Иван Жагель - Страна игроков
Медведев изучающе посмотрел на Виктора, и в этом взгляде была видна смертная тоска.
– Хотите, я вам заплачу? – сказал он. – Хорошо заплачу.
– За что?! – опешил Ребров.
– Чтобы вы мою фамилию никому, нигде и никогда не называли.
– Не надо мне ваших денег… Я обещаю, что никому о вас не скажу… Даю слово!
Медведев одним глотком допил свой стакан, сунул сигареты в карман, тяжело поднялся и, словно думая вслух, сказал:
– В принципе, я для них не опасен. Но если они почувствовали, что им сели на хвост, то могут начать мочить всех подряд. А может, они уже потеряли чувство меры, зарвались… Кстати, вы знаете, что новый вице-президент «Русской нефти», Георгий Дзгоев, он полгода назад сменил меня на этой должности, вчера куда-то исчез?
– Вы думаете, что и его?.. – ужаснулся Виктор.
– Нет, скорее, Дзгоев просто сбежал. Он-то уж точно знал, что Лукина застрелили…
Не успел Ребров появиться в редакции, как по внутреннему телефону с ним связался Хрусталев и сообщил о звонке старшего следователя по особо важным делам Генеральной прокуратуры советника юстиции Рукавишникова, который вел дело о самоубийстве президента компании «Русская нефть». Следователь оставил номер своего телефона и попросил, чтобы Виктор как можно быстрее с ним связался.
– Придется желающих поговорить со мной выстраивать в очередь, буркнул Ребров. – А еще пару дней назад я думал, что никому в этой жизни не нужен.
– Свяжись со следователем, а когда освободишься, зайди ко мне, сказал редактор. – Завтра ты улетаешь в Сочи.
– Меня наградили профсоюзной путевкой в санаторий?
Хрусталев не отреагировал на шутку:
– Там будет съезд или слет… ну, в общем, какое-то сборище Союза молодых российских предпринимателей.
– Первый раз о таком слышу.
– Я сам о нем недавно узнал. Президент этого союза некто Большаков… – Роман, очевидно, сверился с бумажкой, – Алексей Большаков. Он звонил мне несколько дней назад и приглашал на съезд. Ему, конечно, нужна реклама своей организации, вот он и тащит за собой журналистов. Вначале я отказался от поездки, а теперь перезвонил Большакову и сказал, что вместо меня поедешь ты. Самолет вылетает завтра утром. У меня все записано – рейс, время вылета, где ты будешь жить в Сочи. Отдохнешь, покупаешься, ну и напишешь что-нибудь об этом сборище молодых предпринимателей. А главное, вырвешься на несколько дней из этой кутерьмы… В общем, разберешься с прокуратурой – заходи, я тебе все расскажу. А потом поедешь собирать вещи.
3
Советник юстиции Рукавишников оказался совершенно не таким, каким представил его Ребров после их разговора по телефону. Металлический голос, приказавший Виктору немедленно прибыть в следственное управление Генеральной прокуратуры, принадлежал щуплому человеку с крохотными ручками, в которых естественно смотрелся бы разве что пластмассовый детский пистолетик. Самой большой и заметной частью тела у следователя был кадык он то прятался за воротник, то с нескрываемым любопытством вылезал наружу.
Зато Рукавишникову очень подходил его крошечный кабинет. Когда-то просторное, старинное здание в центре Москвы, после того как оно отошло следственной части прокуратуры, было тонко нарезано внутри хлипкими перегородками, и пробраться между стеной и двумя столами, стоявшими в кабинете буквой «Т», мог только человек, жестоко отлученный от сладкого с раннего детства.
– Садитесь, – сказал советник, и было такое впечатление, что это звякнул, поднявшись и опустившись, его кадык.
Он открыл верхний ящик стола, достал оттуда самую обыкновенную бумажную папку с тряпичными тесемками и несколько минут молча изучал ее содержимое.
– Я прочитал вашу статью о компании «Русская нефть», – наконец произнес он и опять надолго погрузился в молчание.
За двадцать пять лет работы следователем этот прием Рукавишников отработал до совершенства: он никогда, если это было возможно, сразу не начинал расспрашивать приходивших к нему людей, так как всегда существовала очень большая опасность показать собеседнику, что до главного он так и не докопался. Рукавишников обозначал тему предстоящего разговора и брал многозначительную паузу. После этого в девяти случаях из десяти сидевшие с другой стороны стола люди начинали оправдываться, сразу затрагивая то, что было самым важным в их деле, что их волновало больше всего.
– Все вокруг словно помешались на моей статье. Это просто массовый психоз! – также сломался на паузе Ребров. – И вы считаете, что я виноват в случившемся?
– Пока следствие не закончено, я ничего не могу исключать, – напустил еще больше тумана Рукавишников.
– Может быть, вы и на меня заведете уголовное дело?! – воскликнул Виктор.
Обсуждать эту тему было бессмысленно, и советник юстиции взял очередную паузу, просматривая бумажки в своей папке. Но так как в этот раз его прием уже не сработал, он в упор посмотрел на Реброва и спросил:
– Откуда вы взяли, что чистая прибыль «Русской нефти» составила за прошлый год… – тут он сверился с папкой, – более пятидесяти миллионов долларов? И что эти деньги делили между собой всего несколько человек?
– У меня есть копии некоторых документов. Из них видно, сколько нефти компания поставила за последнее время своим иностранным партнерам и сколько она заплатила за это добывающим организациям, транспортировщикам. Официально часть прибыли была списана на какие-то фантастические расходы, но фактически вся она поступила в чей-то карман. Скажем, Андрея Лукина. Хотя, возможно, он был в компании лишь подставным лицом.
– Почему вы так думаете? – еще раз звякнул кадыком Рукавишников.
– Ну… такие деньги случайно «срубить» нельзя. Я написал в своей статье, что в свое время Лукин был крупным чиновником в государственной внешнеторговой организации, поставлявшей нефть и другое сырье за рубеж. Затем, когда в стране начались экономические реформы, он создал частную компанию, которая делала то же самое, что и его прежняя организация. Все это невозможно провернуть одному – должны быть мощные покровители… Вообще, он зависел от многих людей, и они хорошо понимали, о каких деньгах идет речь. Значит, ему надо было делиться.
– Вы сказали, что у вас есть копии некоторых документов… – опять задал тему следователь, не рискуя сразу влезать в детали.
– Да, но они носят самый общий характер. При желании их мог получить любой налоговый инспектор.
– Но вы же не налоговый инспектор, правда? – сухо уточнил Рукавишников.
Ребров кивнул головой.
– Тогда как и от кого вы их получили?
Виктор замялся:
– В соответствии с законом о печати я могу не раскрывать свои источники информации.
Выражение лица Рукавишникова и так не отличалось дружелюбием, а теперь стало вполне прокурорским – таким оно должно быть в тот момент, когда прокурор требует осуждения обвиняемого на максимальный срок.
– То есть вы не хотите помочь следствию! – уточнил он ситуацию. – Вы хорошо подумали?!
Вопрос был поставлен очень жестко, и Ребров заерзал:
– Я согласен вам помогать, но фамилию этого человека назвать не смогу…. Я ему это пообещал.
– Неужели вы не понимаете, что если мы найдем людей, способных подтвердить криминальный характер деятельности Лукина, то вам это будет только на руку?
В тесном кабинете Рукавишникова повисла напряженная тишина. Виктор вспомнил, как Медведев упрашивал его, предлагал деньги.
– Нет, я никого называть не буду, – тяжело вздохнул он. – Уверен, вам это ничего не даст.
Следователь в упор посмотрел на Реброва. Он, видимо, решил изменить тональность разговора и на глазах из злого следователя превратиться в рубаху-парня. По его губам скользнула ироническая улыбка:
– А вы не думаете, что вас просто использовали? Как раз те люди, которых вы прикрываете.
– Каким образом? – покраснел Виктор.
– Снабдили тенденциозно подобранными справками, «слили» вам вполне определенную информацию. То есть вы невольно стали участником кампании давления на Лукина, которая закончилась его смертью. Чего, возможно, кто-то как раз и добивался.
– Значит, вы тоже считаете, что у Лукина были враги? А если у него были враги, то, возможно, это… не самоубийство, – пробормотал Ребров, неприятно пораженный мыслью, что у него нет стопроцентной уверенности в порядочности Медведева.
– Что значит: тоже считаю? Кто вам говорил, что у Лукина были враги и что это не самоубийство? – быстро спросил Рукавишников.
– В общем-то никто, – попытался выкрутиться Ребров. – Такое предположение высказывал кто-то из моих коллег, когда мы обсуждали всю эту историю в редакционном буфете… Не многие верят, что Лукин мог застрелиться из-за статьи.
Следователь философски пожал плечами:
