Александр Войнов - Мне нравится все то, что принадлежит другим
он чужак.
– А вторые брюки Банзаю зачем, на сменку что ли? – усмехнулся Левша.
– На случай "палева". Что бы было, что в тюрьме на "кон" поставить и игру вести. Он, бывало, с одних штанов всю камеру обчистит до нитки. А потом "вертухаям" на чай и водку меняет. И в карты способный. Особенно в стос. Равных ему нет.
– Что это за игра – стос? – полюбопытствовал слушатель.
– Игра несложная, на первый взгляд. Но уж очень азартная. До революции в нее дворяне да офицеры играли. Тогда она "штос" называлась. Почитай у Пушкина "Пиковую даму". Там офицерик один, из немцев обрусевших, Германом звали, хотел быстро разбогатеть. Так вот, завел он тайную переписку с девицей одной и стал ей в любви признаваться. А делал он все с умыслом. Девица эта у графини старой проживала, как дочь приемная. А графиня секрет на счет штоса знала, который в трех выигрышных картах заключался. В молодости она первой красавицей была и, будучи в Париже, эти три карты на ночь любви выменяла у Сен-Жермена. А тот колдуном был, магией занимался и с самим дьяволом дружбу водил. Герман решил секретом этим завладеть, прокрался с помощью девицы ночью к старухе в спальню и стал эти карты выпытывать и пистолетом угрожать. Графиня и преставилась. Померла со страху. А потом ночью приходит к офицеру в белом обличье и три карты называет. "Тройка, семерка и туз" – говорит, а сама смеется недобро. Видать Сен-Жермен с "нечистым" познакомить успел. Герман обрадовался и быстрее в игорный дом. По двум первым картам выиграл денег немеряно. А на третью поставил все, что свое имел плюс выигрыш и в одночасье прогорел. Графиня рядом была и выигрышного туза на даму пик подменила. Обманула старая ведьма. С нечистым заодно была. Герман с ума сошел. На Обуховке в желтом доме дни свои закончил.
Пушкин тоже любил королю треф бороду почесать. После смерти тысяч триста карточного долгу оставил. Играл честно. Не силен был в картах. Иу Толстого в "Войне и мире" офицеры промеж собой в "штос" игру вели. Так вот Долохов, игрок и дуэлянт, графа Ростова Николая обыграл крепко. Сватался он, было к Соне, далекой родственнице графа, а та ему отказала. Не знатного, мол, ты роду-происхождения, титулом не вышел. А сама Николая тайком любила. Долохов в отмест графа и обыграл на сорок три тысячи. Сумма по тем временам огромная. Долг чести. Спасибо, старый граф выручил. Именье продал, и ремиз сынов погасил.
Никанор отодвинул кочергой конфорку на плите, заглянул внутрь, и, убедившись, что дрова прогорели полностью, задвинул вьюшку на дымоходе.
– Карты с любовью вперемешку – гибель для нашего брата, мужика. Ежели головы холодной на плечах нету, – подытожил рассказчик и, помолчав, добавил. – Я думаю, что Ростова подвела привычка к благополучию, уж больно он был доверчивый и к такому раскладу не готовый. Привычка к благополучию – самая вредная привычка. Хочешь мира, готовься к войне. Не расслабляйся и некому не верь. Ростов к штосу готов не был и не догадывался, что с шулером играет. А Долохов ему "Баламута" и метал, целый вечер жульничал. Так что всегда готовься к войне, это очень важно.
Катсецкий часто употреблял жаргонные слова, смешивая обычную речь с "феней". Его собеседник вырос на улице и хорошо разбирался в этой воровской терминологии, но слово "Баламут" слышал впервые.
– А что это – "Баламут"? – задал вопрос Левша.
– Это когда карты в руках шулера не тасуются вовсе и сложены в одном положении, как ему выгодно. А с виду кажется, что шулер их честно тасует. Но тасовка фальшивая. Иллюзия и обман зрения. Прием шулерский. Если бы Долохова уличили, то могли бы и на дуэль вызвать или, хуже того, подлецом обозвать. Но он ни того, ни другого не боялся, потому что смельчак был, готовый ко всему. И бедный. Понимал, что нельзя раздеть голого. Терять ему было нечего. Я этого "Баламута" у шулеров тюремных тасоватьнаучился. Сильная на тюрьме школа карточная. Захочешь, тебя натаскаю. Я в разных играх толк знаю. И в "коммерческих", таких как "терц", где мозгами шевелить надо, и память иметь, И в "буру", "рамс" и "двадцать одно". Но ты знай, что доля у игроков незавидная. Я за ихним братом давно наблюдаю. Ниодного под конец жизни с деньгами не помню. Поползет, поползет вверх, да, глядишь, с горы и скатится. Калиф на час. Однодневка. И чем сильнее шпилит, тем больше проигрывает, из-за амбиций остановиться не может. А кто с деньгами остается, тому они не впрок. Так или иначе, к рубежу нищим подходит. С игры не один жизни не сладил. Пиковая у шуляг судьбина. Так что бойся быстрых денег. Но игру вести уметь надо. Пригодится. Научу тебя, если захочешь.
– У нас на поселке только в двадцать одно и буру играют, – заметил Левша. – А про стос никто и не слышал.
– И в буру и двадцать одно натаскаю. Сегодня поздно уже. Завтра с утра начнем. Ты основное понять должен. В игре нельзя на фарт полагаться. Удача – она сучка переменчивая. Играть нужно только на шансе. Если ты честно играешь, то шансы у тебя и у противника пятьдесят на пятьдесят. А ты должен игру так повести, что бы твоих было семьдесят, а его тридцать. Тогда, в продолжительную, обязательно в кураже будешь. И правило это не только на игру распространяется. Всю жизнь так строить надо.
– Как этого в игре достичь можно? – заинтересовался Левша.
– Много есть способов. Это целая наука. И карты по мастям и по росту коцают, и на лишке играют, и тасуют фальшиво. А до революции за это могли подлецом обозвать, и подсвечником по голове ударить, и в окно выбросить. У Лермонтова есть забавная история, "Машкерад" называется. В ней Арбенин князя Звездича оскорбить захотел, а повода не находил. Так вот он, когда банк метал, сделал вид, что заподозрил Звездича в обмане и карты ему в лицо бросил. "Вы шулер и подлец. Вы подменили карту" – заявил он. Шулерство тогда не приветствовалось, а сейчас все можно. Время другое.
– Откуда ты, Никанор, все про блатных знаешь? – Спросил Левша.
– Я всего год как на тюрьме подрабатываю, по совместительству. До пенсии тяну. А до этого всю жизнь в "органах". И ЧК застал, и ОГПУ, и МГБ. Всякого на своем веку повидал. В "двадцатые" лихое время было. Шпаны – пруд пруди. А тут еще белогвардейцы недобитые, махновцы-анархисты, атаман Григорьев и прочая нечисть. Меня в банды внедряли и в подполье белое. И секретные задания выполнял. Да и подсадным на тюрьме приходилось.
– Наседкой, что ли? – угрюмо поинтересовался Левша, запивая чаем остатки халвы.
– Не наседкой я был, а "сексотом". Секретным сотрудником то есть. Я оперативник, а не стукач. И на службе – что прикажут, то и делал. А "наседка" – это когда блатной ссучится и на своих доносит. Были и такие. Матерые типы попадались. Сидит такой в "тройниках", весь в наколках и зуб спереди из золота, а к нему в камеру "мокрушника", которого опера сами расколоть не могут, и подкинут. Матерый и давай того обхаживать. Не мытьем, так катаньем. А правду дознает и наверх доложит. А растратчиков этих, как орехи щелкает. Я у таких шилокрутов-наседок многое почерпнул. И "феню" выучил, и карточные игры постиг, и повадки ихние знаю. Так что за урку или шулера приблатненного запросто "катить" могу.
Вот в Москве в двадцатые годы занятная была личность у чекистов. Яшкой Юровскимзвали. А прозвище у него было "Железный комендант". В 18-том коменданствовал в "доме особого назначения" в Екатиренбурге. В большом авторитете был Яшка у большевиков – комиссаров. Хотя все знали, что он живодер и палач редкостный. Не зря в Каинске родился. Много крови на нем было. Стрелял без разбору и своих, и чужих. И всё ему сходило с рук. Многие желали его смерти. Но Юровский смерти не боялся, и помирать не спешил. Не брала его "курносая".
– А за что же ему привилегия от смерти? – удивился Левша.
– Грех большой на нем. Руководил расстрелом семьи царской в особняке Ипатьевском. И не только руководил, но и первым в полковника Николу Романова из нагана выстрелил. За это проклял его святой отец Иоанн Сторожев и смерть предрек от руки собственной. И никак иначе. А самоубийство – грех смертный. И за него дорога только в преисподнюю.
Царя бывшего Николая Романова с семьей и доктором Боткиным последние месяцы охраняли надежно.
– Это с тем доктором, который желтуху лечить придумал? – догадался Левша.
– Нет. С его сыном. Он тоже по стопам отца пошел и при царской семье доктором состоял. И в ссылку с ними поехал добровольно. Не побоялся. – уточнил Никанор. – Только ты не перебивай. В дом Ипатьева, где семейство Романовых содержалось, без пропуска только отец Иоанн проходить мог. После того, как царю с родней церковь посещать запретили, Иоанн к ним и зачастил. Последним духовником был царской фамилии. А сам связником служил промеж Николой и белыми офицерами, которые ему побег готовили. Отца Иоанна красные на то время еще побаивались, потому, как народ его любил и прислушивался к его проповедям. И вдобавок силой духовной обладал чрезмерной. Жизнь вел праведную, постничал много и, говорят, напрямую с Всевышним общался. Судьбы предсказывал, и тайный ход планет предвидел. Охрана его пропускала беспрепятственно. Царь с домочадцами сидел тихо. Ждал белочехов с атаманом Дутовым. Пока в июне его брата, великого князя Михаила, который от короны добровольно отрекся, в Алпатьеве без суда к стенке поставили. С того времени Никола и зашевелился. Понял, видать, что жареным запахло. Стал помощи просить в записках через Иоанна. А охрана одну записку перехватила, и текст в Питер лично в руки Ульянову и доставила. Тот шлет тайный приказ комиссару Войкову. В три дня без суда с Романовыми покончить. Видать счеты старые вспомнил, и поквитаться за брата повешенного задумал. "И первые станут последними", – вздохнул Никанор. – Войков в расстреле участия не брал, но план разработал, а исполнение поручил коменданту Яшке Юровскому. Около одиннадцати ночи бывшего императора с семьей, доктором Боткиным и прислугой в подвал свели. А чтобы лишнего шуму и слез не было, сказали, что нужно общий снимок сделать для иностранных газет, что, мол, все живы и здоровы. Для этого дела фотографа заготовили из большевиков местных.Когда все семейство расселось рядком перед фотографом, граммофон завели погромче, охрана их всех из наганов и положила. Никого не обминули. Ни дочерей, ни сына малолетнего Алексея. Только рыжий кот из рук у Алексея вырвался в последний момент и, хотя его зацепила пуля рикошетная, все – таки деру дал. Впопыхах охране не до кота было, и он от смерти ушел. Его царевичу еще котенком старец Гришка Распутин на именины подарил, и Алексей в нем души не чаял. И кот ему отвечал тем же. Малолетний Романов не расставался с ним ни днем, ни ночью. Как талисман держал при себе. Так ему Распутин перед смертью наказывал. Старец знал толк в таких делах. Только вот не спас царевича талисман. Не уберег Распутин ни себя, ни семью царскую. Что-то у него не сложилось по магической линии. Видимо, противник по ту сторону оказался сильнее. Не хочу против ночи на него указывать. А фотограф этот не простой малый был. Когда пули стали в княгинь-дочерей и царицу попадать, так и стали бриллианты из корсетов сыпаться.Видать, на черный день припасены были, да так и не понадобились. Фотограф первый это дело заметил и к рукам прибирать стал. Не все, конечно. Но. сколько смог в суматохе. Пока начальство на камни лапу не наложило. Юровскийувез камни Ленину в Питер. Тот принял благосклонно и чаем потчевал.
