Строгий режим - Дёмочка Виталий
— Деляна тут была, — пояснил Олег всё тем же грубым голосом.
Юра подумал, что если Олег и не сидел нигде, то общался с таким контингентом уже не раз, потому что хорошо понимает их и они понимают его. Сам же Юра с трудом разбирал, о чём идёт речь.
— Понятно, — сказал Воха и, перейдя уже на совсем дружелюбный тон, продолжил: — Ну, это, сам же знаешь… Уделить надо… на общее ну и… как посчитаете нужным…
Воха и остальные перевели взгляд на Юрия.
— А нечего уделять, у нас нет ничё, — ответил за него Олег.
— Как нет? Он же разряжался сейчас на параше… — недоумённо произнёс Воха. Видя, что Олег его в наглую обманывает, он опять заговорил жестко: — Я не понял? — посмотрел он на Юру.
— Ты чё, разряжался сейчас? — удивлённо спросил Олег, укоризненно посмотрев на Юрия.
— Ну-у… да… — также удивленно ответил Юрий.
— Ну? — опять спросил Олег.
— Что ну? — не понял Юрий и удивленно посмотрел на Олега.
— Уделить не хочешь? — вместо Олега серьёзно спросил Воха.
Юра перевёл свой удивлённый взгляд на него. Значение слова «уделить» было понятно и без объяснений, но Юрий никак не мог понять, чем именно нужно поделиться, если «разряжался» он на «параше» веществом никому не нужным, да к тому же неделимым по причине его сжиженного состояния.
— Что уделить? — всё также недоумённо спросил он.
— Внимание уделить, — Воха начал раздражаться непонятливостью парня.
— Ну, ты разряжался чем? Где торпеда? Удели внимание людям, если что было, — объяснил Лапша, поняв, что парень в первый раз в тюрьме и ещё многих правил не знает.
Юра аж рот открыл от удивления и оглянулся на парашу, где уже сидел другой заключённый. Конечно, можно было предположить, что то, что выходит из человека, называется здесь торпедой. По форме немного похоже, правда, не в сегодняшнем случае, когда из него лилось. Но он никак не мог поверить, что эти люди всерьёз хотят, чтобы он с ними поделился этим. И не мог понять, зачем им это нужно. Ему уже начало казаться, что над ним просто решили посмеяться, как на флоте разыгрывают новичков. Он опустил голову, не зная, что сказать.
— Так, — сказал Олег раздражённым голосом и протянул руку Юрию ладонью вверх. — Если сам не можешь распорядиться, давай сюда. Я сам уделю, сколько надо, тебе тоже останется. Где торпеда?
Юра опять поднял голову и округлил глаза. Потом кивнул на «парашу» и, заикаясь, произнёс:
— Т-там… смыл…
Все молча смотрели на него и он ждал, что сейчас его будут заставлять лезть туда и доставать, но парни и сами растерялись и казалось даже, что они просто опешили.
Положение спас Лапша, догадавшийся об истинном положении дел. Он засмеялся во весь голос и как раз вовремя, потому что здоровяк Олег уже тоже разозлился на Юрия, думая, что он и ему пудрит мозги.
— Да он же пряник, — сквозь смех говорил Лапша, — не понял просто, что такое разряжаться.
— В натуре что ли? — спросил у Юрия Воха, уже улыбаясь.
Остальные все тоже засмеялись, кроме Юрия, который всё же ничего не понял и подумал, что над ним всё же пошутили, как и хотели с самого начала.
— Ну чё, в натуре нет лэвэшек? Ха-ха.
— Нуты, бля, даёшь, пряник… ха-ха-ха.
Отсмеявшись, Воха сказа Олегу:
— Ну ладно, чё… непонятка вышла… отдыхайте… но ты хоть объясни человеку, что такое разряжаться, торпеда и остальное…
Они развернулись и полезли в глубь нар на свои места, где Колёк Худой уже переливал заваренный чай из кружки в кружку.
Олег показал Юрию на уже застеленные им покрывалом два спальных места и предложил:
— Лезь, располагайся, я щас… — и видя, что Юрий выглядит понурым после этого посмешища, сказал ему вполголоса, но жестко: — Не раскисай. Покажешь слабину — сожрут. Здесь как себя поставишь, так и будешь.
— А почему они меня пряником назвали? Что это означает? — спросил у него, подняв глаза, Юра.
— Иди, располагайся, — улыбнулся довольно Олег, — щас приду, объясню всё.
* * *Камера под номером 78 была самой блатной в этом СИЗО. В ней сидел смотрящий за тюрьмой Саша Солома и трое его близких друзей, тоже имевших определённый авторитет в уголовной среде. В СИЗО было ещё несколько коммерческих камер, где сидели в основном предприниматели и чиновники, то есть люди с деньгами. Эти камеры тоже считались блатными, но все разводящие вопросы решались именно в хате Соломы, откуда распределялся и грев с воли на тюремный общак. По сравнению с советскими временами все тюрьмы были переполнены в несколько раз, и почти во всех камерах этого централа на одно место было по три-четыре человека. Учитывая, что все блатные почти всегда имели каждый по своему спальному месту, то всем остальным места доставалось ещё меньше, и спали в несколько смен и иногда по двое. В камере же Соломы места хватало всем, и даже молодой парнишка Витёк, который занимался у них уборкой камеры, приготовлением пищи и стиранием, иначе попросту был шнырём, имел своё спальное место, называемое шконкой.
Солома ходил туда-сюда по полу камеры, застеленному цветными покрывалами вроде ковров, и размышлял над полученной из камеры 91 малявой. В ней сообщалось о вновь прибывших людях и он думал, где же он слышал это имя — Олег Плетнёв. Он почёсывал свой затылок и время от времени поглядывал в листок бумаги, в ту самую малявку, чтобы ещё раз прочитать имя.
— Паха, — подошёл он к одному из своих сокамерников, сидящему на шконке и читающему другие малявы, — прыгни на кабуру, спроси-ка у Деда, кто такой Олег Плетнёв? Плетень ещё скажи на всякий случай, может так знает?
Паха был раздет по пояс и когда он запрыгивал на верхнюю шконку, чтобы добраться до проделанного в потолке отверстия, купола церкви на его спине зашевелились.
— Девять шесть! — негромко крикнул Паха в это отверстие.
— Да-да, — послышалось оттуда.
— Дай-ка там Деда на кабуру.
Сверху послышался какой-то шорох и уже другой хриплый голос произнёс:
— Говори, Паха.
— Ты Олега Плетнёва не знаешь такого? Плетня? — спросил Паха.
— Конечно знаю, — повысился голос Деда, — это ж Ларионовский. Он что, здесь что ли? Вон Хромой его хорошо знает, надо мной сидит на больничке.
Паха посмотрел на Солому.
— Да, здесь, Дед. В отстойник заехал, в семь четыре, — сказал сам Солома. Он хорошо слышал Деда и тот его тоже слышал. Таким образом Паха, находясь возле этого отверстия в потолке, мог разговаривать даже с камерой, находящейся ещё выше его соседей сверху, и Солома сказал Деду: — А ну дёрни его на зелёную, мы поговорим с ним.
Паха, находясь возле отверстия, которое заключённые называли кабурой, хорошо слышал, как сверху кто-то кричал: «Один один четыре, на зелёную Хромого!» Затем послышался голос самого Хромого, но уже не так отчётливо, как голос Деда, и слышал его теперь только Паха.
— Да-а, — кричал ему Хромой сверху.
— Хромой, здорово. О Плетнёве Олеге что можешь сказать? — крикнул прямо в кабуру Паха.
— Здорово, Паха. Да гандон это. С Серым работал. Они Чеха нашего замочили, и ещё кое-кого из людей правильных. Может, и Бандита они грохнули.
Пока Паха передавал слова Хромого Соломе, ему хорошо был слышен голос Деда сверху, который кричал Хромому, что Плетнёв заехал в семь четыре. Не успел Паха сказать ещё всю информацию, как Хромой уже кричал ему сверху.
— Порвать его надо, Паха, пока есть возможность. А то прочухает, что я здесь, на лыжи встанет, сука.
— Понятно, Хромой, — ответил ему Паха. — Ладно, определимся. Пойдём пока.
Он спрыгнул на пол и передал весь разговор Соломе. Тот задумался надолго, но из задумчивости его вывел голос Деда, который кричал сверху.
— Саня, вон Хромой орёт сверху, что порвать волка этого надо. А то он скоблянёт.
— Ладно, ладно Хромой, — ответил ему Солома, — разберёмся. До утра один хер никуда не денется.
— Давай, Сань. Эту падлу нельзя упускать. Если вы ночью пойдёте туда, мы с Хромым с вами.
— Ладно, Дед, — ответил Солома, — я тебя понял. Он посмотрел на Паху и, подумав немного, сказал ему: — Ларионы, конечно, не наше дело. Но раз уж они замахнулись на людское, порвать волка и шкуру на продол. Ночью прогони туда, чтоб дали ему по седлу.
