Мартин Уэйтс - Худшее из зол
— Кажется, мы у цели, — сказала она.
— Хорошо бы, — отозвался Шарки, — потому что если мы опять не доехали, надеюсь, чашку приличного чая нам хотя бы нальют, даже если хозяева понятия не имеют о приличиях.
Донован открыл глаза.
Вокруг стоял невообразимый шум: непрерывно били барабаны и как будто что-то трещало и ломалось. На его домик, решил он, обрушился ураган. Бой барабанов и треск продолжался. Он понял, что шумит в голове, причем все сильнее.
Предметы сливались и плыли по кругу, то удаляясь, то приближаясь и приобретая странные угловатые очертания. Он подождал, пока изображение не остановится, и попытался сесть, но от малейшего движения комната снова кружилась перед глазами. Он откинулся назад и начал вглядываться в предметы вокруг, силясь отыскать в черноте памяти хотя бы какие-то подсказки, которые помогли бы собрать осколки воспоминаний.
У перевернутого кофейного столика валялась пустая бутылка из-под виски и старый револьвер. Он застонал и прикрыл глаза. Попробовал соединить фрагменты памяти. Восстановить, что произошло до помутнения сознания, до наступления черноты.
Он вспоминал: шум в голове усиливался, отчаянно пытаясь найти выход. Как набирающий обороты бульдозер рвет асфальт зубастым ковшом. От него нет избавления, нет укрытия.
В голове снова и снова возникают картинки. Дэвид рядом — и вот его нет. Снова рядом — и нет его. Он везде ищет сына, пытается что-то предпринять — хоть что-нибудь, — чтобы его отыскать. Что-то он пропустил — такое, что имеет разгадку. Ничего. Дэвид исчез, и только ревет бульдозер. Ревет и рвет асфальт. Все невыносимее.
Потом бутылка. Раньше этого было достаточно: сначала виски — потом чернота. Обычно так и было. Но каждый раз до черноты добираться становилось все труднее — алкоголь переставал помогать. На этот раз не получилось.
В памяти возник револьвер. Он нашел его под половицей — очевидно, его оставил там прежний хозяин. Старый револьвер, но действующий.
Боль до того страшная, что невозможно больше ни думать, ни видеть, ни слышать…
Вытащил револьвер, оглядел со всех сторон.
Дэвид рядом — и вот его нет. Рядом — и нет его.
Вставил один-единственный патрон из такой же древней коробки с патронами, крутанул барабан…
Бульдозер в голове рвал мозг на части…
И он нажал на спуск.
Щелчок. Патрона в гнезде не оказалось.
Потом он бросил револьвер на стол, тяжело дыша, оперся о спинку дивана. Его трясло — от кончиков волос на голове до кончиков пальцев на ногах. Он почувствовал, что по спине ручьем течет пот, дыхание участилось, как короткие ножевые удары. Чего-то не хватало. Он наконец понял чего.
Бульдозер прекратил реветь. В голове наступила полная тишина.
Вот только что была — и нет ее.
Лег на диван и провалился в пустоту, пока не очнулся несколько минут назад.
Он глубоко вздохнул, снова попытался вернуть себя в сидячее положение. Ему это все-таки удалось. Так он и сидел, ожидая, когда воспоминание о том, что он сделал накануне вечером, не провалится куда-нибудь вниз.
Итак, он пытался покончить с собой. Не получилось. Он посмотрел на руки: они тряслись, но не только от выпитого. Он ужаснулся содеянному, но это его еще и странно будоражило. Ему дана отсрочка. Он обманул смерть. Он вспомнил, что ощутил перед тем, как провалиться в черную яму: мир и покой в душе.
Вздохнул, покачал головой — нет, это состояние ненадолго.
Он спустил ноги на пол и зевнул. Такая усталость, а ведь он только проснулся. На секунду перед глазами предметы снова куда-то сдвинулись и поплыли, скрутило желудок, но потом все пришло в норму. Тошнота отпустила. Он начал соображать, куда девать день, как им распорядиться. Решил для начала приготовить чай.
В дверь постучали.
Он начал озираться, и тут же мозг кинжалом пронзила боль.
Кто-то ошибся. Не стоит открывать.
Стук повторился, уже требовательнее.
Донован уставился на дверь, словно пытаясь разглядеть, кто там за ней.
В дверь снова постучали, на этот раз он услышал еще и свое имя.
Нет, это не ошибка. Кому он понадобился?
Бешено заколотилось сердце. А вдруг к нему приехали, чтобы сообщить о Дэвиде. Прошло столько времени, а надежда не умирает.
Он медленно отлепился от дивана, прошел к двери между горками сложенных на полу стройматериалов, открыл дверь. В дом тут же ворвался шум ветра и дождя. Холодный северный воздух заполз под одежду и прихватил кожу, как сухой лед.
В дверях маячили две фигуры: одна, кутающаяся в несколько слоев яркой верхней одежды, судя по всему, женщина, другая принадлежала высокому мужчине средних лет. Вид у него был совершенно несчастный. Он, похоже, страшно замерз и насквозь промок, несмотря на антидождевую пропитку своей куртки.
— Джо? — подала голос женщина, подняв голову.
Он сразу ее узнал:
— Мария?..
И не знал, что сказать дальше. Ее появление несказанно его удивило.
— Мы можем войти? — спросила Мария. — На улице стоять мокро и холодно.
В полном оцепенении Донован шагнул в сторону, пропуская их в дом. Они вошли и нерешительно топтались в коридоре. С одежды капала вода. Оглядывали помещение, делали выводы о том, как он живет. Он взглядом следовал за их глазами и читал их мысли.
Обстановка напоминала картину затянувшегося обеденного перерыва на стройке: на полу валялись инструменты в ожидании рабочих, которые должны вернуться и возобновить работу. Осевшая на лестницах-времянках пыль, банки с краской и инструменты говорили о том, что перерыв начался давным-давно. Стены — головоломка из голого кирпича и осыпающейся штукатурки, на потрепанных проводах куклами-марионетками болтаются лампочки. На двух перевернутых пластиковых контейнерах для рыбы покоится телевизор.
Он не предложил им располагаться и чувствовать себя как дома.
Мария выдавила улыбку:
— Косметический ремонт, да, Джо?
— Да вот, начал тут… — Звук собственного голоса показался ему странным, как звук изъеденного ржавчиной мотора машины, которую не заводили годами: скрежещущим и хриплым.
— Знакомься, это Фрэнсис Шарки, — представила Мария своего спутника. — Он мой… коллега.
Мужчина улыбнулся и протянул руку для рукопожатия. Донован посмотрел на него и кивнул.
Мария развернулась, похлопала себя по бокам, подула в сложенные ладоши. Донован в недоумении наблюдал за ней.
— Я включу отопление, — наконец догадался он.
Он подошел к газовому калориферу в углу, зажег спичку, поднес к горелке. Сначала раздалось шипение, потом загорелся огонь. Он повернулся к непрошеным гостям:
— Что вас ко мне привело?
Мария подошла к нему, взглянула на импровизированный кофейный столик из подсобного материала, увидела рядом пустую бутылку из-под виски, потом заметила револьвер и посмотрела на Донована с некоторой опаской.
Черты его лица тут же приобрели жесткость. Глаза стали одновременно горячими, как лава, и холодными, как камень.
— Зачем ты приехала?
Она теперь смотрела на него испуганно, как будто вступала на зыбучие пески, готовые в любую секунду ее поглотить.
— Ты помнишь Гэри Майерса?
Донован кивнул.
— Он исчез.
Донован пожал плечами:
— И что?
— Он работал над статьей. У него была назначена встреча с человеком, который собирался что-то ему сообщить. Мы не знаем, что именно, но нечто чрезвычайно важное. Под строжайшим секретом. Ты же помнишь, как он работал: никогда никому ни о чем не говорит, пока не подготовит весь материал. А потом — раз! — и выходит очередная статья о журналистском расследовании. Обычное дело. Наша торговая марка.
Донован продолжал молчать. Мария почувствовала неловкость.
— Позволишь присесть? — спросила она.
Донован неопределенно пожал плечами, показал на диван. Мария села.
— Гм…
Они оба повернулись в сторону двери. Шарки стоял и улыбался.
— Есть у вас туалет?
Донован объяснил, куда идти. Шарки шумно зашагал через строительный мусор.
Донован бросил взгляд в окно. На него смотрело его собственное отражение, за которым размытыми пятнами угадывались серость пустынного побережья, утесы и сердитые волны Северного моря. Он увидел нечесаные длинные седеющие волосы, почти свалявшиеся в неопрятные сосульки, торчащую клочьями бороду, дикий взгляд ввалившихся глаз с темными кругами. На нем старые драные джинсы, ветхий джемпер. Он посмотрел на Марию, такую свежую, чистую, яркую, и попробовал взглянуть на себя ее глазами. Да он не просто слетел с катушек — он опустился.
Он подошел к дивану, сел рядом.
— Так о чем ты говорила?
Она невольно отшатнулась. Ничего удивительного, подумал он, от него несет перегаром и немытым телом. Он почти ощутил уколы совести.
