Александр Бушков - Волк насторожился
– Узнаю широту русской души, – сказал Данил.
И выстрелил в него из предназначавшейся для Валентина авторучки. Туманная струя газа моментально растаяла, и часовой стал расслабленно заваливаться со ступенек. Данил, задержав дыхание, подхватил его, бережно уложил рядом с крыльцом и надел на шею ремень автомата.
Вошел в избу. Там была одна-единственная большая комната, голая и пустая, – должно быть, солдат поселили в пустовавший дом. Из мебели имелись только небрежно разложенные спальники. Рация стояла в углу, контрольная лампочка светилась зеленым. Повсюду валялись консервные банки, вспоротые и пустые, окурки, парочка автоматов, бушлаты. Поперек спальника храпел лейтенант, завалившийся навзничь. Вот так оно и бывает, хуже нет, когда человек держится-держится, а потом решит развязать – начинается такое, что хоть святых вон выноси…
Кроме блаженно дрыхнувшего лейтенанта в избе был еще один солдат. Он сидел на корточках у стены и, судя по бессмысленному взгляду, пребывал в той веселой стадии, когда запивший человек уже не различает времени суток и реальность от алкогольных снов отличит с превеликим трудом. Рядом стояло зеленое эмалированное ведро, в котором на донышке еще оставалось еще около двух литров напитка цвета какао.
Данил, осмотревшись, прошел в комнату.
– Ты кто? – тщательно сфокусировав на нем взгляд, спросил сидящий.
– Я, милок, твоя алкогольная галлюцинация, – сказал Данил.
И, не снимая автомата с плеча, выпустил в рацию короткую очередь. Рация брызнула обломками. Солдатик проморгался, дергая головой, и спросил:
– А звук где?
– А нету звука, – почти ласково объяснил Данил. – Я ж тебе мерещусь, сокол ясный… Ты хлебай, вон у тебя еще есть…
И медленно отступил к двери, как следует осмотревшись сначала и убедившись, что никакого оружия у похмельного контрактника под рукой нет – некоторые, бывает, начинают по своим алкогольным галлюцинациям палить почем зря…
Выйдя на улицу, он достал оба маячка, подошел к «уазику» и прилепил их снизу, под кузов. Потом прострелил обе передних шины. Тронув грузовик с места, сказал Логуну:
– У вас великолепные войска, полковник…
– Как везде, – сказал тот. – Не я ж их набирал, послали, что было… Только не думайте, будто все такие.
Данил промолчал, но он и сам не обольщался – конечно, те, которые з н а ю т совершенно точно, что тут делают в тайге комитетские войска, ничуть не похожи на непосвященную пехтуру, так что пронеси, Господи…
Лара вдруг нагнулась с сиденья, подняла наушники, прижала к уху. И протянула Данилу:
– Кажется, их вызывают…
Данил остановил машину, напялил наушники. Точно, в ушах колотился настойчивый голос:
– Беркут, Беркут, отвечайте первому, Беркут, отвечайте первому, прием…
– Беркут – это позывной тех, у кого я забрал рацию? – спросил он Логуна, сдернув наушники.
Тот неохотно кивнул.
Какой-то миг Данил колебался – и пришел к выводу, что ничем не рискует. Вряд ли все здесь прекрасно знают голоса друг друга, а запеленговать, даже если раскусят, не успеют.
– Я – Беркут, – сказал он, нажав нужные кнопки. – Беркут слушает, первый.
– Первый – это Куруман, – подсказал Логун добровольно.
– Почему медлите? – спросили на том конце невидимой ниточки.
– Поссать отходил, – ответил Данил.
– Как обстановка?
– Все спокойно, – сказал он хрипло.
– Куда ушли машины?
– Какие машины?
– Мать твою, вы что, нажрались там? – судя по тону, говоривший был в чинах. – Полтора часа назад оба грузовика ушли с объекта, они могли пройти только через тебя. Дзюба, ты что, блядь такая, машину в деревню за бражкой гонял?
– Да ты что, командир, – сказал Данил. – Все тихо…
Он боялся говорить много, длинными фразами – куруманский собеседник, похоже, старлея все же знал…
– А голос почему такой? – и, не дождавшись ответа, запустил матерную фразу. – Хрипишь, как сифилитик. Где грузовики, я тебя спрашиваю? Проходили через тебя?
– Ага…
– Оба?
– Оба…
– Не мямли, жопа! Говори подробно – когда прошли, кто был в машинах?
Данил решительно снял наушники, открыл дверцу и швырнул рацию обеими руками. Она ударилась о сосну и, судя по звукам, накрылась капитально. Ну и плевать. Все равно дальше нельзя было притворяться старлеем Дзюбой, что в лоб, что по лбу… Похоже, в Курумане немного запаниковали. И знают уже, что грузовики ушли. Логуна допрашивать бессмысленно, тут и так все ясно: за маячками следили по монитору, над планетой висит масса навигационных спутников, и не один Валентин был такой умный… Сейчас всполошатся. Станут вызывать все посты и точки, установят координаты неподвижных маячков, развернется облава, тут тебе и вертолет, и все прочие прелести. Хреновато. И все же район, куда он нацелился, у них определенно вне подозрений, можете смеяться, но чутье подсказывает…
Вот теперь он мчался на полном газу, выжимая все, на что была способна машина на здешних дорогах. Порой поглядывал в зеркальце – нет, Корявый не отстает… Напряжение было адово – он знал выбранную для отхода трассу только по карте, компас, конечно, был, но все равно, попробуйте добраться точнехонько к цели по паутине таежных дорог и тропок, если никогда здесь прежде не ездили, попробуйте отличить горы и холмы друг от друга… Вся надежда была на обострившееся до предела звериное чутье да на удачу, не подводившую прежде…
Логуна мотало, как куклу, време нами он, кажется, терял сознание, но тут уж не до нежностей. Шло время, солнце клонилось к закату, и Данилу уже начинало казаться, что он перепутал стороны света и гонит в другом направлении, в глубь тайги, навстречу развернувшейся облаве, что направление выбрано верно, но карта путает, и берега окажутся густо заросшими лесом, так что машины не пройдут, застрянут, придется таскать на руках, и вертолеты зависнут над головой в самый неподходящий момент… Страхов роилось множество, но он все же держал их подальше, на границе сознания, не позволяя заползти в душу.
Тайга, подступившая справа и слева, уже стала темной, непроницаемой, узкая дорога утопала в густой тени – солнце скрылось за острыми верхушками. Пока все благополучно, этот ручей есть на карте, грузовики преодолевают его с разлета, взметая косые полотнища капель… нет уже ни дорог, ни тропинок, но деревья расступились, карта не врет…
На миг ему показалось даже, что видит мираж. Нет. Добрались. За редкими соснами тянулась неширокая полоса песчаного берега, желтого, крупного песка, нетронутого человеческими следами. Номочон здесь был нешироким, метров двести, но достаточно глубок. Вода темно-синяя, спокойная, на том берегу – заросшие лесом горы, от дикой красоты затерянных мест щемит сердце, но восторгаться некогда…
Грузовик на второй передаче, вздымая фонтаны песка, промчался по берегу и остановился у самой воды. Данил выпрыгнул. Огляделся.
Он ошибся на каких-то полкилометра. Выше по течению стоял у берега черный с двойной красной полосой и белыми надстройками «Багульник». И на фоне белой рубки маячил черный бушлат, человек смотрел в их сторону. Данил помахал руками над головой. На теплоходе блеснул солнечный зайчик – это луч заходящего солнца отразился от линз бинокля. Вскоре под форштевнем вскипела белая пена – «Багульник» двинулся к ним.
Данил влез в кабину и улыбнулся от уха до уха: трудно было сказать, у кого более удивленное лицо, у Лары или у Логуна. Пожалуй, все же у Логуна. Все еще улыбаясь, Данил стал подгонять грузовик задним ходом к самой воде.
Инерция человеческого мышления – вещь жуткая. Взять хотя бы покушения с использованием ружья. Первое такое, известное истории, случилось в Париже в 1572, когда в адмирала Колиньи пальнули из аркебузы. Но с тех пор – как отрезало. Начисто забыв о всех достоинствах ружья, заговорщики и террористы вплоть до пятидесятых годов нашего столетия возились с бомбами, пистолетами и кинжалами – хотя еще охрана президента Линкольна сажала на крыши снайперов с винтовками, так что примеры, казалось бы, налицо. Ружье просто-напросто на долгие века перестало ассоциироваться с покушениями.
Так и здесь. Среди тех, кто тайком извлекал клад Чингисхана, не нашлось ни одного сибиряка. Сибирь для них была географическим пространством, не более. Клад ассоциировался исключительно с сушей – следовательно, все усилия были направлены на сушу. На суше ставили посты и заслоны, по сухопутью собирались и вывозить сокровища. Не отыскалось никого, кто мог бы напомнить, что здешние реки судоходны, и от Номочона до гробницы Чингисхана – не более восьмидесяти километров по прямой…
– Черский, я тебя обожаю, – сказала Лара, глядя на него преданно, пренебрегая присутствием Логуна. – Если хочешь, я тебе отдамся прямо здесь, на песке…
– Времени нет, – сказал Данил, рывками подогнал машину к кромке, заглушил мотор и выскочил.
