Чарлз Тодд - Свидетели Времени
Стряхнув воспоминания, он вернулся в реальность.
Итак, доктор не видел лошади, когда прибыл на место. И не мог ее осмотреть на предмет, есть ли кровь на ее копыте вместе с прилипшими волосами и кожей. А к тому времени, когда лошадь найдется, все следы исчезнут. Жалко. Это было бы еще одним подтверждением в цепочке доказательств Блевинса. Придется ждать, когда лошадь явится домой. А ему пора двигаться к Присцилле Коннот.
Его мозг все пытался составить мозаику, но усталость не позволяла.
Сколько таких молотков в Остерли или в радиусе двадцати миль от него?
Впрочем, какое значение это имеет? Тела убитых часто дают понять, каким образом наступила смерть. Но не всегда — почему. А в этом деле главным был вопрос — почему?
Он услышал слова, что твердил ему Хэмиш: «Иголка в стоге сена…»
Ратлидж обернулся к стойлам, где еще вечером находились три серые норфолкские лошади, и вспомнил, что видел тогда набор молотков на бороне, но его они не заинтересовали. Лошадь тонко заржала, видимо обеспокоенная запахом собаки и бензина, принесенного человеком. Желтый пес крутился у его ног, как будто радуясь, что может стать тайным участником кражи последнего коня.
Ратлидж ласково погладил лошадь по морде:
— Где твои соседи? А? Что-то надолго задержался твой хозяин…
Хэмиш быстро и неразборчиво что-то крикнул.
Ратлидж уловил какое-то движение за своим плечом, мелькнула темная тень, он успел пригнуться, ожидая неизбежного нападения.
Это была вторая лошадь, очевидно, она спала, опустив голову, и поэтому он не заметил ее. Разбуженная его голосом, она потянулась узнать, что происходит, шумно втягивая ноздрями воздух.
Это была Хани, та самая кобыла.
Она вернулась.
Когда Ратлидж пришел в себя и отдышался, он вошел к ней в стойло и, приговаривая ласково ее имя, провел рукой по вытянутой шее, потом по спине. По влажной потной шкуре пробежала волна дрожи. Держась одной рукой за ее спину, он нагнулся и приподнял заднюю ногу, но в тусклом свете не мог ничего разглядеть.
Лошадь смотрела на него, повернув голову, абсолютно спокойная и не делала попыток лягнуть незнакомца. Он поставил на землю тяжелое копыто и поднял другое.
Лошадь переступила, на мгновение показалось, что сейчас последует удар тяжелым копытом. И он уже видел себя, как Уолша, с пробитым черепом. Стена была так близко от его спины, что отступить было некуда. Для маневра нет места. Но лошадь только подвинулась вперед, как будто давая ему больше места.
Подковы не было.
Он поставил тяжелое копыто на место и осторожно провел рукой по лошадиному крупу — он был мокрым от пота. В густой гриве запутались веточки и листья, Хани скакала издалека и устала.
Он снова поднял копыто, лошадь глядела на него внимательными карими глазами. Она и не думала его ударить. Она была у себя дома, в привычной обстановке, поэтому не нервничала. Он ласково похлопал ее по шее:
— Ты умница, девочка, нашла дорогу домой…
Но где сам Рэндел?
Не вернулся до сих пор? Ратлидж заглянул на всякий случай в третье стойло, проверяя, но оно было пустым. Рэндел все еще искал свою кобылу.
Ратлидж положил молоток на место и вышел из амбара.
В лесу кричали вороны и посвистывал резко фазан.
Его ждала Присцилла Коннот, надо было ехать.
И тут его удивил Хэмиш: «Женщина никуда не денется. Жди фермера».
Нет, надо закончить то, что начал. Дело с Уолшем будет закрыто, доктор в Харли наверняка уже осмотрел труп. Здесь ему больше нечего делать, он и так впустую потратил ночь. И утро. Не надо забывать, что дело ведет Блевинс, а не он.
Пес не отставал, и Ратлидж потрепал его за уши. Уолш мертв. С этим кончено. Что бы там ни считал Хэмиш, теперь надо думать о живых.
Глава 23
Дом фермера, недалеко от которого нашли в разбитом автомобиле Присциллу Коннот, как и большинство таких домов, стоял вдалеке от дороги, и к нему вела извилистая подъездная колея, она преодолевала легкий подъем и упиралась в грязный фермерский двор. Пахло теплым навозом, запах шел из сарая, где был коровник, и сейчас его чистили. А стадо в это время направлялось на пастбище самостоятельно, путь туда был коровам привычен и не требовал участия человека. Дорожка, вымощенная каменными плитками, упиралась в изгородь, потом раздваивалась. Одна, огибая дом, вела к парадному входу. Ратлидж оставил машину около сложенной груды кирпичей, накрытых просмоленной парусиной, и направился через двор к двери, которая, как он решил, вела на кухню. Дверь распахнулась прежде, чем он к ней подошел.
Показалась женщина, ее седые волосы были забраны назад в узел, поверх темного платья был надет теплый свитер.
— Инспектор Ратлидж? — громко спросила она, в голосе прозвучало беспокойство.
— Миссис Даннинг? Я только что встретил вашего мужа на главной дороге. Он привел людей, чтобы вытащить из кювета автомобиль мисс Коннот.
Женщина неодобрительно сказала:
— Да, она доставила всем хлопот. Хорошо еще, что сама не погибла. По нашим дорогам нельзя ездить на такой скорости.
Судя по выражению лица, ее неодобрение относилось больше к женщине за рулем, а не к превышению скорости. Присцилла Коннот имела мало общего с миссис Даннинг. Они выросли в разных мирах. У жены фермера были натруженные красные руки, а ее платье было таким же, какие носили ее мать и бабушка. Юность ее обошла радостями, она с детства привыкла к тяжелой домашней работе, потом последовало замужество, непрерывная готовка еды, воспитание детей. Для нее Присцилла Коннот была городской райской птицей, неожиданно залетевшей на грязный фермерский двор.
Она впустила Ратлиджа, провела по выложенному кафелем коридору мимо маслодельни, кладовой и открыла дверь в большую теплую и светлую кухню.
— Она здесь, — через плечо бросила миссис Даннинг, и инспектор, сняв шляпу и держа ее в руке, переступил порог.
Обстановка в кухне была простая и состояла из нескольких предметов: хорошего круглого стола, красивых стульев, двух дубовых шкафов, в одном за стеклянными дверцами стояла посуда — кувшины, тарелки, чашки, в свете лампы сверкавшие безупречной чистотой.
Около горячей плиты сидела, забившись в кресло, Присцилла Коннот. Вид у нее был самый жалкий — заляпанное грязью пальто, лицо тоже грязное, на нем следы крови, виднелась длинная царапина от уха до носа. Она жалась ближе к горячим углям, хотя в комнате было тепло. Кто-то набросил ей на плечи теплую шаль, связанную из толстой шерсти, видимо, из остатков всех цветов, какие только нашлись в рукодельной корзинке. Поэтому расцветка казалась несколько необычной — беспорядочное сочетание голубого, серого, очень приятного розового, без всякого рисунка. Как будто первый опыт ребенка, который учится делать петли и слишком их затягивает.
— Мисс Коннот? — окликнул Присциллу Ратлидж.
Она подняла лицо с потеками слез и следами крови.
Выражение несчастья в ее глазах его потрясло.
— Спасибо, что приехали, — сказала она. — Я не знала, кого еще попросить, эти люди очень добры, но мне бы хотелось добраться домой.
Он подошел, взял стул и сел рядом.
— Вы ранены?
— Ранена? — Она с удивлением посмотрела на него. — Не думаю.
Он видел ее машину в канаве. Не стоит ее ругать, она уже вполне наказана.
Он протянул руку и осторожно отвел волосы от ее лица. Она отшатнулась, как от удара, и он успел заметить глубокий порез на лбу у границы с волосами.
Обернувшись к миссис Даннинг, Ратлидж сказал:
— Вы не принесете мне влажное полотенце?
Хозяйка прошла к раковине и накачала воды в маленькую миску.
— Холодная, может, подогреть на плите?
— Нет, так лучше.
Она подала ему миску и чистое полотенце. Ратлидж встал, окунул полотенце в воду и, отодвинув с лица мисс Коннот волосы, стал промывать рану.
Она вздрогнула от ледяной воды, растерянно заморгала, но, как послушный ребенок, замерла и позволила ему делать свое дело. Миссис Даннинг, стоя рядом, воскликнула:
— Милостивый боже, я и не видела, что там у нее! А она молчала…
Порез был глубоким, и кровь продолжала течь струйкой, как Ратлидж ни пытался ее остановить.
— Я стараюсь, чтобы не сделать вам больно, — сказал он и, отвлекая ее, спросил: — Как это произошло?
— Не знаю, — ответила Присцилла слабым голосом, — я не помню, только знаю, что хотела умереть, лежала там, в канаве, и хотела умереть.
И она начала плакать, сначала тихо, потом громче и, наконец, разразилась сдавленными рыданиями.
Миссис Даннинг взяла у него из рук мокрое полотенце и объяснила:
— Она была в таком виде, когда ее привел Майкл, наш молочник. Он шел с фермы с бидонами молока, собаки побежали вперед и нашли ее первыми, но было еще темно, и автомобиль трудно было заметить в канаве. Он увидел, что она жива, и побежал сказать мужу. Надо было вытащить ее из машины, но дверца с ее стороны была зажата, она не могла выйти. Они подумали, что она сломала ногу или еще хуже.
