Ольга Морозова - Цветок папоротника
Дома от духоты Гришу ещё сильнее разморило, он только через порог переступил, даже раздеться не смог, так на кровать и рухнул, примяв под себя всю красоту, и тут же захрапел. Разделась Ульяна, платье аккуратно в шкаф повесила, слёзы душат, она сдержать пытается, а они сами льются. Да что же такое? Неужели смерть Галины так на него подействовала, что никак в себя не придёт? В таком случае Ульяна очень бы хотела, чтобы жива была сейчас Галина, посмотрела на её триумф, позавидовала. Лучше бы она уехала, чем умерла, но жизнь заново не перепишешь, а смерть тем более. Легла Ульяна рядом с новоиспечённым мужем, глаза закрыла, не заметила даже, как уснула.
Проснулась от того, что дышать не может, что-то большое давит на неё, душит, почувствовала резкую боль внутри себя, вскрикнула, глаза открыла. Гриша разделся и лежит на ней, сопит, дышит тяжело. Лицо красное, напряжённое.
Вчерашний конфуз исправить пытается, догадалась Ульяна, наверстать упущенное хочет. Боль внутри нарастает, а Гриша и не думает успокаиваться, всё грубее и резче его движения, всё сильнее сжимает плечо Ульяны. Неужели это и есть любовь? Близость?
Гриша застонал и обмяк, скатился на бок и лежал, закрыв глаза. Не так Ульяна представляла себе их первую ночь. А тут как у кошек – прыгнул, сделал своё дело, и к стороне.
Внизу всё горело, низ живота жгло, Ульяна боялась пошевелиться. Гриша открыл глаза, сполз с постели, прошлёпал босыми ногами по полу на кухню. Ульяна услышала, как он жадно пьёт воду, делая большие глотки. Потом вернулся, отбросил рывком одеяло, задрал ей рубашку нежного розового шёлка, увидел кровь на простыне, удивился:
– Ты целка, что ли? А я-то думаю, что-то тяжело идёт… прости, не разобрал с похмелья.
Ульяна от обиды и стыда чуть сквозь землю не провалилась. Вот он, значит, как! А она, дура, берегла себя, хотела преподнести свой дар на блюдечке, думала, оценит, крепче любить будет. Слёзы хлынули сами собой, Ульяна прикрыться хотела, но Гриша не дал, снова забрался на неё с недоброй улыбкой, вошёл грубо, одним движением, словно кобылу покрыл. Как закончил, слез, одеяло на неё набросил, смягчился немного:
– Ну, что ревёшь? А ты чего хотела? Не понравилось? Ничего, привыкнешь, как распробуешь, за уши не оттащишь. Сама ещё просить будешь. В первый раз всегда так, не тушуйся. – Он похлопал Ульяну по ноге, закрытой одеялом. – Похмелиться нет ничего? Сушит…
Ульяна помотала головой, отёрла слёзы. Может, и правда, так у всех? И чего она разревелась? По второму-то разу уже не так противно показалось…
– К людям выйти надо, второй день ведь… Там и похмелишься.
– И то верно, пойдём, одевайся. – Гриша обернулся на стук в окно. – Ряженые уже скачут…
Ульяна набросила платье, тоже заранее заготовленное по этому случаю, туфли новые надела, наскоро сполоснула лицо холодной водой, убрала волосы. Вышли они с Гришей во двор, пошли по деревне, Ульяна мужа под руку держит, здоровается со всеми.
Столы уж заново накрыли, Гриша сел, сразу за стопку схватился, опрокинул в рот, но теперь закусил. Пить много не стал, чему Ульяна порадовалась – может, хоть сегодня всё хорошо пройдёт?
В самый разгар веселья крик раздался. Соседский мальчишка бежал с выпученными глазами:
– Утопленника нашли! В камышах! Раздулся совсем, страшный, ужас! – Мальчишка круглил глаза, показывая всем видом, что вид у утопленника жуток.
Гармонист дядя Ваня бросил играть, кумушки притихли.
– Не бреши! – Мать мальчишки сурово посмотрела на него, но тот не опустил глаз.
– Правда, иди, сама посмотри, он там лежит. Участковый туда пошёл!
– Вот-те раз! – Дядя Ваня свёл меха, и гармонь жалобно скрипнула, – Опять утопленник!
Ульяна поперхнулась, а Гриша словно онемел, побледнел весь, вытянулся на стуле.
– Что за утопленник? – Голос у Гриши дрожит от волнения. – Мужик или баба?
– Мужик, только разложился весь почти, рыбы обгрызли…
– Фу ты страх какой! – Бабы начали креститься. – Из наших?
Мальчишка развёл руками.
– Вроде нет, не поймёшь.
– И то правда, разве у нас кто пропадал? Все на месте… – Кто-то даже испустил смешок. – Приблудился, значит.
Дядя Ваня опять заиграл, но веселье сломалось. Настроение испортилось, начали расходиться. Ульяна помрачнела: как-то коряво их жизнь начинается, наперекосяк. Посидели ещё с горсткой гостей за столом и тоже домой пошли. Гриша молчал всю дорогу. Дома щей похлебал и спать улёгся, устал. Ульяна вышла во двор, села на лавочку и задумалась. Так вот ты какая – семейная жизнь… Но любовь к Грише не прошла, даже наоборот, вспыхнула с новой силой – её он теперь, а она его. Наносное всё это, пройдёт, утихнет тоска, не на век же она.
Гриша проснулся, вышел из дома, сел рядом, обнял за плечи нежно, как раньше. Ульяна голову ему на плечо положила, вздохнула. Ну вот, совсем как у родителей. Волна благодарности затопила её с головы до ног, она прижалась теснее. Так и просидели до ночи, целовались, как в пору жениховства. Гриша снова слова зашептал на ушко, и среди прочего Ульяна уловила одно, долгожданное – «прости, любимая…»
С покойником не так просто оказалось. Следователь опять приехал, труп увезли, а потом участковый сказал, что это как раз тот парень, которого Гриша узнал на празднике Ивана Купалы. Тот сынок хозяйский, из-за которого Гришина с Галиной любовь закончилась. Сынка звали Дмитрием, это Ульяна от людей узнала. Погиб в тот же день, что и Галина, только нашли не сразу, поэтому труп был обезображен – рыба ведь тоже есть хочет, а что есть, ей всё равно. Человек для неё просто пища, ничего более. Говорили, будто на шее у него рана, как от укуса, и на голове, видимо, ударили чем-то тяжёлым. Но точно сказать трудно, потому что времени много прошло, процессы разложения далеко зашли. В городе вскрытие делали, участковый сказал, умер от утопления, захлебнулся. Опять пошли разговоры, но так же быстро захлебнулись – от отсутствия информации и улик, как участковый скажет. Впрочем, версий, кроме как потустороннего происхождения, особенно и не было. Да и обсуждали вяло – Галина давно в земле, а Дмитрия никто не знал. Казалось, что мать Галины, Надежда, что-то знает, но она молчала, как рыба, открещивалась. На том и успокоились. Пусть милиция думает, ей за это деньги платят. Ульяна хоть труп и не видела, но почему-то ужасно расстроилась. Ей стало вдруг отчаянно жаль неизвестного ей Диму, погибшего в молодом возрасте непонятно за что. Только и оставил после себя что разложившийся кусок плоти да парочку мыслей. Втайне от мужа она проревела целый вечер, и затухшая было ненависть к Галине, невольной виновнице этого кошмара со смертями, вспыхнула в сердце Ульяны с новой силой.
Из-за этого случая начавшаяся будто налаживаться жизнь Ульяны вновь разваливаться начала. Не так, как сначала, а медленно, исподволь. Ульяна оказалась хорошей хозяйкой, в доме всегда чисто, прибрано, еда готова. Мужа с работы встретит, накормит. Огород, правда, не любила, занималась чрезвычайно неохотно, но тут Гриша на помощь приходил – копал, урожай собирал, в погреб стаскивал, к зиме готовился. Пить перестал, но ходил невесёлый. Грубым не был, но Ульяна кожей чувствовала охлаждение. Бывало, придёт с работы, слова не скажет – телевизор включит, уставится, будто смотрит, а глаза пустые, неподвижные, думает о чём-то своём. Ульяна подойдёт, подластится, он улыбнётся вымученно, скажет, что устал. А то вовсе ночевать в леспромхозе остаётся, говорит, на автобус опоздал. Ульяна не настаивает, она терпеливая, измором его возьмёт, любовью да лаской отогреет. Чувствует её сердце червоточину какую-то, но трудно понять, откуда беда идёт. А, может, и не беда вовсе? А так, причуда, блажь? Хочется молодой жене, чтобы муж её вниманием окружал, заботой, денно и нощно, но жизнь другого требует. Вроде и не ругаются они, не ссорятся, но отчуждение остаётся.
Зима наступила, работы по дому меньше стало, и видит Ульяна, томится здесь Гриша. То к матери съездит на пару дней, то в город по делам. Её не берёт, отговаривается. Приезжает злой, выпивает и спать ложится. К ней почти не прикасается, хотя каждый раз Ульяна ждёт моментов супружеской близости с замиранием сердца. Горит вся от нетерпения, а он холодный, как рыба. Не приголубит, не приласкает, если и захочет когда любовью заняться, делает это властно и грубо, а потом сразу засыпает. Но Ульяна и этими моментами дорожит – любит мужа больше жизни, прощает всё. Родителям не жалуется, чтоб не волновались, её семья – её дело, её и Гришино. Светке тоже ничего не рассказывает, боится, разнесёт по деревне. Пусть думают, всё хорошо у них, она сор из избы выносить не привыкла.
Как-то долгим зимним вечером, перед самым Новым годом, завьюжило сильно, а Гриши всё с работы не было, и Ульяна сильно волновалась, бегала от окна к окну, всматривалась во мглу. Он пришёл за полночь, выпивши, дыхнул на неё алкоголем, молча разделся и лёг, даже ужинать не стал. Ульяна обиделась, залезла в холодную постель рядом с ним, свернулась калачиком. Вдруг жалость такая на неё накатила, непонятно с чего, аж сердце зашлось. Повернулась она под влиянием порыва, обняла Гришу, прижалась к нему обнажённым телом, зашептала горячо:
