Ирина Градова - Последняя надежда обреченных
– Да-да, конечно, – заторопилась Лариса, вскакивая со стула. – Я понимаю, что расстроила вас, но это, к сожалению, неизбежно. Простите меня.
В этом «простите меня» Рита уловила такое превосходство, что ей стало невыносимо дольше смотреть на эту безупречно красивую девушку, которая спит с ее, черт возьми, мужем! Поэтому она почувствовала огромное облегчение, когда с треском захлопнула за ней дверь. Если бы Рита могла отменить встречу с женой банкира, то сделала бы это, не задумываясь, а потом отправилась бы в ближайший бар и наклюкалась до потери пульса! Но она не могла этого себе позволить из-за гипертрофированного чувства ответственности. Может, Лариса в чем-то права, и любимое дело для Риты важнее, чем отношения с Байрамовым? Но почему же тогда ей так больно?
Капитан Фисуненко крутил в руках результаты экспертизы, то сворачивая листки в рулон, то вновь распрямляя.
– Будет больше пользы, если ты все-таки прочитаешь, – заметила Капрал, изгибая дугой тонко выщипанные брови. Несмотря на размеры и возраст, ее лицо было гладким, как у пластмассового пупса, и широко раскрытые голубые глаза лишь усиливали сходство. Несмотря на давнее знакомство, он так и не сумел заставить себя перейти с экспертом на «ты», но она словно бы не замечала этого факта и перешла в одностороннем порядке. Возможно, дело в его внешности? Евгению перевалило за тридцать пять, однако по-мальчишески открытое, круглое лицо и веснушки на курносом носу частенько вводили людей в заблуждение в отношении его реального возраста. С другой стороны, Капраловой за пятьдесят, и она имеет право на некоторую фамильярность.
– У меня проблемы с чтением, – отмахнулся Фисуненко. – Расскажите на словах, лады?
– Все так же любишь разыгрывать из себя Шерлока Холмса! – усмехнулась эксперт. – Дедукция и прочая ерунда, вместо того, чтобы довериться науке… Ладно, вываливай свои догадки.
– Итак, – начал капитан, откладывая отчет в сторону. – О чем говорит характер ранений, нанесенных жертве? Гаврилов убежден, что речь идет об очередной бандитской разборке. Точно так же считают и «наверху», поскольку им выгодно списать все на это. Особенно потому, что наш господин Гаджиев, как выяснилось, личность известная в криминальных кругах.
– Может, это и разборка, – вставила эксперт, – только мне так не кажется. На теле обнаружены раны диаметром два-четыре сантиметра с неровными фестончатыми краями. Это говорит о том, что выстрелы произведены с расстояния не более метра. Стреляли из пистолета малого калибра, что совершенно не характерно для бандитов, которые делят сферы влияния.
– Верно, – согласился капитан. – Эти предпочитают автоматную очередь или, на крайняк, крупнокалиберное оружие вроде «ТТ».
– Кроме того, – продолжала Капрал, – интересно, что первое ранение произведено в область паха, правда? Это невероятно болезненно, но не смертельно. Кровопотеря большая, жертва обездвижена, но жива и прекрасно осознает происходящее!
– Убийца, похоже, разрядил в Гаджиева всю обойму, – заметил Фисуненко.
– Причем угол выстрела все время менялся, – подхватила эксперт. – Он ходил вокруг автомобиля и стрелял так, чтобы не убить, а причинить как можно больше страданий. Когда наш стрелок ушел, Гаджиев был жив еще около получаса. Ваше заключение, товарищ следователь?
– Кто-то был очень-очень зол на убитого, – пробормотал капитан.
Выйдя от Капрала, Фисуненко позвонил Гаврилову. Тот с утра пытался разыскать девушек, фотографии которых обнаружили в вещах убитого Гаджиева. Они договорились о встрече у метро «Сенная площадь».
Когда капитан подъехал на своем стареньком автомобиле, Гаврилов уже стоял на месте, переминаясь с ноги на ногу, и уплетал пирожок из тех, что Фисуненко называл «собачья радость». Его пес обожал как раз такие мучные изделия, испеченные с нарушением всех правил кулинарии и санитарии.
– Пойдем, Гаврилов, поедим по-человечески, – вздохнул Евгений, глядя на молодого человека. Миша Гаврилов имел рост сто девяносто восемь сантиметров, при этом был худым, как бамбук, и постоянно испытывал чувство голода. Родители младшего лейтенанта Гаврилова проживали в Ростовской области, а сам он обретался на съемной квартире, за которую отдавал львиную долю зарплаты. Парень был лишен вкусных домашних обедов, которые готовила мать. Раз в месяц родители присылали сыну большую посылку с домашними заготовками и колбасами, собственноручно приготовленными отцом Миши. Тогда у Гаврилова наступал настоящий праздник. И не у него одного: несколько дней гулял весь отдел, где в основном работали либо холостые, либо разведенные мужики.
Фисуненко привел младшего лейтенанта в свое любимое кафе «Кошкин дом»: по крайней мере, здесь можно быть уверенным, что мясо в пирожках не мяукало еще пять минут назад!
Дождавшись, пока парень утолит первый голод, капитан спросил:
– Ну, что ты нарыл?
– В общем, – начал тот, с трудом прожевывая огромный кусок рыбного расстегая, – сходил я по восьми адресочкам, которые нашел в альбоме на обратной стороне фоток. Двух девушек дома не застал: одна выехала на ПМЖ в Грецию примерно месяц назад, другая вернулась домой, в Тамбов. Еще одна вышла замуж и не пожелала говорить о Гаджиеве. А вот про остальных никто из домашних не слыхал с прошлой осени.
– Интересный расклад! – хмыкнул Фисуненко. – И почему это я не удивляюсь?
– Вот так, – вздохнул Гаврилов, с тоской глядя на остывающие пирожки. Фисуненко видел, что он ждет не дождется, когда можно будет их «добить». – Кстати, помните, мы нашли в квартире у Гаджиева несколько паспортов на турецких граждан? Те девушки, которые пропали прошлой осенью, все без исключения, отправились в Турцию на заработки.
Фисуненко ненадолго задумался.
– Как, говоришь, зовут девицу, которая не захотела с тобой разговаривать?
Гаврилов полез за пазуху и вытащил оттуда потрепанный блокнот.
– Сейчас… Вот: Федорова Марина Леонидовна. По мужу – Болдырева.
– Давай, дожимай свои калории, и едем, – скомандовал капитан. – Будешь учиться у старшего товарища, как надо выжимать информацию из свидетеля-отказника!
Дверь открыла симпатичная шатенка лет тридцати в домашнем платье, аккуратно причесанная и без малейших признаков макияжа. Собственно, оно и понятно: редко встретишь женщину, которая накладывает косметику, находясь дома и не ожидая прихода гостей. Только опытный глаз Фисуненко трудно обмануть: хоть девица и изменилась, он вспомнил ее лицо. Капитан видел его раньше, в одном из фотоальбомов Гаджиева, обнаруженных при обыске квартиры убитого. Тогда она была яркой блондинкой с длинными волосами.
– Марина Леонидовна? – поинтересовался Фисуненко в ответ на подозрительно-вопросительный взгляд молодой женщины. Тут она заметила за его спиной Гаврилова, и ее лицо тут же приобрело суровое выражение.
– Я не желаю разговаривать! – рявкнула хозяйка квартиры и попыталась захлопнуть дверь, но капитан успел протиснуться в прихожую.
– Если ваш муж дома, – сказал он, – мы зайдем попозже. Если же нет, то в ваших интересах, Марина Леонидовна, поболтать с нами по душам, потому что в противном случае мы вызовем вас повесткой и просто не сможем скрыть от вашего супруга, чем занималась его благоверная буквально еще год назад!
Женщина заметно побледнела и отступила в сторону, пропуская сыскарей в квартиру. Гаврилов подивился, как быстро шеф сумел найти подход к свидетельнице.
Квартирка оказалась небольшой, но ухоженной. Марина Леонидовна провела мужчин в гостиную и предложила им расположиться на диване. Сама она опустилась в глубокое кресло и сцепила руки на коленях.
– Что вы хотите знать? – тихо спросила она, потому что Фисуненко молча осматривался и не спешил начинать разговор.
– Что ж, – сказал он, – как вы уже знаете от моего коллеги, – он кивнул в сторону Гаврилова, – ваш приятель Гаджиев вчера был найден убитым…
– Не смейте называть его моим приятелем! – воскликнула женщина, с вызовом глядя на майора. – Это не человек, а настоящая сволочь! Вы же ничего, ничего не знаете!
– Так расскажите, – согласился Фисуненко, откидываясь на спинку дивана. – Мы за этим к вам и пришли!
Марина Федорова родилась в небольшом городке под Москвой. С одной стороны, вроде бы столица близко, с другой – еще больше чувствовалась разница в уровне жизни. Марина всей душой стремилась в Москву. Несколько раз ей удалось съездить туда с классом во время каникул, и она была потрясена размахом столичной жизни. Ее не интересовали Третьяковская галерея и Царь-пушка: Марина широко открытыми глазами пожирала витрины московских магазинов!
После окончания школы она устроилась работать на птицефабрику. Девушка ненавидела свою работу, но делать ничего не умела, поэтому мечтать о лучшей жизни не приходилось. Ее мать, которая воспитывала Марину и ее младшую сестру одна, служила на железной дороге и получала мизерную зарплату. Она считала, что ее старшенькая очень даже неплохо устроилась, так как получала в два раза больше матери!
