просил все закончить к завтрашнему дню. Просил завтра начать монтировать и озвучивать фильм. Иначе, он сказал, что передаст все собранные материалы кому-то другому и фильм будет выпущен без нашего участия.
– Сильно сказано…
– Что вы собираетесь делать?
– Что-что… Выполнять приказ начальства…
Даниил ухмыльнулся.
– В таком-то состоянии?
– Да… Ну ты иди… – сказал Краснов. – Мне еще нужно тут кое-что завершить.
– Нет. Я не оставлю вас.
– Я сказал, иди. Не спорь. Мне не до споров.
Даниил еще раз пытливо взглянул на Николая, но убедившись в его непреклонности, нехотя развернулся и побрел в сторону прихожей.
– Подожди, – сказал Николай. – Провожу тебя и закрою дверь.
Когда они проходил мимо фресок, составленных когда-то в конце 1980-х Волковым, Даниил с удивлением смотрел то на одного кумира того далекого поколения, то на другого. Для него многие из этих лиц ничего не значили, ни о чем не говорили. Он все время спрашивал Николая, показывая то на Курехина, то на Ельцина, то на Горбачева, то на Рейгана: А кто это? А кто это?
– Ну ты брат даешь! – Удивлялся Николай. – А еще в журналисты собрался.
– А что, они известные личности?
– Ну как бы да… Если бы их не было, возможно, и нашей нынешней реальности, тоже бы не было. Давай. Учись, студент.
Даниил что-то буркнул на прощание, открыл дверь и прошмыгнул на площадку. Через открытое окно на лестнице долетали сигналы машин. Когда Николай закрыл за Даниилом дверь, то, повернувшись и посмотрев направо, буквально замер от удивления. На том месте, где еще вчера висел тройной палимпсест, составленный из изображений Гаркуши, Сахарова и Ленина, зияла огромная дыра. Кто-то вырвал это тройное панно, а на его месте осталась голая стена и кусок какой-то древней как мир газеты с фотографией, на которой трактористу, стоящему около трактора, какой-то человек в широком пиджаке вручал букет цветов. Все трое – и Ленин, и Сахаров, и Гаркуша – словно преодолели сковывающие их тесные бумажные рамки и сбежали из этой пустой квартиры, вырвались куда-то наружу, растворились в неизвестности.
Николаю стало не по себе. Но он постарался собраться и заглушить это неприятное ощущение, соединяющее воедино чувство реальности и чего-то мистического. В памяти возникли видения, в которые он погрузился, когда упал, оглушенный ударом. Он вспомнил сцену и пляшущего Гаркушу, вспомнил, как Сахаров уходил куда-то за кулисы, и как публика рвала на части плакат с изображением Ленина. Николай еще раз посмотрел на дыру, на изображение счастливого тракториста, на букет цветов, оторвался от двери и медленно побрел в сторону коридора.
Когда Николай дошел до кабинета Волкова и протиснулся внутрь, то какое-то время стоял в нерешительности, глядя на безнадежно огромные кучи из книг, тетрадей, фотографий, ручек, карандашей и множества других предметов, в основном изготовленных из бумаги. Он подумал, что перед его ногами лежал огромный бумажный мир. Не просто книги, а именно те, кто их написал. Они были свалены – один на другого, лежали словно в обмороке. Вот из-под Толстого выглянул Достоевский, а за ним показался Тургенев, дальше Лесков, потом Пушкин, Лермонтов, Баратынский. Дальше бумажные прямоугольники и квадраты превращались в Гёте, Шиллера, Гюго, Золя, Диккенса, Бальзака, Дюма, Бодлера, Пруста… Превращения не прекращались. Комната наполнялась телами, множеством обездвиженных тел. Николай тер руками лицо, тряс головой, но видения не исчезали. Они лежали с открытыми неподвижными глазами и молча смотрели на него.
Вот недалеко от правой ноги Артюра Рембо он разглядел ту самую фотографию, на которой человек в берете пил квас. Картинка начинала оживать. Тела писателей растворялись в воздухе. Зато появлялась огромная желтая бочка. У крана сидела тучная женщина, подносила к темно-коричневой струе прозрачную кружку и наливала квас. К ней подходили человек за человеком, брали кружки, шли в сторону опустевших книжных полок и растворялись в темноте. Человек в берете все пил и пил свой нескончаемый квас и хитро смотрел на Николая.
Николай решил не отвлекаться на этот пристальный, буквально сверлящий его насквозь взгляд и попытался осмотреться вокруг. Он искал письмо. Обязательно желтое, в конверте с марками, старое, потрепанное… Но ничего не находил. Все было напрасно. Понимая, что теряет силы, подступала тошнота, он повернулся, вышел в коридор и побрел в сторону комнаты Александры Генриховны. Комната был пуста. На полках – ни одной книги, все они, как и в кабинете Волкова, валялись на полу. В шкафу – ни одного предмета гардероба. Только внизу сиротливо стояла уже знакомая красная туфелька. Он вышел и направился в комнату Василисы. Там тоже было пусто и тихо. Плюшевые зайцы, коты, медведи, резиновый Микки Маус смотрели на него удивленно, словно не понимая, что он хотел найти здесь, среди детских раскрасок и коробок с давно засохшим пластилином. Он постоял какое-то мгновение, раскачиваясь из стороны в сторону. Затем собрал последние силы и побрел в сторону гостиной. Перед глазами все расплывалось. Голова была словно чугунной – тяжеленой и горячей.
Когда он вошел в гостиную, то, включив свет, с сожалением понял, что и здесь взломщик не терял времени даром. Все содержимое книжных полок валялось на полу, диван был немного сдвинут. Старая чашка лежала в углу, от нее откололась ручка. Бутылку с недопитым портвейном отшвырнули в другой конец комнаты. Клетчатое одеяло было расстелено
