Александр Бушков - Волк насторожился
– Ночью вряд ли, – сказал Данил. – А вот с рассветом – возможны варианты…
– «Полюс» радиограмму принял и пожелал успехов.
– Будем надеяться…
– Можно задать вопрос, как шляхтич шляхтичу? – Капитан многозначительно помолчал. – Как вы полагаете, пан Черский, если к известной вам молодой особе проявит интерес известный вам морской волк, повлечет ли это за собой определенные компликации?[7]
– Помилуйте, друг мой, никаких компликаций, – сказал Данил. – Кроме дуэли, понятно.
– В таком случае прошу пана считать, что он не слышал моего вопроса.
Они приятно улыбнулись друг другу, приподняли бокалы и отхлебнули. Появилась вышеупомянутая молодая особа, с распущенными по плечам золотыми волосами, в черно-прозрачных колготках и тельняшке, при ее сложении с успехом игравшей роль платьица, в городе носили и короче. Окутанная облачком парижских ароматов, уселась в кресло, закинула ногу на ногу и вопросительно глянула на капитана. Тот бросился готовить ей выпивку. Данил подивился, как свежо и безмятежно чертовка выглядит – словно ничего и не было.
– Насколько я поняла, адмирал, филиалом монастыря ваш лайнер безусловно не служит? – светски осведомилась Лара. – Запасы колготок вот отыскала и присвоила пакет, духов с парфюмами – хоть лавочку открывай…
Оба приятеля переглянулись и дипломатично помолчали, вспомнив иные рейсы. Лара невинно взирала на них, вертя стакан. За бортом тихонько поплескивала вода, в приотворенный иллюминатор сочилась ночная свежесть. Не хотелось ни говорить, ни двигаться, так было уютно и хорошо.
– Капитан, вы по-английски понимаете? – спросила вдруг Лара.
– Увы, сие наречие мне неведомо, – лихо солгал капитан. – Обучался исключительно говору лягушатников.
Лара поднялась, зевнула, прикрывая рот ладошкой:
– Устала, прошу извинить… – и перешла на английский, глядя на Данила все так же невинно. – Я облюбовала каюту, где на двери медная русалка. Шампанское захвати, я видела в баре…
И вышла легкой походкой.
– Ну, ты долго еще будешь сидеть, импотент хренов? – спросил капитан Довнар.
Данил, покоряясь неизбежному, встал, выгреб из бара три бутылки французских пузыриков. Каюту с русалкой он знал и нашел быстро, вошел в полумрак, озаряемый настольной лампой в виде кубика из красно-сине-желтых витражей.
– Ну, наконец-то, – сказала Лара спокойным тоном победительницы. – Если мы сегодня уснем невинно, это будет против всех мыслимых канонов, штампов и законов… Наложи на меня руки, шампанское подождет. Кажется, я начинаю верить, что ты и впрямь мой идеал…
И закинула ему руки на шею, прижалась, прильнула к губам. Какой-то миг Данил стоял деревянной статуей – это было как обманывать ребенка, она до сих пор искренне верила, что стала счастливой хозяйкой груды золота, сопливая кладоискательница с ветерком в голове… Но он был живым человеком, а она была женщиной, прекрасно знавшей, чего хочет, и пылающая жизнь пересилила тлеющую совесть. Данил крепче прижал ее к себе и медленно отступал, увлекая Лару за собой, пока кромка широкого дивана не уперлась ему в колени.
…На сей раз он не ставил внутреннего будильника, просто проснулся в половине восьмого и, убедившись, что Лара дрыхнет каменным сном, залез под душ, потом поднялся на палубу, прихватив из хорошо известного ему шкафа черный матросский бушлат – утром на реке было прохладно.
Погода так и не испортилась, небо было синее, ярко светило солнце, и по обоим берегам, за ночь далеко отодвинувшимся от судна, зеленели заросшие лесом сопки. Судя по ширине реки, они уже вышли из Номочона в Шантару, но оставалась еще пара часов на той же скорости, как минимум.
У поручней бдительно маячил старпом с автоматом на плече. Полагаться на него можно было безоговорочно – старпом служил в свое время на Балтийском флоте, в Либаве, и был вышиблен демократами за хамско-насмешливое отношение к независимости бывшей Лифляндской губернии, вылившееся в конкретные действия.
На скамейке из желтых реек сидел дядя Миша, в таком же бушлате, помаленьку прихлебывал из горла венгерский вермут. Бушлат был накинут на голое тело, и Корявый временами захватывал в горсть кожу против сердца, растирая.
– Что, мотор? – спросил Данил.
– На душе что-то хреновато, командир. Жмет поганенько…
Данил прислушался к собственной душе, но не обнаружил ничего особо тягостного. Нервы были, как натянутые струны, вот и все.
– Часов с четырех ночи кружил самолет, – сказал Корявый. – Низко так, воет и воет. И все, сука, где-то поблизости. Часа два кружил, потом улетел.
Данил понял, что назойливое зуденье не привиделось ему во сне, а было на самом деле. Могли поднять борт с аппаратурой, такие есть даже у геофизиков. Даже магнитометра не нужно, притопленные грузовики сверху отлично видны…
– Ничего, – сказал он, щелчком отправив окурок за борт. – Два с половиной часа осталось, нам бы только под мост нырнуть…
Подошел старпом, сказал спокойно:
– Когда проходили мимо Предивинской, оттуда вышла моторная лодка. Близко не подходила, но пару минут шла параллельным курсом. Четыре человека, все в защитных бушлатах. Нынче по такой примете точно не определишь… Автомат я, понятно, на виду не держал. Потом они ушли.
– Абордаж мы, конечно, отобьем… – задумчиво сказал Данил. – В нынешние рыночные времена большой кораблик сразу не найдешь, придется порыскать. А моторки отгоним…
«Хорошо еще, – мысленно добавил он, – что в планы противника решительно не входит нас потопить…»
Старпом удалился на нос. Появилась Лара, заспанная, но в преотличнейшем настроении, потянулась, приподнявшись на цыпочки, разбросав руки, закинув голову, словно бы и не ощущая утреннего холодка. Данил с Корявым, кутаясь в бушлаты, завистливо переглянулись, одновременно вспомнив, сколько им лет – а кладоискательница, медленно крутнувшись вокруг собственной оси, лениво заправила тельник в камуфляжные брюки и помахала им рукой с верхней палубы:
– Похмеляетесь, ироды?
Корявый, как-то очень уж тоскливо уставившись на нее, тихо спросил Данила:
– Командир, у тебя дети есть?
– Да нету вроде бы, – сказал Данил.
– Вот и у меня та же формула. Раньше не колыхало, а теперь покалывает что-то…
– Кто вам мешает? – расхохоталась Лара у них над головами. Слух у нее был отменный. – Стараться надо, лентяи. Скоро мы приплывем, кто знает?
– Часа через два, – ответил Данил, не глядя вверх.
– Красота… Травка зеленеет, солнышко блестит… Вертолет чешет, определенно импортный, гармонируя с тайгой…
Данил, полезши в карман за новой сигаретой, замер в нелепой позе, до него не сразу дошло:
– Вертолет?!
В три прыжка взлетел по белой железной лесенке на верхнюю палубу.
Справа, описывая широкую дугу над зелеными складками гор, снижаясь, заходил длинный ало-голубой вертолет. Посередине изящной тушки фюзеляжа чернел проем. «Алуэтт-350», моментально определил Данил, бортового вооружения натовские ребятки на него обычно не ставят, но помещается в нем не менее дюжины парашютистов в полной боевой выкладке…
– Живо, все внутрь! – рявкнул он, толкнул Лару к ближайшей двери.
Забежал туда сам, следом влетел Корявый. Они оказались в верхнем салоне со стеклянными окнами во всю стену. Вертолет уже летел на фоне тайги, сбрасывая скорость, определенно ложась на параллельный курс, вот он прекратил снижение, уравнивает скорость…
Данил прогрохотал по коридору, влетел в рубку. Капитан Довнар в форменной фуражечке несуществующего флота сам стоял у штурвала.
– По нашу душу? – спросил он, оглянувшись через плечо.
– Определенно, – сказал Данил, вытаскивая пулемет из угла.
Капитан преспокойно наклонился к переговорной трубе:
– Боевая тревога! По местам стоять! – и, выпрямившись, объяснил Данилу: – Пока вас ждали, чтобы не расхолаживались, я их немного погонял… Сделали репетицию.
Вертолет маячил метрах в ста выше и метрах в ста правее идущего полным ходом теплохода. Данил схватил лежавший рядом с капитаном бинокль, побежал назад, на палубу – через иллюминаторы ничего не увидишь, стекло будет мешать… Пулемет колотил его по бедру, у самой двери на палубу Данил приостановился, снял его с плеча, поставил на пол. Рано было светиться.
Поднял бинокль к глазам – и увидел их в двух шагах. Боковая дверца сдвинута назад, в проеме теснятся рослые ребятки в бронежилетах, надетых прямо поверх тельников, это уже не те таежные пьянчужки – здоровенные, уверенные в себе лбы с напряженно-недобрыми ряшками. Кажется, встречаешься с ними взглядом. Под ногами у одного поблескивает дуло пулемета с сошками, и на рукаве единственного одетого по всей форме видна знакомая, опостылевшая за последние дни эмблема ФКГЗ…
Они его тоже заметили, и один, оскалясь, поднял автомат, определенно пугая, другой погрозил кулаком. Данил отступил под защиту надстройки, опустил бинокль – но успел разглядеть, что под брюхом вертолета болтаются, отнесенные ветром, три или четыре конца плетеного троса. Знакомая азбука – повиснут над палубой, одни подавят огнем, другие моментально соскользнут по тросам вниз, тактика известная, их там битком, а на теплоходе не наберется столько подготовленного народа, чтобы устраивать на равных скоротечный ближний бой…
