Владислав Куликов - Совсем другая жизнь
— Как обычно…
— Ну так я мог бы старый распечатать. — Особист затолкнул дискету до щелчка. — Но все равно спасибо… Кстати, я знаю, кто расстрелял вашу машину.
— «Вашу»? — Константин осуждающе посмотрел на особиста.
Конечно, у военных контрразведчиков свое ведомство, у пограничников совсем другое. Но сказать «вашу машину» все равно было бестактностью.
— Это была подстава, — продолжил особист, — а подставил ребят сам Мазуров.
— Бред, — отрезал Константин.
— Если кто-то узнает, что я это тебе сказал, мне дадут по шапке. Мое начальство боится утечки. Но я тебя давно знаю, я так всем и говорю: Филин хороший парень, ему можно доверять.
— Спасибо, брат. — Константин снисходительно улыбнулся и похлопал Сергея по плечу. — Я у тебя в неоплатном долгу.
— Ты зря смеешься, все очень серьезно. — Опарин чуточку обиделся. — Расстрел машины был пробным шаром. Абреки собираются устроить большую войну на границе, чтобы под шумок перебросить крупную партию наркотиков.
— Сергей, давай начистоту: мы слишком давно знакомы, чтобы ходить вокруг да около. Ты-не можешь знать, что готовится на границе. Это я работаю в разведке, а не ты. Поэтому не вешай мне лапшу.
— Эта информация пришла не с той стороны, а с этой. Перебрасывать наркоту будут миротворцы. Ты слышал когда-нибудь позывные: Дровосек и Гранит?
— Может быть. — Филин подумал: что-то подобное мелькало в данных радиоперехвата. Кому они принадлежали, он не знал. Но это вполне могли быть псевдонимы кого-нибудь из штаба Коллективных миротворческих сил. (КМС — совершенно отдельная организация, к которой пограничники никаким боком не относились.)
— Они — исполнители, — сказал Опарин.
— Я проверю эту информацию. А при чем тут Мазуров?
— Он в доле.
* * *«Так вот оно что! — Неизвестный проснулся в холодном поту. — Мазуров! Он подставил меня. Из-за него я здесь!» Человек обхватил руками голову.
«Вспоминай же, ну вспоминай быстрее», — стал он твердить сам себе.
* * *Андрей Ветров не любил бывать в управлении. Там все такие отглаженные, отутюженные. На брюках свежие стрелки, о которые можно порезаться. Форма одежды — строго по уставу…
Но бывать все же приходилось. И довольно часто. Правда, рабочее место лейтенанта было в редакции, что на окраине города. Однако добыть информацию (хлеб журналиста) можно было только в управлении.
Пресс-служба находилась на самом опасном пятачке в штабе: на втором этаже, напротив двух дверей, обитых красным дерматином. Один кабинет — командующего, другой — начальника штаба. Попадешь кому-нибудь из них под горячую руку и — прощай, оружие. Вернее — служба.
— Как дела? — спросил Андрей у капитана-порученца, сидевшего за перегородкой в узком пенале возле двери командующего.
— Нормально, — ответил офицер.
— Война на границе не началась? — шутливым тоном поинтересовался Ветров.
— Нет.
— Ожидается?
— Нет.
— Неужели совсем ничего не случилось за ночь? Это же с тоски засохнуть можно…
— Утонул разведчик, переплывавший через реку, — сообщил порученец. — Но если ты об этом напишешь, я тебя убью.
— Понял, не дурак. — Ветров улыбнулся и зашел в пустой кабинет пресс-службы (пресс-секретарь куда-то уехал, сказал порученец). Позвонил в свою редакцию, сообщил, что берет очень важное интервью. А сам сел за компьютер и стал играть в преферанс.
Вслед за Ветровым на пятачке появился Филин.
— Когда свой хлеб начнете отрабатывать? — спросил у него порученец.
— Я сообщу тебе по факсу… Начальник штаба у себя?
— Уехал.
Филин увидел краем глаза Ветрова. «И этот здесь», — с неприязнью подумал капитан. У него почему-то всегда портилось настроение, когда он видел этого журналиста.
— Жаль. — Константин вздохнул. — Ну, я пошел.
— Погоди, побудь со мной. — Порученец показал на стул.
Он появился в приемной недавно, и у него сразу же с половиной управления возникли дружеские отношения. Потому что парень был хороший.
— Тяжелый день? — спросил порученец у Филина.
— Ты про что?
— Про все. Но в частности, про Кострова.
— Да: жалко парня.
— У вас должен быть аврал. Сегодня батя наорал на вашего…
Батей звали командующего. И все подробности его разговора с начальником разведотдела уже знало почти все управление.
— Да, конечно, — равнодушно ответил Филин. — Трудимся, исправляем положение.
На самом деле никакого аврала не было. Он позвонил в Хорог, там сказали, что ночью пошлют другого лазутчика. Тот снимет закладку тайника. Вот, собственно, и все.
— У меня есть плохие новости лично для тебя, — произнес порученец.
— Говори. Хуже, чем есть, уже быть не может.
— Может, Костя. Сегодня Бате звонил президент Таджикистана. Жаловался, что «психи» подняли бунт в Пянджском и Шуроабадском районах.
— Каким образом?
— Вы какие-то листовки разбросали, что у них там призыв срывается.
— Ах вот что. — Филин рассмеялся и рассказал порученцу, как все было.
Дело в том, что в Таджикистане имелись целые районы, не подконтрольные правительству. А в Тавильдаре (райцентр такой) вообще шли постоянные бои.
Пянджский и Шуроабадский же районы были для правительства своеобразной отдушиной. Вертикаль власти здесь работала как надо. Вот только исламисты тайком вербовали молодежь в свои отряды. Поэтому отряду психологической борьбы приказали провести операцию: разбросать листовки против вербовщиков.
Текст сочинили такой: «Не верьте тому, кто зовет воевать в Тавильдару. Вам обещают золотые горы. Но вас обманут, используют и бросят. Обогатятся только ваши командиры, призывающие сейчас сложить головы за прекрасное будущее. Никаких почестей вы не заработаете. Только принесете горе в ваши семьи, вернувшись домой инвалидами, или погибнете…» Перевели на таджикский язык, отпечатали листовки и разбросали их по кишлакам. Естественно, когда писали, имели в виду исламских боевиков.
— Но матери теперь прячут детей и от военкомов, — произнес порученец, выслушав рассказ.
— Зато ни одна собака не скажет, что наши листовки не дают эффекта.
— Ты только прикройся, а то тебя опять за задницу возьмут.
— Не волнуйся, у меня щит: текст утвержден начальником штаба.
На лестнице послышался стук каблучков. Какая-то женщина поднималась вверх.
— Ба! Кого я вижу! — воскликнул порученец.
— Здравствуй, моя радость, — ответил приятный голосок. — У тебя свободен компьютер?
— Никаких проблем, солнышко, сейчас все организуем, — живо откликнулся кэп.
Филин обернулся. Позади стояла миловидная женщина. Острый нос с горбинкой. Восточный разрез глаз…
Ему никогда не нравились женщины в красном. На этой был легкий пиджак того самого цвета и черная мини-юбка. Он не одобрял короткие прически — у нее были пышные вьющиеся волосы, которые не касались плеч. В конце концов, ему нравились высокие и стройные, а эта женщина была ка голову ниже его. Но… О, черт! Она выглядела ослепительно!
— Андрюха! — закричал кэп-порученец. — Выгляни сюда.
Из пресс-службы показалось лицо Ветрова.
— Помоги девушке, — попросил порученец. — Мой компьютер занят.
— Прошу, — произнес Андрей, обращаясь к ней. Его губы расползлись в улыбке.
— В присутствии красивых женщин я теряю дар речи. — Ветров посторонился, пропуская даму вперед. — Поэтому не удивляйтесь, если я буду краснеть, бледнеть и заикаться.
Женщина обласкала журналиста взглядом и зашла в пенал пресс-службы. За ней потянулся прозрачный шлейф духов «Вечер Венеции» (последняя коллекция известной французской фирмы).
Филин невольно задержал дыхание, не желая расставаться с ароматом этой женщины. В нем витала свежесть шелковых волос, нежной кожи… И даже пот был легким и волнующим, как капельки эфира…
Обычно люди — женщины не исключения — пахли плохо, прогоркло, отталкивающе. Потому Филин не любил людей. Но ее аромат выбил его из колеи…
— Хороша, да? — произнес кэп.
— Кто такая?
— Племянница генерала Мазурова.
— Не может быть…
— Точно говорю.
— Как зовут?
— Лена. Можно Леночка. Еще лучше — солнышко. Абсолютно все будет правдой.
«Чтобы я не знал племянницу шефа? — удивленно подумал Филин. — Не может быть».
— Она служит? — спросил он.
— Да, прапорщик в воспитательном отделе.
— Может, любовница?
Порученец тяжело вздохнул.
— Я тебе говорю — племянница, — твердо произнес он, — верь мне.
— Когда она появилась? Почему я не знаю?
— Зимой. Ты был в отпуске.
Точно! Филин приехал месяц назад. В горячей точке большие отпуска. У Константина, например, накопилось целых восемьдесят шесть дней. И вот как он отстал от жизни за это время!
