Вадим Россик - Страна падонкаф
Царский режим Мухачинск вниманием не баловал. Надо прямо признать. За два века было создано всего одно промышленное предприятие — механическая мануфактура Кауфмана. Мануфактура находилась в сарае, насчитывала пятнадцать рабочих и выпускала плуги для окрестного селянства. Что имело огромное значение для развития сельского хозяйства края. Дождь идет, а мы скирдуем…
Главным занятием немногочисленных тогда мухачинцев была торговля. Здесь проходил отрезок Великого шелкового пути. Правда, короткий. В центре крепости расположили рынок, названный Зеленым базаром, и торговали всякой всячиной с этого отрезка. Мухачинцам хватало.
О деятельности революционеров в дореволюционном Мухачинске достоверно ничего не известно. Конспирация…
В Гражданскую войну мухачинцы поддержали красных. Глядя на мрачный сарай Кауфмана, царизма больше не хотелось. Жизнь решили кардинально поменять. Главные улицы нарекли именами никому не известных здесь героев. Чтобы ни вашим, ни нашим. На центральной площади города поставили статую Ленина в кепке, а на привокзальной площади мужика, похожего на снежного человека в казачьей папахе. Назвали нейтрально: «Сказ об Урале». Зеленый базар решили не трогать.
Советская власть феноменально подняла промышленное значение города и самооценку жителей. Было построено несколько заводов и фабрик союзного значения. Среди них танковый завод-гигант. Самый большой в мире. Большой-пребольшой! В Мухачинск «понаехали». Так появилась рабочая аристократия. Если бы Гитлер знал о Мухачинске, он бы еще не один раз подумал, прежде чем нарушать границу у реки. Бесноватый полагал, что напал на страну, а на самом деле он напал на мухачинский танковый завод. В итоге завод победил. После заморочки с фюрером пленные фрицы провели наконец-то к Мухачинску асфальтированную дорогу. Заработали «Детский мир», «Молодежная мода» и колхозные рынки в каждом районе. Зеленый базар едва дышал.
В девяностых мухачинские заводы закрылись за ненужностью, зато открылись ночные клубы, дискотеки и прочие булкотрясы. Их заполнили качки, хлынувшие из подвальных качалок, и школьницы старших классов. Работать стало негде и лень. Зато «отдыхаем хорошо!»
Жизнь еще раз кардинально изменилась. Возникла либеральная идея — поменять местами Ленина и «Сказ об Урале». Но не прижилась. На смену красногалстучной пионерии и позитивным комсомольцам явились угрюмые гоперы, готы, панки, скинхеды, граферы, геймеры, эмо, наци и антифа… Вышли из сумрака. После этого даже тараканы попрятались. Но клопы, правда, остались. Население в это время сокращалось в основном в результате бандитских разборок и алкогольной интоксикации. Зеленый базар обрел второе дыхание и расцвел.
И вот, наконец, наступило время тридцать третьего микрорайона. Тяжелая форма стабильности. Все поголовно начали говорить «ложат» и «звóнят», везде искать всемогущую руку госдепа, упиваться бесчисленными глупыми сериалами про умных ментов и телешоу, на которых убогие били ущербных. Называть себя националистом стало модным. Либералы превратились в унылое говно.
Мусор с улиц убирать стало некому, поэтому приезжие из Средней Азии взвалили эту неприятную обязанность на себя. Не бесплатно, конечно. Деньги же не пахнут! Китайцы начали торговать своим ширпотребом, азербайджанцы — фруктами, а армяне — строить все то, что они никогда не строили у себя на родине. Кроме привычных надписей на заборах «Спартак чемпион!» стали появляться свежие: «чемодан, вокзал, Кавказ!», но пришельцы не читали по-русски и не уезжали.
Возле Зеленого базара, в здании городского музея, открыли церковь, на втором этаже которой ребята в кожаных куртках продавали мягкие уголки.
В кривых извилинах старинных городов,Где даже ужасы полны очарованья,По воле рока я следить весь день готовЗа вами, странные, но милые созданья![1]
Убийца снова и снова повторял прилипшее к языку четверостишие. Шарль Бодлер. Вроде «Маленькие старушки» из «Цветов зла». Он вообще-то не любил стихи, но Бодлера ему часто читала мать. Затрепанная старая книжонка. Единственная вещь, случайно оставшаяся на память об отце, ушедшем от матери к другой женщине.
Убийца внимательно наблюдал за друзьями, спешащими в пестрой толпе к входу на базар. Блондинка в красной футболке с дурацкой надписью «Атонидам!» вызывала в нем желание. Он ощутил знакомый уже посыл к действию. Тело напряглось. Внутри нарастала волна темной энергии. Усилием воли убийца загнал ее в какие-то неведомые глубины своего «я». Пока он еще мог управлять собой.
«Нет, сегодня умрет не она», — с сожалением подумал убийца, ощупывая жадным взглядом девочку в красном. Он уже точно знал, чью жизнь оборвет вечером. А на эту блондинку сейчас просто посмотрит.
Под ногами гнил мусор. Со всех сторон звучала музыка. Попса. Пахло шашлыками и чебуреками. Разогрело. Ласковое майское солнце благосклонно улыбалось с неба мухачинцам. Всем: добрым и злым. Весеннее тепло — обещание жаркого лета. Хотя обещать — еще не значит жениться. Аня и Лена — в одних футболках. Куртки сложили в рюкзачки. Мандинго, которому всегда было прохладно, остался в свитере. Африканская кровь на Урале грела не ахти. Он дождался девочек после уроков и напросился поехать с ними на базар. Аня всю дорогу корчила подруге многозначительные рожи.
Ребята купили семечек у входа на Зеленый и смешались с народом. Хотя до закрытия оставалось еще часа два, многие продавцы уже складывали свой товар. Одни ели и пили на рабочем месте, подкрепляясь после тяжкого трудового дня, другие занимали места за столиками в двух кафе, работавших на рынке: «Бишкек» и «Замануха».
— Достали уже эти черножопые, — зло заметил Мандинго, кивая на навязчивых кавказских торговцев турецкой обувью, хватающих за руки проходящих мимо покупателей. «Вай-вай, налетай, разбирай!»
— Уматные рубашки в той стороне, у китайцев — подсказала Аня.
Китайцы давно облюбовали дальнюю часть Зеленого базара. Обнесли ее высокой оградой — наглухо отгородились от кавказцев. Сделали на каждую сторону вход-выход: полукруглые ворота. Чтобы никакой клаустрофобии у посетителей. Внутрь заманивали стилизованные под иероглифы красные буквы: «Китайский вещевой рынок». Грязно, шумно, многолюдно, но все есть. Как в Поднебесной. Собаки это место обходили стороной.
На китайском рынке их окликнул знакомый. Куролятинский сосед по коммуналке. Сержант полиции Салават Баимов. Он занимал две комнаты из трех. На стенах чеканки, на подоконниках герань. Жена — медсестра Фарида, дочь — третьеклассница Эля, сын — маленький Ромка. Обычно Салават сжигал своей энергией все живое в радиусе десяти метров. Гиперболоид. Это трезвый. Пьяный Салават пугал жену своим пистолетом. Имеется в виду — служебным.
Сам похожий на ряженного в нашу форму китайца, толстенький круглолицый Салават ел что-то ядовитое возле пустого прилавка. На ребят пахнуло. Острый корейский салат. Редька, морковь плюс инь и ян. В последнее время Мухачинск заполонили корейские салаты. Секретное оружие Ким Чен Ына. Ему бы ракеты, работающие на редьке, выпускать против империалистов. С сильным выхлопом.
Ребята поздоровались с сержантом, категорически отказались от салата и объяснили, что им нужно на Зеленом. Салават показал рукой.
— Топайте в ту сторону. В тех закутках рубашек немеряно…
Ребята задержались в первом же. Заваленный сорочками столик. Коротенькая женщина с берегов Янцзы или Хуанхэ.
— Сколько стоит? — показала рукой на сиреневую рубашку Лена.
— Тлиста лублей, — улыбаясь во весь щербатый рот, ответила ей китаянка.
— А размер? Большие размеры есть?
— Есть-есть. Тлиста лублей! — усиленно закивала торговка.
— А за двести можно? — вступила в торг Аня.
— Можна-можна! Тлиста лублей, — согласилась китаянка.
— А рубашки в другую цену у вас бывают? — прыснул Мандинго.
— Бывают-бывают. Тлиста лублей! — заверила разговорчивая продавщица.
Ну, что тут поделаешь! Лена прикинула приглянувшуюся сорочку по Мандинго. Щуплый дядя Коля был в плечах ненамного шире. Достала кошелек.
— Пиастров-то хватит? — озабоченно спросил пацан. Как будто сможет добавить!
Не отвечая, Лена расплатилась с продавщицей. Та обмела на удачу заработанными купюрами свой товар, упаковала проданную вещь в прозрачный пакетик и с поклоном подала ребятам.
— Сипасиба!
Уже на выходе с Китайского рынка Лена почувствовала на себе чей-то взгляд. С ней так уже бывало не раз. Идет себе, идет, и вдруг как сверло в спину. Уперлось и сверлит. И непонятно, кто это так. Лена оглянулась. Сейчас-то понятно. Витас. Вон, стоит у киоска с безделушками. Черная водолазка, голубые джинсы. Причесочка. Набычился.
