Зов пустоты - Максим Шаттам
– Место удара вон там? – спросила она, опустив бумажную маску.
– Мы так думаем, – подтвердил лейтенант. – Там же нашли сумку с наркотиками.
– И голова тоже там?
– То, что от нее осталось.
– А ноги?
– Их еще ищут. Пожарные сказали, что их могло затянуть под колеса и раскатать по всей длине состава. Так бывает.
Людивина подняла брови. Ей и без того вполне хватало кровавых подробностей. Она вернулась к телу и медленно обошла его, а затем присела, чтобы осмотреть.
Поднятые руки застыли в воздухе. Ладони раскрыты, словно чтобы загородиться от удара. Нескольких пальцев нет, их отрезало колесами локомотива.
Подошел Гильем, собравший свидетельские показания. Штанины его комбинезона при каждом шаге шумно терлись друг о друга.
– Машинист ничего не видел? – повернулась к нему Людивина.
– Если ты заметила, рельсы здесь заворачивают. Он ехал со скоростью больше семидесяти километров в час, тело лежало на путях, машинист в этом уверен, иначе он заметил бы, как человек бросился под колеса. Повезло, что в поезде не было пассажиров и он смог экстренно затормозить. Состав остановился там, где стоит сейчас. На первый взгляд кажется, что тело не слишком сдвинулось с того места, где оно было в момент удара. Несколько фрагментов разлетелось, но само тело просто порезало колесами и отшвырнуло всего на несколько метров.
Спортивные штаны мертвеца сползли на бледные бедра, являя взгляду цветные трусы. Под драной футболкой виднелся живот, достаточно мускулистый, но весь в ранах: при ударе кожа лопнула, как набитый мешок, и кишки вывалились на железнодорожное полотно.
– Возле локомотива стоят парни из спецотряда, с ними машинист и сотрудники НКФЖД[4], – продолжил жандарм. – Железнодорожники говорят, что нужно быстро очистить место. Руководство хочет, чтобы завтра утром в час пик линия уже работала. Похоже, даже преступление не может прервать работу железной дороги.
Людивина неодобрительно нахмурилась, но ничего не сказала.
– Видела, как у него штаны низко спущены? – спросил Гильем. – Странно, да? И трупное окоченение верхних конечностей. Оно наступает не раньше чем через три-четыре часа и достигает максимума примерно через десять часов, но авария случилась полтора часа назад, а труп уже так выглядел, когда прибыли жандармы, лейтенант Пикар подтвердил. Этот тип умер задолго до того, как его переехал поезд. Что-то тут не так.
– И ты сам до всего этого дошел? – удивилась Людивина, хорошо знавшая, в чем ее коллега разбирается, а где у него пробелы.
– Не-а, если честно, не совсем. Этот Пикар знает свое дело. Честолюбивый парень. Он мне все это набросал. Когда они обнаружили еще и товар, он сразу решил позвонить нам.
В те времена, когда Людивина предавалась излишествам, она прочла и выучила наизусть десятки учебников по криминалистике на французском и английском языках. Она тряхнула головой, вспоминая все, что знала о несчастных случаях такого типа.
– Удар при столкновении с поездом настолько силен, что с человека может сорвать или стянуть одежду. Кроме того, при ударе жертва иногда застывает, ее словно мгновенно парализует, так что состояние можно даже спутать с классическим трупным окоченением. Я не судмедэксперт, но разрывы под коленями выглядят так, будто человек попал под колеса поезда. К тому же вокруг порезов есть следы смазки, что лишний раз это подтверждает.
– Я все тщательно осмотрел, – настойчиво продолжил Гильем, – и могу уверить тебя, что вся эта кровь вылилась от удара. Но я не видел брызг или пятен крови ни на рельсах, ни на насыпи, как будто его сердце резко остановилось. Так бывает?
Людивина заинтересованно взглянула на него:
– Пикар трогал тело?
– Нет, просто осмотрел, чтобы составить представление. Он ничего не касался.
Людивина вытащила из кармана куртки небольшой фонарик, направила его на ошметки тела и осмотрела несколько мест, остававшихся в тени, несмотря на резкие лучи прожекторов. Она не увидела ничего особенного, но на горле задержалась. Сверху от человека осталась лишь нижняя челюсть. Все, что он пережил, что чувствовал, вся его память, история, все, что делало его личностью, исчезло за долю секунды, пропало навсегда, было смято стальным локомотивом. Людивина переключилась на предплечья, затем на ладони. Двух пальцев не хватало, еще три были вывихнуты. Сломанные ногти торчали, словно куски костей. Девушка склонилась еще ниже и секунд десять принюхивалась с заинтригованным видом, затем рассмотрела кисти, освещая фонариком каждый уцелевший палец.
– Нет, тут дело не для бригады по борьбе с наркотиками, – прошептала она.
Гильем шагнул ближе к ней.
– Несмотря на наркотики? – удивился он.
Людивина указала на вывернутые руки:
– Либо на нем были наручники, которые при ударе затянулись вокруг запястий, а потом сорвались и куда-то отлетели, либо этого человека перед смертью связали.
Гильем наклонился над телом:
– О черт.
– Видел его ногти? На самом деле они не его. Некоторые вообще накрашены. Их наклеили поверх его собственных ногтей. Размер не совпадает, форма тоже.
– Думаешь, он трансвестит?
– Нет, думаю, это убийство.
6
Искаженный расстоянием гул автострады отражался от шумозащитных экранов и лишь затем долетал до железнодорожного полотна на дне оврага. Людивина осматривалась, запоминая место преступления. Длинный изгиб путей, эти адские рельсы, бесконечная гильотина, соединявшая людей между собой. На этот раз она раскроила одного из них на части.
Гильем, в белоснежном комбинезоне, едва прикрывающем парку и шарф, подошел к коллеге, чтобы поговорить вдали от любопытных ушей.
– Лулу, ты только не обольщайся. Это не первый самоубийца, связавший себе руки перед смертью. Они, когда слетают с катушек, бывают очень изобретательными.
– На запястьях нет ни единого фрагмента веревки.
– Ты сама допустила, что ее могло сорвать при ударе. Если этот торчок украл запасы у дилера и прибежал сюда прятаться, мы будем выглядеть идиотами. То, что у него ногти не свои, ни о чем не говорит, такие извращенцы нам уже встречались. Может, он трахался за деньги, чтобы заработать на дозу, а потом вмазался и свалился на рельсы.
– Следов от уколов на руках нет.
– Они колют в подмышки, под колени, в бедра, да куда угодно! А может, он курил крэк…
– Ты почувствовал запах?
– Ты о чем?
– Подойди, наклонись и принюхайся к телу.
– Ну уж нет, спасибо, тухлятину я нюхать не стану.
– От него разит хлоркой. Так сильно, что ты заметишь, даже если просто встанешь рядом. Скажешь, что он перед выходом из дому на всякий случай принял хлорный душ?
Гильем
