Александр Миндадзе - Смерть машиниста

— Да нет, не принципиальный.

— С женой-то у вас как? Все хорошо?

— Да пока не жалуюсь.

— А она?

— Жалуется, конечно.

— Дети есть?

— Нет.

— Друзья?

— Есть, конечно.

— Но видитесь редко.

— Это да.

— В «Космосе» были, на одиннадцатом этаже?

— Не понял.

— В кафе «Космос», там одиннадцатый этаж открыли, бар.

— А, нет.

— А в бассейне новом? А на теннисном корте? Вот видите, — сказал Малинин, — так и жизнь пройдет. В бумажках. Я, честно говоря, по-другому представлял себе следователя…

Помолчали.

— А знаете, — вдруг улыбнулся Малинин, — есть своя обратная зависимость. Вот ходили б вы на одиннадцатый этаж, плавали бы в бассейне, были бы уже генерал. Я вам точно говорю!

— Буду иметь в виду, — сказал Ермаков.

Он уже стоял в дверях — строгий, официальный, в своей отутюженной униформе и начищенных ботинках.

— Так как же насчет пляжа? — сказал Малинин.

— Решили.

— Ну ладно. Желаю успеха!

— Да, мне сегодня это очень нужно, — серьезно ответил Ермаков.

В больнице, в ординаторской, Ермаков говорил с врачом.

— Что же с ним такое?

— Гипертония.

— А!

— Вы напрасно. В данном случае достаточно серьезно.

— Раз серьезно, попрошу справочку, — сказал Ермаков.

Врач посмотрел вопросительно.

— Вы же не разрешаете мне с ним побеседовать? Вот и напишите черным по белому.

Врач, средних лет мужчина, все сидел, глядя на Ермакова. Он колебался.

Ермаков сказал:

— Дайте мне его. Дайте.

— Что, опасный преступник? — понизив голос, спросил врач. — Не скажешь ведь! Хорошо… десять минут.

— Не больше.

— При таком давлении лучше не волноваться.

— Постараемся.

— Ну как, постараетесь? — усмехнулся врач. — Вот я с вами говорю и уже волнуюсь…

Когда Пантелеев в больничной пижаме и тапках на босу ногу вошел в ординаторскую, он не удивился — вроде бы даже обрадовался, увидев следователя…

— Ну, молодцы! И здесь нашли!

— А как же.

— Слушаю вас.

— Петр Филиппович, — начал Ермаков, — я не стал бы вас беспокоить, но есть вопрос, который нам надо срочно выяснить.

— Ну, слушаю, слушаю вас, — нетерпеливо произнес старик.

— Тот самый вопрос. Вы знаете, какой. Вы мне сейчас быстро ответите, и я уйду.

Врач понимающе кивнул и поднялся.

— Слушаю, — повторил Пантелеев, усаживаясь.

— Это я вас слушаю. Итак, сколько? Сколько вы установили тормозных башмаков под платформами?

— Я уже показывал.

— Еще раз, пожалуйста. Сколько установили башмаков?

— Два. Установил два башмака.

— Однако, если помните, при осмотре в вашем присутствии на месте ухода платформ был обнаружен только один башмак. Один, а не два.

Старик произнес заученно, со скучающим видом:

— И это показывал. Второй башмак протащило вниз, к стрелке.

Ермаков вздохнул и вытащил из портфеля папку, раскрыл.

— Ваши показания, Пантелеев, опровергаются показаниями свидетеля Воробьевой.

Воробьева, работающая стрелочницей на втором пикете Кашинского пути, утверждает… Лист дела восьмой, цитирую: «Я как услыхала по радио об этих платформах, сразу башмак в руки и бегом на дорогу устанавливать — тормознуть надеялась, думала, они еще тихо идут, а они, смотрю, вовсю разогнались… Башмачок мои, как пушинку, сбросило, аж в кусты отлетел, весь погнутый…» Вот так, Пантелеев. Что скажете?

Пантелеев молчал. Ни один мускул не дрогнул на лице.

— Мы нашли башмак Воробьевой. А ваш, якобы второй, не нашли и никогда не найдем. Потому что его вообще не было.

Старик молчал.

— Пожалуйста, подойдите к окну, — сказал Ермаков.

Пантелеев подошел, встал рядом.

— Видите женщину на скамейке?

— Да.

— Если хотите, она сейчас поднимется к вам. Вы ее не узнаёте?

— Она ж спиной сидит.

— Это Воробьева. Повторяю: если есть необходимость в очной ставке…

— Не надо! — махнул рукой Пантелеев.

— Так сколько было башмаков?

— Один, всю жизнь один! — вспыхнул вдруг старик. — Никогда второго не ставил. С сорок седьмого года. И сменщик не ставил. И другой сменщик, никто и никогда. Мало ли что там пишут в инструкциях! Если по инструкции, вообще дорогу надо закрыть! Понял? И все. Можете сажать!

Он решительно пошел к двери.

Что-то появилось в лице Ермакова, какое-то новое выражение… Ему вдруг захотелось окликнуть Пантелеева. Чтоб остановился. Он легко раскололся, дело было сделано. И сразу с этой минуты, как ни странно, все изменилось. Какое-то чувство вдруг шевельнулось в Ермакове, доброе чувство к хромому, обреченно поникшему старику в больничной пижаме.

— Пантелеев!

Старик остановился, посмотрел молча.

— Значит, договоримся так: я сейчас уйду, а вы перво-наперво спокойно ляжете, так? Отдохнете, ночку переспите. А завтра на свежую голову сядете и все напишете. Все как было. Идет? Не завтра, так послезавтра, смотря по самочувствию. Я вас не тороплю…

Он спустился по крутой тропинке к реке, постоял, озираясь. На травянистом, с песчаными проталинами кусочке суши, именуемом городским пляжем, было многолюдно. Скинув сандалеты, Ермаков пошел к воде.

Малинин дремал, вытянувшись на песке.

— А, это вы! Пришли все-таки?

— Ну как же, обещал.

И Ермаков стал раздеваться.

Незамысловатая татуировка — полустертая змея на предплечье — сразу бросилась в глаза Малинину. И еще глубокий розовый шрам на спине.

Ермаков поймал его взгляд.

— Вас интересует моя спина?

— Ранение?

— Вот именно.

— Нож?

— Огнестрельное.

— Ого.

— Я в угрозыске начинал.

— И кто ж вас так?

— Ну кто? Один субъект сильно нервный.

— Поймали?

— Да нет, не вышло, застрелил.

Раздевшись, Ермаков лег ничком на песок.

Молчание было долгим. Оба мгновенно, как в пропасть, провалились в тяжкий сон. И очнулись — услышали голоса. Ермаков поднял голову, с недовольным лицом разглядывая шумную, не местного вида компанию, только что сошедшую по тропинке па пляж.

— Это что за публика? — спросил он.

— Публика с телевидения.

Ермаков оживился:

— Вот как? Уже и телевидение подключилось?

— Купаться, мальчики! — Это, как ни странно, относилось к ним. Через мгновение рядом возникла Марина, уже в купальнике, следом подошли еще трое — две девушки и лохматый парень.

Марина, видно, еще хотела сказать что-то бодренькое, но тут заметила Ермакова. На лице ее застыло непонятное выражение — испуг и любопытство вперемешку.

— Купаться? Идите, я на вас посмотрю, — сказал Малинин.

— Что, вода холодная?

— Брр!

— Игорь Николаевич, — сказала Марина, — представьте, пожалуйста, этого загадочного товарища.

— Пожалуйста, — с готовностью отозвался Малинин. — Это Герман Иванович…

— Герман, — назвался Ермаков, неловко привстав на локте.

— Марина… Ну, купаться! Игорь Николаевич…

— Идем, идем, — вдруг бодро поднимаясь и подталкивая Малинина в бок, проговорил Ермаков. — Ну?

— Спасибо, я окунулся только что, — сказал Малинин, продолжая лежать. — Еще не созрел по-новой.

— Когда это только что? Когда это вы окунулись? — начал Ермаков и схватил Малинина за руку.

— В воду его, в воду! — подбадривали девушки.

Завязалась борьба. Малинин вырвался, отбежал. Вся компания бросилась следом, Ермаков догнал первым, свалил и сам оказался внизу. Вдвоем они возились на песке: кто кого? И не заметили, как сцепились всерьез. Был такой момент, секунда: Ермаков, перевернув противника, стиснул ему предплечье, болевым приемом прижал лицом к песку — и тут же словно очнулся, отпустил…

— Самбо? — спросил Малинин, поднимаясь и поглаживая плечо.

— Извините, — пробурчал Ермаков.

— Ерунда. Забыл, с кем имею дело! — весело свернул разговор Малинин и первым бросился в воду.

Всю эту сцену с интересом наблюдал Павел Сергеевич Голованов, начальник депо. Он стоял по колено в воде и крепко держал за руку маленькую внучку.

Вечером спустились в ресторан.

— Мои двадцать рублей, остальные — ваши, — объявил Ермаков, как только сели за столик. Он был в видавшем виды костюме, при пестром галстуке. — Что будем пить?

Появился официант. Заказали.

— Это по какому же случаю? — поинтересовался Малинин. — Не иначе — улики в кармане?

— Да ну, улики! У меня сегодня день рождения.

— Сколько?

— Все мои.

— А все-таки?

— Ну сколько дадите?

— Сорок.

— Ну, это вы хватили. Тридцать девять.

Малинин поднял рюмку.

— За. вас! Я вам пожелаю…

— Ну пожелайте… Мы как будем, — спросил Ермаков, — на «ты» — или на «вы»?

— На «ты».