Элементарно, Холмс! (сборник) - Уилсон Гаан
Как я и рассчитывал, имя Холмса произвело сильное впечатление на Фонтану. Однако он промолчал, и я не стал ему ничего навязывать.
Когда мы с Грайсом направились к двери, я оглядел номер и увидел следы борьбы: ящики из шкафа были выдвинуты, подушки на диване в беспорядке разбросаны, а потайное отделение чемодана разломано на куски. Грайс прочитал в моем взгляде порицание и поспешно обещал прислать горничную навести порядок.
В тот вечер я вернулся на Бейкер-стрит изрядно уставшим. День выдался тяжелым – мне пришлось ассистировать при трудных родах, и я едва не потерпел поражение в схватке с Ангелом Смерти. Так что я практически забыл об американском пациенте и был изрядно удивлен, когда увидел его возле входа в нашу квартиру, где он о чем-то спорил с нищенкой.
– А вот и вы, доктор. Эта злополучная женщина преследует меня. Клянусь небом, она шла за мной от самого Гайд-парка. Исчезни, старая карга, или я пошлю за констеблем.
– О, да вы настоящий хитрец, мистер! Хотите лишить несчастную вдову ее доли? Вам нет нужды звать полицейских. Я не причиню вам вреда, сэр.
Я подошел поближе, хотел было попросить женщину уйти, но запах ее многочисленных шалей и юбок был таким же сильным, как и ее деревенский акцент… Я просто взял Фонтану за руку и подтолкнул к лестнице.
Пока мы поднимались, я спросил, почему он проявил такую опрометчивость и покинул постель. Он сказал, что имя Холмса побудило его немедленно обратиться за помощью к знаменитому сыщику.
– Полиция прислала мистера Уичера, но на меня он не произвел никакого впечатления. Мне показалось, он самого меня обвиняет в том, что я стал жертвой преступления.
Знаменитый детектив, одетый в грязный халат, апатично развалился в кресле и располагал к себе не больше, чем нищенка у порога. Вдобавок в комнате витали столь же отвратительные запахи, только здесь они исходили от химикатов, с которыми целый день развлекался Холмс. Когда он увидел, что я привел к нему гостя, в его тусклом взгляде загорелся гнев.
Однако Фонтана воспринял внешний вид сыщика как должное – возможно, его предупредили о чрезвычайной эксцентричности гения. Он без приглашения уселся на стул и принялся рассказывать о своих злоключениях. Пока Фонтана говорил, глаза моего друга закрылись, но вовсе не из-за впадения в прострацию – я заметил, как детектив соединил кончики пальцев – верный знак того, что он слушает очень внимательно.
Когда Фонтана закончил, Холмс, не открывая глаз, пробормотал:
– А кому было известно, что вы привезли картину в Англию?
– Никому, – ответил Фонтана.
– Даже вашей сестре? – уточнил Холмс.
– О! Беатриче. Да, конечно, она знала.
– Ваш отец был специалистом по литературе эпохи Возрождения, не так ли? – сказал Холмс.
– Мой отец банкир, сэр, во всяком случае, был банкиром, пока не потерял ряд своих способностей после удара, который случился год назад. Но моя мать очень любила итальянскую классику. А почему вы посчитали это важным и как узнали?
– Вас назвали в честь одного из величайших поэтов эпохи Возрождения, ваша сестра получила имя возлюбленной другого, – апатично сказал Холмс, все еще не открывая глаз. – Но меня удивляет ваш акцент: вы говорите как выпускник колледжа в Винчестере, а не как американец.
Фонтана поджал губы, но постарался говорить так, чтобы его ответ прозвучал небрежно. Его мать, чья семья родом из Гилфорда, настояла на том, чтобы он получил образование в Винчестере.
– Да, я так и подумал, – сказал Холмс. – Мне довелось написать монографию по акцентам различных английских муниципальных колледжей, и я редко ошибаюсь. Но давайте вернемся к интересующему нас вопросу. Вы успели обратиться в «Каррера»?
– Я заходил в галерею вчера утром, но сеньор Каррера отсутствовал, а я не хотел обсуждать столь важный вопрос с его помощниками. Я оставил визитку и адрес отеля и попросил, чтобы он мне позвонил, но несмотря на то что я пролежал в своем номере весь день, следуя инструкциям доктора Уотсона, он так и не связался со мной. – В голосе Фонтаны появилось недовольство. – Англичане славятся своими манерами, но те немногие люди, с которыми мне пришлось иметь дело, производят странное впечатление – будь то полицейские, управляющий отеля или владелец галереи, который должен быть заинтересован в крупных комиссионных.
Холмс заметил, что сам сеньор Каррера не англичанин.
– Возможно, именно он забрался к вам ночью, – добавил Холмс. – Если он сумел забрать у вас картину, то нужда в том, чтобы вам звонить и осматривать ее, отпала.
От слов Холмса взгляд Фонтаны просветлел, плечи расслабились, лихорадочный блеск в глазах потускнел.
– А ваша сестра, Беатриче, согласилась с тем, чтобы сделать оценку картине?
Фонтана смущенно заерзал.
– Она считает, что нам не следует привлекать к ней внимание. Возникнут проблемы, если она окажется очень ценной, а если нет, родители будут огорчены, узнав, что картина не принадлежит кисти великого Тициана.
– Так вы сказали, она остановилась у друзей в Кенсингтоне? Ваша сестра вместе с вами пересекла Атлантику?
– Да, именно ее путешествие заставило меня принять решение составить ей компанию. Наша мать посчитала, что миссис Сом – ее старая подруга – представит мою сестру в обществе. Сама она не может оставить больного отца.
Затем Фонтана повторил свою просьбу о том, чтобы его сестре ничего не рассказывали; она и так тревожится из-за болезни отца. Ей незачем знать, что брат подвергся нападению, а ценная картина украдена.
Холмс слегка расправил плечи и посмотрел на меня.
– Мой дорогой друг, я вижу, сегодня у вас был трудный день, но раз уж ваш пациент пришел сюда, следует еще раз осмотреть его раны и сделать перевязку.
Интересно, как он догадался о моих сегодняшних трудах? Впрочем, я хорошо знал Холмса – наверняка он обратил внимание на какие-то детали моего костюма, как всегда бывало в подобных случаях. Я развязал бинты Фонтаны и с удовлетворением отметил, что его раны начали заживать – судя по изменившемуся цвету кожи вокруг и появлению корочек. Холмс даже снизошел до того, что поднялся из своего кресла и бросил хмурый взгляд на ранения Фонтаны, пока я промывал их, накладывал новую порцию мази и делал перевязку. Когда я закончил, Холмс вышел, и я услышал, как в ванну наливается вода – знак, которого я давно ждал!
Я проводил Фонтану на улицу. Нам далеко не сразу удалось найти кеб, но в конце концов я посадил моего пациента в экипаж. Мне показалось, что нищенка, которая приставала к Фонтане, наблюдает за нами с противоположной стороны улицы. Но близость к Паддингтонскому вокзалу делала Бейкер-стрит популярным местом для женщин ее профессии, так что полной уверенности у меня не было.
Когда я вернулся в квартиру, Холмс закончил принимать ванну. В первый раз за долгое время он переоделся в свежую рубашку и костюм. Миссис Хадсон ставила перед ним тарелку с жареными почками, картофелем и салатом – нечто среднее между завтраком и обедом. Для меня она приготовила бифштекс.
Мой друг ел с аппетитом человека, который голодал несколько недель.
– Очень интересная задача, Уотсон, очень интересная.
– И какой вывод вы сделали из его истории? – спросил я.
– Меня интересует картина, – сказал Холмс. – И тот факт, что он сам нанес себе ранения.
– Сам? – повторил я. – Удар в челюсть едва не сломал ему кость.
– Фонтана левша, как я заметил, когда он открывал визитницу, – продолжал Холмс. – Естественно, вы обратили внимание на то, что удар, нанесенный по правой щеке, получился более сильным, чем по левой, однако следы симметричны.
Он взял носок, набитый тряпьем, протянул его мне и предложил ударить себя по лицу. С некоторой неохотой я повиновался, и в обоих случаях след оставался под глазом. Я правша, поэтому удар по левой скуле получился более сильным, чем по правой, и мне пришлось согласиться с Холмсом.
– А стекло на кончиках пальцев? Эти ранения он также нанес себе сам?
– Очень интересный вопрос. Нам нужно сделать два визита: один в галерею «Каррера» на Бонд-стрит, а другой в дом миссис Алисии Сомерингфорт в Кадоган-гарденс в Кенсингтоне.
