За грехи отцов - Анна Викторовна Томенчук
– Глаза удалены. Неосторожно, острым предметом, думаю, что это нож. Крови в волосах нет, травмы на черепе не вижу. Его явно не били.
– Судя по характеру надреза, он еще был жив, когда вырезали глаза, – пришла на помощь Джейн. – Преступник срезал веки и глазные яблоки коротким лезвием, максимум пять сантиметров в длину.
– Это может быть ритуальный кинжал? – подал голос Карлин, искренне радуясь, что стоит в стороне.
– Ритуальный? Их сотни видов, доктор, – удивилась Джейн.
– Как-то связанный с католичеством.
– Я пока не могу сказать. Если на ранах остались микрочастицы стали, попробуем выяснить, чем резали. Насколько мне известно, на месте преступления ничего подходящего не нашли. Значит, убийца забрал инструмент с собой.
– С собой? – включился Аксель, поднимая глаза от обнаженного трупа, прикрытого простыней теперь до пояса. – Это интересно. А кисти этого красавца не нашли?
– По меньшей мере, мне не приносили. Идем дальше, детектив.
Карлин слышал по голосу, что она улыбается.
Аксель переместился вдоль стола, чтобы оказаться напротив Марка и живота убитого.
– На корпусе повреждений нет. По меньшей мере с лицевой стороны. Ни синяков, ни ссадин, ни проколов. Или… Что это? Укол? – Он наклонился над грудиной. – Или нет?
– Смотрите внимательнее, детектив. Укол в шею. Укол в сердце. Здесь две дырки размером с футбольное поле, а вы сомневаетесь.
Аксель выпрямился.
– И действительно. Доктор Карлин, не хотите ли взглянуть?
Марк протестующе взмахнул рукой и прижал к носу и губам надушенный платочек. Арсенал новичка, как его называли. Запах эвкалипта перебивал ароматы лаборатории и мертвых тел, позволяя сохранить рассудок ясным.
– Посмотрим дальше, – сообщила Джейн и стянула простыню с убитого.
– Твою мать, – выдохнул Грин. – У него не только запястья пропали. Его кастрировали.
– Руки, глаза, член, – подытожил Карлин. – Прелестно.
– Не смотреть, не трогать, не трахать.
– Мальчики, вы это можете обсудить за вином в ближайшем баре.
– А он был жив или мертв, когда это отрезали?
Джейн вскинула голову и посмотрела детективу в глаза.
– Это профессиональный интерес?
– Конечно. Любая деталь – прорва информации о преступнике, – невозмутимо отреагировал детектив.
– Напишу в отчете. Равно как и все остальное, что вам так надо. Мужчина, лет сорока – сорока пяти, метр восемьдесят три, девяносто килограмм. Ну и так далее. Осмотрим девушку?
– Девушку? – подал голос Карлин и невольно приблизился ко второму столу, стараясь не глядеть на кровавую пустоту в паху мужчины.
Доктор Абигейл набросила на труп простыню, толкнула подвешенную на специальные крепления на потолке лампу, и она переехала, замерев над вторым трупом. Сняла полотно.
– Это совершенно точно девушка. Во-первых, сохранились остатки груди. Во-вторых, частично сохранились гениталии. Да и фигура женская. Итак, девушка. До двадцати лет. Полностью обожжена.
– Она была жива? – тихо спросил Марк.
Судмедэксперт покачала головой.
– Нет, вряд ли. В случае с огнем сделать нормальные анализы сложно, огонь меняет химию, но я попробую вытащить максимум что смогу. Ну и мы не можем осмотреть кожные покровы. Я разберусь с этим всем без вас. Пока что утверждаю, что в веревках она не билась. И горела недолго. Посмотрите на запястья.
Карлин присмотрелся и удивленно замер. Там, где запястья, щиколотки и талия были перевязаны веревкой, огонь частично сохранил кожу. Будто оставил прощальные светлые браслеты.
– Моя гипотеза верна, – очнулся Аксель. – Ее чем-то облили. И горела она ровно столько, сколько понадобилось горючему. Умирала она не от огня. Уверен в этом.
– Ну я либо подтвержу, либо опровергну твою гипотезу по поводу причины смерти. Судя по повреждениям, горела она минут десять.
– Ты отдашь веревки на экспертизу?
– Уже. Теперь идите, этого вам хватит для старта размышлений, вскрытие я проведу без вас. Не хватало мне еще двух хватающихся за сердце при виде чужих органов мужиков.
4. Альберт. 1978
Треверберг
1978 год, осень
Маленький мальчик шести лет стоял около огромной блестящей карусели, одной ручонкой держась за юбку матери, а другой – за замерзшие пальцы старшей сестры. В городе открылся парк развлечений. Он просил несколько месяцев, чтобы его отвели сюда – только посмотреть одним глазком на то, как другие дети катаются, отдыхают и смеются, чтобы проникнуться этой атмосферой и на мгновение почувствовать, что он – один из них. Такой же счастливый ребенок, который может кататься каждый день, и никто не будет ему говорить о том, что на глупые развлечения нет денег.
Каждый раз, когда он заговаривал о парке, мама мрачнела, в ее красивых глазах появлялись слезы. Но она брала себя в руки, каменела и говорила:
– Альберт, ты уже большой для таких вещей.
И Альберт выпрямлялся, даже пытался выровнять худенькие плечи, чтобы казаться больше.
– Если бы у тебя был папа, – продолжала мама, – он бы водил тебя в парк аттракционов каждые выходные!
– Я должен его найти, – серьезно отвечал мальчик.
Мама плакала или смеялась, и они забывали про этот разговор. Сестра, тихо улыбаясь, поднимая голову от какого-нибудь рукоделия. Она штопала одежду, склеивала расколотые миски и чашки, убиралась дома. А еще иногда они убирались в других домах. Альберт был страшно горд, когда мама и сестра начали его брать с собой. Они отдраивали большие каменные дома, а он приносил им нужные средства, как мог таскал ведра с водой. Помогал. И за это мама с сестрой делились с ним медными монетками. Пока их не набралось целых сто! Он умел считать до ста. У него было сто монеток. А сегодня утром мама проснулась в хорошем настроении. Она даже нанесла на лицо краску, которая мгновенно сделала ее похожей на одну из этих женщин, фотографии которых он видел, гуляя по городу; достала из шкафа платье, которое он у нее никогда не видел, и с улыбкой сообщила, что у нее для него сюрприз. Сестра тоже улыбалась.
– С днем рождения, – говорит, – мы с мамой решили, что в такой важный день можем взять несколько часов и устроить себе выходной. Мы весь день будем вместе!
– А что мы будем делать? – спросил мальчишка, сбрасывая с себя порванное в трех местах и уже бесчисленное количество раз заштопанное одеяло.
Его грудь распирало от удовольствия и предвкушения, радость блестела слезами в пронзительных глазах, смотревших серьезно, слишком серьезно для такого возраста. Все его внимание принадлежало сестре, а она улыбалась так легко и так счастливо, как не улыбалась никогда. Мама стояла за ее спиной, ослепительно красивая. Он встал на постели, чтобы оказаться одного роста с ними и посмотреть в глаза. Почти получилось.
– Мы пойдем в
