Марина Серова - По секрету всему свету
Она была готова опять захлюпать носом, но я вовремя перебила слезы целым залпом вопросов:
— Что в заключении о смерти сказано, вы знаете? А милицию вызывали? Соседей опрашивали?
— А зачем милицию-то? — поразилась Альбина Михайловна и тут же вытаращила глаза: — Да ты что же это думаешь — что Варю могли?.. Ой, Танюша, бог с тобой, страсти какие!
— Какие же страсти, когда сами вы мне рассказывали про «странные явления»? И, между прочим, подозревали ее соседей… Всяко может быть, Альбина Михайловна.
— Да что ты, что ты! Нет, ты это брось. И никого я не подозревала, дорогая моя! Одно дело — подозревать, что кто-то кому-то таракана в суп подбросил, и другое дело — убийство… Ужас какой! Нет уж, Танечка: лучше тебе забыть, что я тогда говорила. Зачем это теперь… И почему ты вообще думаешь, что это как-то связано со смертью Варвары Петровны?!
— Тогда и я могу спросить вас: а почему вы думаете, что не связано? Как большой знаток и ценитель детективного жанра, вы должны знать, что не стоит с ходу отбрасывать ни одну версию — именно она и может оказаться правильной.
— Почему я думаю?..
«Знаток и ценитель» была явно обескуражена, но сдаваться не собиралась.
— Почему, почему… Да потому, что никакой милиции там не было, когда я пришла! И люди ни о чем таком криминальном не говорили — а уж там собрались такие всезнайки, что палец в рот не клади! Про сердечную недостаточность говорили. «Хорошая смерть», говорили: раз — и готово… Не мучилась. Неужели ты думаешь, что если бы было что-то подозрительное, то Андрюша не вызвал бы милицию? И что та же Оля Журавлева об этом не узнала бы и не раззвонила по всей округе?!
Я только возвела глаза к небу и усмехнулась.
— Удивляюсь я вам, Альбина Михайловна: почему это вы с вашей логикой и дедуктивными способностями живете на одну пенсию? Вам бы в сыщики: самого Шерлока Холмса заткнули бы за пояс!
Соседка ушла разобиженная, и я запоздало пожалела о вставленной шпильке. Ну в самом деле — что с нее возьмешь? Тем более — подружку потеряла… А в этом возрасте, наверное, каждая такая потеря — это и для тебя самой «звоночек»: готовься, голубушка, скоро и твой черед… А, ладно: снявши голову — по волосам не плачут!
Воскресный денек явно не задался, и кофе я выпила без всякого удовольствия. Любимый напиток отравил чувство смутной вины и откровенной досады.
Досада охватывает меня всегда, когда случается непоправимое — особенно со смертельным исходом. Может быть, это называется совестью, может — человеческой душой, не знаю… В такие дебри я стараюсь не углубляться: можно там увязнуть. Не исключено, что это всего-навсего срабатывает профессиональный инстинкт: если, как говорится, «кто-то кое-где у нас порой…» — значит, это мы плохо ведем наш «незримый бой», ошибаемся в стратегии и тактике.
Но досада досадой, а вот ощущение вины… Откуда оно? Анализируя свое бездействие в отношении Варвары Петровны Прониной (с которой я даже знакома не была!), я — хоть убей! — не могла усмотреть в нем состава «преступной халатности». Да, я не встретилась со старушкой, хотя обещала, — вот и вся «халатность»! И даже не по своей вине не встретилась: я не соврала Гарику — действительно забегала к ней. Дала целых три звонка с хорошими промежутками (за это время даже черепаха подползла бы), но за скромной дверью с номером «51», выкрашенной светло-коричневой краской, так и не послышалось ни звука… Что же мне — поселиться под этой дверью надо было?! Нет уж, увольте: у меня есть работа, между прочим, хорошо оплачиваемая!
Шатаясь по квартире, бесцельно переставляя и роняя вещи, я все больше распаляла себя контраргументами. И вообще: какие у меня были факты, чтобы подозревать покушение на бабушку Варю? Так, ерунда собачья: домыслы Альбины Михайловны, «сыщика без лицензии». Одни разглагольствования о «явлениях», а на деле — только «неопознанный» стук в дверь… Курам на смех! Ты вот, Таня дорогая, давеча съязвила по поводу женской логики своей соседки, а ведь она права: нет ровным счетом никаких причин, чтобы связывать смерть Варвары Петровны с этими самыми метаморфозами, если даже они и имели место!
Вернее, не было — до вчерашнего вечера. Когда я узнала от капитана милиции Папазяна некоторые интересные детали «дела десяти стариков». Тьфу ты, черт — девяти! Де-вя-ти! И еще тогда, сразу, мелькнуло смутное подозрение: а не является ли Варвара Петровна кандидаткой на десятое место? Правда, основания для таких подозрений были более чем жидкие: никакие «опекуны» к Прониной не набивались (по крайней мере, об этом ничего не известно), да и квартира ее уже завещана внуку… Но ведь — мелькнули же они, эти проклятые подозрения! А ты отмахнулась… Хотела пойти к ней вчера — и не пошла. А пошла бы — могла б вызвать «Скорую», и бабулька была бы жива! Она ведь, кажется, именно в то время умерла…
Проклятие!!! Получается — я кругом виновата. Вот тебе и «смутная» вина! Все яснее ясного, Таня дорогая. Э, а это еще что такое?.. Куда намылилась?!
Я вдруг обнаружила, что стою в прихожей, уже в шубе и сапогах, и нахлобучиваю шапку перед зеркалом. Объяснение могло быть только одно: я собиралась отправиться в дом номер пятьдесят два на своей улице, в ту однокомнатную квартирку на пятом этаже, дверь которой сейчас наверняка не заперта…
Ч-черт… Черт бы побрал этих газетных писак: накликали еще одну смерть, это уж точно!
Разумеется, ругать журналистов — да и вообще кого угодно — было гораздо приятнее, чем сказать себе прямо: дура ты, Таня, дура! Куда прешься? Что ты там будешь делать — рыскать вокруг гроба, выискивая вещдоки? Набиваться в работники к примерному внучку покойной?.. Раньше надо было идти, а теперь — сиди уж!
Я злобно швырнула шубу на вешалку, шапку — в другую сторону и стянула дорогую обувку из бутика с таким остервенением, точно это были пыточные «испанские сапоги» средневековых инквизиторов. Покончив с этим, в раздумье остановилась посреди передней. Потом аккуратно водворила поверженные сапоги на их законное место на подставке, подобрала шапку, бережно повесила шубу на плечики… И уже совсем другим манером — уверенным, хозяйским — обошла дозором свои владения: что бы еще сделать полезное и созидательное?
Хватит, в самом деле, заниматься самоедством. Какого черта?! В конце концов, нельзя же думать только о работе, частные детективы тоже имеют право на отдых! Ах да: судьба прописала мне в качестве лекарства от лени «увлечение делом»? Прекрасно: давно пора устроить большую стирку!
Глава 4
Когда через три дня — часов в двенадцать — раздался тот самый телефонный звонок, я уже почти совсем забыла и Варвару Петровну Пронину, и свои виноватые сомнения. Однако голос с едва заметным армянским акцентом сразу вернул меня к исходной точке давешних самокопаний.
— Привет, дорогая! Конечно, ты еще не вылезла из постели, старая бездельница? Черт, как бы я хотел сейчас послать к дьяволу служебные обязанности и оказаться на месте твоего одеяла…
— Не мурлыкай, Кобелянчик: еще не март месяц! Ты только затем и позвонил мне в такую рань, старый развратник, чтобы смущать бедную девушку бесовскими речами?
— Увы, увы! Ты прямо как наш подполковник Колесниченко: здорово умеешь сломать кайф… Конечно, «в такую рань» я могу тебе звонить только по делу.
Призывное мартовское мяуканье сразу превратилось в деловой, почти что официальный тон: еще одно поразительное свойство капитана Гарика Папазяна.
— Помнишь, ты говорила про старушку, свою соседку? Ну, у которой какие-то там проблемы? Давай-ка мне ее координаты: надо все-таки проверить. Открылись, понимаешь, кое-какие новые факты по тому делу.
Сердце сразу упало куда-то в желудок — хотя в лежачем положении тела такое представить трудновато…
— Поздно, Гарик. Ее позавчера похоронили.
— Что?!! Как… Да ты сечешь, что это значит, сыщица хренова?!
Далее последовала такая крутая подборка ненормативной лексики из двух языков, что мне пришлось отодвинуть трубку от уха. Еще один несомненный талант моего друга, который сейчас, правда, отнюдь не показался мне забавным.
— Потише, кэп. Сбавь обороты и побереги свое красноречие для более подходящего случая! Смерть Прониной не имеет никакого отношения к «делу десяти стариков». И вообще ни к какому делу, понимаешь? Дурацкое совпадение, Гарик, не больше! Да, соседи-алкаши доставали старушку — это одно. А тут у нее случился сердечный приступ — это другое!
Не отдавая себе отчета, я начала шпарить словами Альбины Михайловны.
— Поблизости никого не оказалось, телефона нету. Даром что ветеран войны: четыре года простояла в очереди, а проклятого телефона так и не дождалась… Вот и все: гроб и поминальная кутья. Может, кто-то и ответит перед богом на страшном суде за ее сердечную недостаточность, но нашему земному Уголовному кодексу тут зацепиться не за что, Папазянчик!
