Екатерина Лесина - Кольцо златовласой ведьмы
Он сплел пальцы, и жест этот вызвал у Сереги приступ глухого раздражения.
Вот, значит, как? Семену с отцом нечего делить?
– Думаешь, я своего шестка не знаю? Делаю, чего мне говорят, и всем хорошо. На мне ответственности – никакой… нет, Серега, мне шефа менять невыгодно. Вот станешь ты у руля, и что, хочешь сказать, будешь со мной возиться? Или найдешь кого-то потолковее?
И в этом тоже имелся свой резон.
Работник из Семена был не то чтобы совсем аховый, скорее уж, имелись те, кто справился бы с его обязанностями куда лучше и за меньшую плату.
– Серега, не отрицай очевидного. Именно твоей девахе было выгодно папашу убрать. Сначала – притравила, а потом вроде сама же и обнаружила, что он живой. Чего она вообще на тот балкон сунулась? Никому этого не надо было… самая умная, да? Или просто знала наперед, что он недопомер? Рано или поздно это бы поняли все.
Скорее, поздно, чем рано.
– Мне казалось, что Вика тебе нравится.
– Ну… папаша просил за ней приглядеть. Я и приглядел. Да и ты у нас соперников на дух не выносишь… – Семен поднял бокал. – Ну, пусть поправляется…
Из клиники им пришлось уехать, и Серега, вернувшись на балкон, осмотрел каждый его сантиметр, понимая, что вряд ли увидит что-то новое.
Вика была у себя. И завтрашний день грозил быть непростым. Серега хотел было зайти к ней, но передумал. Все совсем запуталось.
На следующее утро он отправился в клинику, не столько надеясь на разговор с отцом, сколько желая увидеть Елизавету. Она и правда пришла в сознание, хотя, по уверениям доктора, была еще весьма слаба, что исключало длительные беседы.
Комната в бежево-золотых тонах была, скорее, похожа на гостиничный номер, нежели на больничную палату, лишь аппаратура и характерной формы кровать нарушали идиллию, созданную с помощью гардин с узором в виде гардений и сервированного фарфором столика.
– Утро доброе, – Серега запоздало вспомнил, что к больным полагается приходить с цветами. – Рад, что ты жива.
Она была все еще бледна – неестественной бледностью, как бывает с людьми, заглянувшими по ту сторону жизни. Вне панциря своего костюма, с распущенными волосами, слабая, Елизавета, пожалуй, была даже красива. И выглядела в большей степени женщиной, чем прежде.
– Расскажи, что случилось.
Елизавета неловко попыталась спрятать руку под одеяло.
– Да ладно тебе, подумаешь, кольцо. Ну, поженились или собрались…
– Поженились. – Голос ее глухой, сиплый.
– Давно?
– Два года…
Вот это, действительно, новость! И врать Елизавета не станет: проверить-то легко. А значит, следовало признать, что Серега крайне наплевательски относился к папашиной личной жизни. Или папаша не слишком-то спешил обнародовать радостное известие, что было вовсе на него не похоже.
– Свидетельство… в сейфе.
– Он не хотел говорить?
– Я. – Она вытащила руку из-под одеяла. – Я не хотела.
Елизавета посмотрела на кольцо. Красивое. И камень хороший. Впрочем, в чем-чем, а в жадности папашу не упрекнешь.
– Ты… и другие… вам это не слишком-то понравилось бы.
Интересно, когда это папашу волновало, что Сереге что-то не понравится? Да и… что не понравится? Поженились и поженились. Молодцы.
– Вы не очень-то меня любили. И сейчас, наверное…
Что есть, то есть.
– Все нормально, – Серега накрыл рукой холодную ладошку Елизаветы. – Ну, взрослая ж тетка! Серьезная! С зубами! А боишься какой-то фигни. Вот чего я тебе сделать бы мог? Нахамил бы пару раз… я тебе и так хамлю, а тут бы, глядишь, и попридержал бы язык. Семка и вовсе заткнулся бы. Да и прочие… а ты – в молчанку играла.
– Он тоже так говорил.
Удивительно даже не то, что мышка-малышка Елизавета решила промолчать о столь серьезных переменах в своей жизни, сколько то, что папаша с ней согласился. Он никогда не позволял бабе его жизнью рулить, а тут вдруг передумал.
– И что я – трусиха, – Елизавета закусила губу и уставилась на него несчастными глазами.
– Доктор сказал, что он выживет. А вот со здоровьем что будет – вопрос. Инсульт у него. И последствия пока предсказать сложно.
Вот и конец сказки про Золушку, которая вышла замуж за принца, даже не за принца – за короля, который втрое принца старше. Инсульт. Инвалидность. И хорошо, если только коляска…
– Он выберется, – Елизавета умела улыбаться и становилась от этого даже красивой. – Он очень сильный. И добрый.
Ну да, примерно такой же, как матерый аллигатор.
– Вчера он… я плохо помню, все путается, – Елизавета сжала ладонью лоб. – Он попросил зайти, сказал, что есть важный разговор, и… и я пришла. А он сказал, что ему надоело играть в тайны, творится непонятно что, и он хочет быть уверен, что со мной будет все нормально… он кольцо это мне на палец надел. И налил вина. Я не пью вообще… а он сказал, что, если пригубить, ничего страшного не случится. Полглотка… вино как вино. У него закружилась голова, он присесть захотел. А я его поддержала… думала, что поддерживаю, но все вдруг куда-то поплыло… и потом – не помню, что было. Здесь очнулась. Сказали, что сделали мне промывание… и кровь переливали, жить буду. Я буду жить!
Она вцепилась в одеяло и повторила эти слова еще два раза, точно саму себя убеждая.
– Будешь, – сказал Серега. – И ты будешь, и он выживет. А как выйдете отсюда, свадьбу нормальную сыграете, чтоб платье, там… цветы…
Лимузины, голуби… как-то это не увязывалось со «светлым образом» отца.
– Ты мне не веришь, – Елизавета вздохнула. – Ты же разговаривал с ним. Знаешь, кто такая Вика…
Девчонка, которую угораздило перейти отцу дорогу, хоть она и знать не знала о существовании некоего Антона Сергеевича.
– Она – не человек. Ламия!
– А я, в таком случае, – охотник за нежитью, – не выдержал Серега.
Они и правда поженились. Два года тому назад. Свидетельство о браке, выданное ЗАГСом городка, название которого ни о чем Сереге не говорило, отыскалось среди документов отца.
И черновик завещания. Очень интересный документ…
– Ты и правда умный дурак, Антон Сергеевич, – сказал Серега, убирая черновик в карман. – Грозный. Страшный, но – дурак…
Осталось решить, что ему теперь делать.
День. Второй и третий. Четвертый ничем не отличается от предыдущих, разве что Вике принесли журналы, целые кипы глянцевых нарядных журналов, которые призваны были развеять ее тоску.
К этому времени Вика успела возненавидеть телевизор, со всеми его каналами вместе.
И вид из окна, забранного решеткой.
Вежливость охраны, которая исполняла приказ хозяина со всем возможным старанием.
Собственную беспомощность.
Она требовала выпустить ее. Она кричала. Угрожала. Умоляла. Просила о встрече с Серегой, который вдруг оказался слишком занят, чтобы уделить ей хотя бы пять минут.
А кроме Сереги, никого пускать к ней не велено… приходили и Стась, и Семен, и даже Эльвира, которая уселась за дверью и громко принялась рассказывать разные сплетни. Поскольку не велено было лишь пускать их, охрана беседе не мешала. А Вике – все веселей.
Сплетни были интересные.
…Елизавета и Антон Сергеевич выжили и жить будут, к великому огорчению Эльвиры, которая не считала подобный исход дела справедливым.
…Елизавету уже выписали, и она теперь бродит по дому, как печальный призрак.
…оказывается, у этого призрака уже два года – статус законной супруги, но Эльвира в этот статус, равно как и в байку о великой любви, ни на грош не верит. Все эти два года она регулярно спала с многоуважаемым Антоном Сергеевичем, который, впрочем, и прежде не особо-то тяготился необходимостью супружескую верность блюсти.
…ныне ситуация изменится, поскольку инсульт действует на мужиков куда серьезней брачных клятв. И вообще, непонятно пока, насколько хорошо большой хозяин оправится.
…а Елизавете роль соломенной вдовы весьма и весьма по вкусу. Она притворяется несчастной, и все вокруг нее носятся, как оголтелые и угорелые, но долго так не продлится.
…глазки у Елизаветы жадные, руки – и вовсе загребущие, вот убедится, что право имеет, и рулить начнет от имени дражайшего супруга, который – овощ овощем и возразить не сумеет.
…и Эльвиру достало уже притворяться милой девочкой, тем более что Лизка – не мужики, она это притворство видит и вообще не потерпит конкуренток. А значит, Эльке скоро укажут на дверь.
…ей, в принципе, Вику жаль – ведь ей в этом гадюшнике суждено остаться.
…а Серега куда-то уехал. Куда, никто не знает, но Лизка на него за этот отъезд зла. Мол, бросил семью в тяжелые времена. И вообще, он на редкость ненадежный человек, которому совершенно невозможно доверить более или менее серьезное дело.
…Елизавета собирается выступить на совете директоров и поставить вопрос об отстранении Сереги от дел отцовской фирмы. Эльвира, конечно, ничего в этом не понимает, но чует – речь о больших бабках. И, главное, у Лизки, скорее всего, это дело выгорит, потому что она лично знает каждого из директоров, а вот Серега – нет. Он же не слишком отцовскими делами интересовался и теперь, скорее всего, вообще за бортом останется.
