Владимир Соловьев - Похищение Данаи
— Климакс? Она была из нас самой младшей. Когда они женились, была похожа на школьницу. Никита называл Сашу педофилом — шутя, конечно.
— Но это было мильон лет назад!
— Погоди, погоди! У тебя уже есть климакс?
— Не обо мне речь!
— О тебе. Зачем ты ее старишь! Сколько ей было лет? Тридцать?
— Тридцать два.
— В тридцать два климакс?
— С тобой невозможно разговаривать! Имею я право на предположение? Если не климакс, то, может, побочный эффект от таблеток, которые она принимала, чтоб забеременеть — натуральным путем у них что-то не получалось. Им бы ребеночка все бы, наверное, стало на свои места, у них бы времени просто не было на выяснение отношений. А так, с ее точки, семейная жизнь не задалась — в Сашу она никогда влюблена не была, а тут еще бездетность, чувствовала себя ущербной на этой почве. Вдобавок безденежье. Ну, она и обрушила на Сашу недовольство своей женской долей — что он, мол, не состоялся ни как муж, ни как добытчик, ни как поэт. Не прямо так, конечно, но он понимал именно так. С утра до вечера костила, поедом ела. И что квартира тесная, и что надоело на всем экономить, и что телефон неделями не звонит, и никто писем не пишет, словом не с кем перекинуться. Такое настало для них крутое одиночество, хоть и вдвоем, что, когда раздавался звонок, он заранее догадывался кто, а когда в дырочках почтового ящика видел письмо, точно знал от кого. А чтоб ее утешить, он отшучивался: «Ну хочешь, я сейчас выйду и позвоню тебе из автомата?» Но на самом деле приходил в отчаяние от ее безысходности, слишком уж совестливый. А для нее страдание как чин — будто она одна на свете так мучается. Все равно как жить рядом с приговоренным к вышке либо с умирающим. У нее на лице мрак, а у него совесть нечиста. Ты же знаешь его теорию: литература — не самоутверждение, а самоедство.
— А на что они жили?
— В том-то и дело! Ни на что. Кто сейчас на стихи живет? Иногда по старой дружбе ему подкидывали рукопись на внутреннюю рецензию. Как-то заказала ему зонги для нашего спектакля. Лене досталось от матери в наследство несколько старинных вещей: горка, сервиз, пара серебряных ложек, еще какая-то мелочь вот они их помаленьку и сплавляли новым русским, чтоб только удержаться на плаву. Да еще книги — Саша переживал, расставаясь с ними. Перебивались от случая к случаю, а так — на мели. Но он держался мужественно, будучи романтиком и игнорируя материальную сторону, а она страдала. Она страдала, а он каялся: я — говно, я — говно, я — говно.
— Такие утонченные натуры встречаются крайне редко. Особенно среди женщин. До сих пор храню два письма от нее — эманация духовной энергии так и струится между строк. Будучи человеком душевно застенчивым, она писала письма. Наиболее адекватный ее природе способ самовыражения.
Ничего подобного я бы сказать Гале не решился, будь Лена жива. Мое восхищение Леной было сугубо платоническим — потому меня и возмущали поползновения. Никиты: все равно что пытаться совратить ангела.
Галя отнеслась к моим дифирамбам спокойно:
— Кто спорит, письма чудесные — лучше ни от кого не получала. Но мы говорим о разных вещах. Если б можно было свести семейную жизнь к переписке из двух углов… Лена была прекрасна как собеседник или корреспондент, может быть, как друг, хоть у нее и не было друзей, разве что я, но не как жена. Как жена чудище. Саше не очень повезло в семейной жизни. Поэту нужна муза, на худой конец — Поклонница, а здесь все наоборот: не она, а он сотворил из нее кумира. Она была его антимуза.
— Ну уж, чудище! — возмутился я, вспоминая Лену. — Кого угодно из вашего рода-племени могу представить мегерой — тебя, к примеру, — но только не ее.
— По недостатку воображения.
— Наоборот! Не может принцесса стать мегерой!
— Еще как! Именно потому, что принцесса. Или принцессу из себя строила. Или ждала принца, а, не дождавшись, выскочила за Сашу, который относился к ней как к принцессе. Теперь подумай: принцесса со сказочными представлениями о жизни и завышенными к ней требованиями живет в однокомнатной квартире с безработным мужем. Вот принцесса и становится резка, раздражительна, нетерпима, максимализм превращается в придирчивость, у нее появляются диктаторские замашки, при этом замкнута и дико эгоцентрична. По-нынешнему, интроверт. Однажды Саша не сдержался: «Даже ангел не смог бы тебе угодить». А она ему: «Ты не ангел». Разучилась слушать, отвечала невпопад, лишь бы уязвить. Семейная жизнь стала для него сплошным экзаменом, который он неизменно проваливал. Тем более когда с литературой швах. Вот у ангела и появилась пена на губах. А она еще ударилась в православие — это у нас теперь модно.
— Не из одной же моды! — возмутился я. — Не все же такие материалистки, как ты.
— Ну, знаешь, таскаться по церквам, держать свечу, бухаться на колени, лобзать образа…
— Ты ходила с ней в церковь?
— Легко представить все эти эмоциональные оргии…
— Он ее любил, — повторил я, чтоб не увязнуть в теологических спорах.
— Ну и что с того? — рассердилась вдруг Галя. — Как ты не понимаешь? На кой ей любовь человека, которого она не любила? Вот эту нелюбовь Саша и принимал за измену, хотя она не только Сашу — никого не любила. Бывают такие без-любые натуры, им можно посочувствовать. Про таких говорят: «разборчивая невеста», но Лена была замужем — в этом вся загвоздка. А она все еще ждала принца и Саше говорила, что он не в счет, а так — пустышка, пустячок, даже ребенка ей сделать не сумел. Он на стенку лез от таких слов. Изводил ее ревностью, а она попрекала бездельем — дурью маешься, бесишься от ничегонеделания. День за днем. Вот Никита и стал у него, что у тебя «Даная», идефикс. А для нее это последний шанс. Ну, в смысле некоторого расширения женского опыта, а то ведь Саша, судя по всему, ее единственный мужчина, и, кроме Никиты, при их замкнутом образе жизни, никого другого на примете. Импульсы могут быть какие угодно — бабы иногда подкалывают своих мужиков из одного только удовольствия их обмануть. Или отомстить за что-нибудь. Из озорства или любопытства. А то и просто так. Могла быть и меркантильная сверхзадача — уж очень ей хотелось ребеночка, а с Сашей ничего не выходило. Или у Саши с ней, кто знает? К врачу обратиться стеснялись — сознание у обоих допотопное: у нее — девственницы, у него — романтика. Таблетки, правда, стала принимать — кто-то ей из Германии привез. У нее на этой почве бзик был, запросто могла ради этого с Никитой переспать. Любви никакой, эксперимента ради — а вдруг получится? Мне кажется, что и Саша ничего бы не имел против, чтоб ей кто на стороне ребенка нае…, и любил бы его не меньше, чем своего, зато из ревности мог бы и порешить. Ее — нет, а любовника — да. Думаешь, зря Никита его боится?
— Господи! — только и сумел выдавить из себя я, не успевая пережевывать обрушившуюся на меня информацию.
— Ничего не утверждаю, уверенности никакой ни в чем — ни в ее измене, ни в ее верности. Единственный, кто знает, — Никита, но он в молчанку играет. Саше к тому времени уже было без разницы, что на самом деле. Он как раз, наоборот, считал, что, освободившись от литературной халтуры, может наконец использовать вынужденный досуг, чтоб предаться мучительным раздумьям об опорных вопросах бытия, из которых женская верность была, с его точки зрения, главной. Даже если невинна, то зачем держала его в неизвестности, продлевая муки? А если изменила, то лучше б призналась — обоим бы полегчало. А так он совсем извелся, загнал себя в угол. Целую концепцию выстроил, что женщина делает человека уязвимым — пусть не ситуативно, так психологически. А действительно, какая разница, сходит с. ума человек от того, что было, или от того, чего не было? «Тылы не защищены» — его собственное выражение. Что с него взять? Поэт, из породы эмоционалов, завести — пара пустяков; А она наезжала по любому поводу. И без повода. Ну, знаешь, что пыль у него на столе, что увиливает от домашней работы и прочая семейная бодяга. — Галя произнесла это с холостяцким высокомерием. — А он терпел, пока она не потянула на стихи — вот тут его и достала. Что у него, кроме поэзии, оставалось? Ни прежних заработков, ни прежнего статуса — одни стихи.
— Плюс Лена.
— Говорю тебе — это была другая Лена, чем ты знал, а Саша любил, сказала Галя, раздражаясь на мою непонятливость. — Он с ней был еще более одинок, чем теперь без нее. Никто так хорошо не знает, как уязвить в самое больное, — только близкие! А Лена — меткий стрелок. Стоило ему заговорить о своей работе, она кривилась и объявляла это патетикой. Что говорить, голос у него на порядок выше, чем у остальных, но на то и поэт, чтоб говорить возвышенно.
— Это для читателей и поклонников он поэт, а для жены — муж. Есть разница. Одно — завышенный тон на листе бумаги, а другое — в нормальной жизни. Представь, если б певец, возвратившись из театра, продолжал петь дома, разговаривая с женой!